Директива Джэнсона

– К напарнику? Увы, действительность говорит обратное. Тебе двадцать девять. Сколько лет ты провела на оперативной работе? Не пойми меня превратно, но…

– Я вовсе не говорю, что мы равные партнеры. Я только хочу сказать: учи меня. Я стану лучшим учеником, какой только когда-либо был у тебя.

– Ты хочешь стать моим протеже?

– Мне нравится, когда ты говоришь по-французски.

– Позволь кое-что тебе сказать. У меня в жизни были два-три любимых ученика. У них было много общего.

– Давай-ка выскажу догадку. Все они мужчины.

Джэнсон печально покачал головой.

– Всех их уже нет в живых.

Впереди показались шпили собора XIX века, окруженные многоэтажными жилыми башнями советской эпохи: символы надежды, пережившие саму надежду.

– Значит, ты считаешь, что если будешь не подпускать меня к себе, этим сохранишь мне жизнь. – Повернувшись, Джесси посмотрела на него. – Решительно не согласна.

– Джесси, всех их уже нет в живых. Вот мой вклад в их служебный рост. А это были хорошие люди. Проклятье, замечательные люди. Одаренные, талантливые. Тео Катсарис – он обладал большим потенциалом, чем я. Вот только чем ты лучше, тем выше ставки. Я рисковал не только своей собственной жизнью – я рисковал жизнью других.

– «Каждая операция, имеющая целью ожидаемую пользу, сопряжена с определенным риском. Искусство планирования состоит в сопоставлении этих двух областей неопределенности». Ты сам когда-то написал эти слова в отчете об операции.

– Я польщен тем, как досконально ты изучила мое прошлое. Но, судя по всему, несколько глав ты пропустила: любимые ученики Пола Джэнсона обладают отвратительной привычкой погибать.

Государственный архив Венгрии размещался в здании неоготического стиля, протянувшемся на целый квартал; узкие окошки, забранные затейливыми свинцовыми переплетами, скрывавшиеся под арками в духе старинных соборов, резко ограничивали количество света, проникавшего к хранящимся внутри документам. Джесси Кинкейд загорелась идеей Джэнсона начать с самого начала.

У нее был список недостающей информации, которая могла бы позволить раскрыть тайну венгерского филантропа. Отец Петера Новака, граф Ференци-Новак, по слухам, был одержим заботой о безопасности своего ребенка. Как сказал Джэнсону Энгус Филдинг, у графа были могущественные враги, которые, как он был убежден, попытаются ему отомстить, хотя бы через потомство. Не это ли и произошло в конце концов, полстолетия спустя? Слова декана Тринити-Колледжа резали острой сталью: «Возможно, старый дворянин страдал манией преследования, но, как говорится в пословице, даже у тех, кто страдает манией преследования, есть враги». И вот сейчас Джесси хотела проследить жизнь графа в те судьбоносные годы, когда в правительстве Венгрии проходили кровавые чистки. Есть ли в архивах сведения о визах, по которым можно будет составить заключение о зарубежных поездках, которые совершал отец Новака как частное лицо, со своим сыном и без? Но самой важной должна стать генеалогическая информация: по слухам, Петер Новак очень беспокоился за безопасность и благополучие оставшихся в живых членов своей семьи – чувство весьма распространенное у тех, кому в раннем детстве довелось насмотреться на кровь и разрушения. Но кто были эти родственники – двоюродные или троюродные братья и сестры, с которыми он поддерживал отношения? Родословная графа Ференци-Новака затерялась во мраке прошлого, но записи наверняка должны храниться где-то в бескрайних просторах Государственного архива Венгрии. Выяснив имена этих неизвестных родственников и установив их теперешнее местонахождение, можно будет получить ответ на самый волнующий вопрос: жив ли настоящий Петер Новак?

Джэнсон высадил Джесси у входа в здание архива; ему самому предстояло заняться другими неотложными делами. Долгие годы оперативной работы выработали у него особое чутье на то, где искать подпольных торговцев фальшивыми документами и другим полезным снаряжением. Джэнсон предупредил ее, что ему может повезти, а может и не повезти, но попробовать надо обязательно.

И вот Джессика Кинкейд, одетая в простые джинсы и свободную зеленую блузку, вошла в просторный вестибюль и остановилась перед стендом с внушительным перечнем подразделений архива.

Архивы Венгерской канцелярии (1414–1848) I. «В.».

Материалы правительственных органов от 1867 до 1945 года. II. «L».

Правительственные организации Венгерской Советской Республики (1919 г.). II. «M.».

Архивы Венгерской рабочей народной партии (МДП) и Венгерской социалистической рабочей партии (МСЗМП) VII. «N.».

Архив королевской семьи (1222–1988). I. «O.».

Судебные архивы (XIII век – 1869). I. «Р.». Архивы семей, предприятий и учреждений (1527—ХХ век).

Этому списку не было конца и края.

Толкнув дверь, Джесси прошла в соседнее просторное помещение. Здесь на столах лежали бесчисленные каталоги и справочники, а вдоль стен стояли столики, за которыми дежурили сотрудники архива, в чьи обязанности входили ответы на запросы частных и официальных исследователей. Над одним из столиков висело объявление на английском языке, гласившее, что здесь обслуживаются посетители, говорящие по-английски. Перед столиком толпилась небольшая очередь. Посетителей обслуживал сотрудник с недовольным, скучающим лицом. Насколько поняла Джесси, предоставляемая им «информация» состояла преимущественно из разъяснений, почему требуемая информация недоступна.

– Вы мне говорите, что ваш прапрадедушка родился в 1870 году в Секешфехерваре, – говорил он англичанке средних лет в клетчатом твидовом пиджаке. – Очень хорошо. К несчастью, в то время в Секешфехерваре насчитывалось больше ста пятидесяти приходов. Ваших данных недостаточно для того, чтобы найти необходимые записи.

Тяжело вздохнув, англичанка отошла от столика.

Затем так же быстро были разбиты надежды низенького круглолицего американца.

– Родился в Тате в 1880-е или 90-е годы, – повторил сотрудник архива с улыбкой рептилии. – Вы хотите, чтобы мы просмотрели все метрические книги начиная с 1880 и до 1899 года? – Язвительность сменилась обидой. – Но это просто физически невозможно. Как вы только можете требовать от нас такое. Вы отдаете себе отчет, сколько километров насчитывают коридоры нашего архива? Мы не можем вести поиски, не обладая гораздо более конкретной информацией.

Когда подошла очередь Джесси, она просто протянула сотруднику лист бумаги с аккуратно выписанными фамилиями, местами и датами.

– Надеюсь, вы не станете меня уверять, что вам будет сложно поднять эти архивы? – одарила она его ослепительной улыбкой.

– Вся необходимая информация содержится здесь, – подтвердил сотрудник, изучая список. – Позвольте мне позвонить в архив и проверить.

Он исчез в служебном коридоре и вернулся через несколько минут.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Эта информация отсутствует.

– Как это так, отсутствует? – возмутилась Джесси.

– К сожалению, в нашем собрании имеются некоторые… пробелы. В конце Второй мировой войны архив очень сильно пострадал… во время пожара. А затем, чтобы сберечь его, часть материалов была перевезена в подземелье собора Святого Штефана. Это место считалось безопасным, и многие бумаги пролежали там несколько десятилетий. К несчастью, в подвале было очень сыро, и почти все хранившиеся там архивы были уничтожены плесенью. Огонь и вода – полные противоположности, но при этом самые страшные враги бумаги. – Сотрудник архива развел руками, изображая сожаление. – Все записи, касающиеся графа Ференци-Новака, – они как раз были в числе уничтоженных бумаг.

Джесси не сдавалась.

– Нельзя ли проверить еще раз? – Написав на листке бумаги номер сотового телефона, она выразительно его подчеркнула. – Если вам удастся что-нибудь выяснить, все, что угодно, я буду вам так признательна… – Еще одна ослепительная улыбка. – Очень признательна.

Сотрудник учтиво склонил голову. Его ледяные манеры начинали таять; судя по всему, он не привык иметь дело с обворожительными молодыми женщинами.

– Разумеется. Но я не питаю больших надежд, и вам лучше последовать моему примеру.