Дискурсивно-профессиональная подготовка

Пафос общественной речи – это совокупность концептуальных воззрений речедеятелей («концептуальный каркас» их мировоззрения, по Л. Витгенштейну), опирающихся на ценности, устойчиво бытующие в общественном сознании в определенный исторический период.

Согласно основному закону риторики, чтобы намерение оратора (пафос) достигло адресата и произвело желаемое действие, оно должно учитывать имеющиеся у слушателей взгляды, предпочтения, интересы, склонности и привычки (этос). Как следствие – любой вид общественной речи должен строиться и до сих пор строится на топах – утверждениях, включающих элементы ценностно-смысловых ориентаций слушателей, разделяемых без возражений большинством аудитории. Набор топов определяет содержание пафосов, распространенных в общественной речи в данный исторический период. Верно и обратное: соответствующий набор топов постепенно формирует в общественном сознании ценности, разделяющиеся большинством речедеятелей. На эти сформированные ценности может опираться в своей речи любой государственный, общественный, военный деятель, когда потребуется воззвать к единству аудитории.

Топы являются продуктом ценностей общественного сознания, которое с позиций материалистической философии определяется общественным бытием. Наборы топов, бытующих в общественной речи, оказываются тесно связанными со способом организации общественного бытия, а значит и с определенной общественно-экономической формацией. Восприятие общественным сознанием топа зависит от содержательно-ценностного наполнения концептов, его образующих, которые также весьма часто имеют конкретно-историческую окраску.

Например, топ «мученическая смерть имеет награду в вечности», опирающийся на концепты мученичество и вечность имел абсолютную, непреходящую ценность и истинность для средневекового, «по преимуществу теологического» (по Ф. Энгельсу) мировоззрения. Наполнение указанных концептов положительным смыслом имело место только в Средневековье, что и повлекло широкое распространение религиозного пафоса как отражения общественного сознания в эту историческую эпоху. В дальнейшем, с утверждением государственных и национальных ценностей, связанных с образованием в Европе национальных государств, этот топ в значительной степени потускнел в восприятии его общественным сознанием, а с выходом на сцену социального пафоса, апеллирующего к классовым ценностям, и вовсе стал анахронизмом, особенно в России после Октябрьской революции.

Введение категории пафоса общественной речи дает инструмент для анализа общественно-политических процессов, о котором задумывался М. Фуко, задаваясь вопросом «не пронизано ли политическое поведение общества, группы или класса определенной и поддающейся описанию дискурсивной практикой» 19 . При этом, писал далее Фуко, «вопрос был бы не в том, чтобы определить, с какого момента возникает революционное сознание или какие соответствующие роли могли играть в генезисе этого сознания экономические условия и теоретические разъяснения; речь шла бы о том, чтобы показать, как сформировалась дискурсивная практика и революционное знание, которые воплощаются в формы поведения и стратегии, порождают теорию общества и осуществляют взаимодействие и взаимное преобразование тех и других» 20 . Категорию пафоса общественной речи можно рассматривать в качестве своего рода дискурсивной формации или совокупности дискурсивных практик, в терминах Фуко, только пронизывающих не эпистемологическое поле различных наук, а определяющих своеобразие дискурсов, обеспечивающих общественно-политическую жизнь.

19

Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. – М.: Прогресс, 1977. С. 332.

20

Там же, с. 357.

Как можно заметить, рассматривая историю развития общественной речи, ценности общественного сознания возникали не вдруг и не ниоткуда, исподволь формируясь в ходе развития цивилизации. В период доисторический и в эпоху архаической древности, о чем свидетельствуют, например, книги Ветхого Завета, человечество обходилось вообще без каких-либо ценностей, как, похоже, и без самого общественного сознания. Социальное поведение человека определялось и в законах Хамурапи, и в Моисеевых законоположениях страхом – смерть была обычным наказанием за отступления от правовых или религиозных норм. Собственно, религиозные установления, на наш взгляд, только абсолютизировали контроль за поведением в дополнение к строгому надзору светской власти; страх наказания от всевидящего и вездесущего, ревнивого и гневного Бога Ветхого Завета довлел над каждым, дерзнувшим преступить его установления, даже если преступление каким-либо образом удавалось скрыть от царя.

Развитию цивилизации мы обязаны, как известно, Античности, с ее многобожием и культом человеческой личности, вполне способной благодаря собственным подвигам и свершениям подниматься до небожителей Олимпа. Герои и полубоги Древней Греции отличались редкими личностными качествами – умом, храбростью, силой, – не уступая в этом даже богам. Безусловно, и в ветхозаветной истории есть эпизод борьбы Иакова с Богом, но там схватка заканчивается, конечно, победой Бога: «И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова» (Быт. 32:24). В гомеровском же эпосе даже не великий Ахиллес, а второстепенный персонаж Диомед ранит и Афродиту, и не дрогнув, вступает в схватку с богом войны Аресом, поражает того в пах, вынуждает спасаться бегством и горько жаловаться Зевсу на героя: «Прежде богине Киприде он руку поранил у кисти, После и против меня устремился, похожий на бога. Только проворные ноги спасли меня» (И. 5:881–883).

Библейские же герои, отличавшиеся военными подвигами – Гедеон, Самсон, Давид – обычно получали свою силу через благословение Божие, которое могло и отниматься от них за грехи, вместе с которым они, как правило, утрачивали и силу, и удачливость. Многочисленным героям Гомера боги, конечно, помогали в критические моменты, как, например, Афина Ахиллесу в его поединке с Гектором, но, во-первых, эта помощь была эпизодической, во-вторых, она никак не умаляла мощь и достоинство эпических героев.

Попутно заметим, что ветхозаветная военная риторика вообще не знает убеждающей и вдохновляющей речи, вся она построена на заклятии, т. е. на запрещении под страхом смерти оставлять в живых побежденных или прикасаться к трофеям, о чем свидетельствует история Иисуса Навина. Исключение составляет только риторическая практика Иуды Маккавея, но книга Маккавеев повествует о борьбе Израиля с духовной и политической экспансией эллинистических государств Селевкидов и Птолемеев во II в. до н. э., т. е. является по-настоящему историческим источником, явно испытавшим влияние Античности 21 .

21

Подробнее см.: Зверев С. Э. Военная риторика Средневековья: монография / С. Э. Зверев. СПб.: Алетейя, 2011. 208 с.

Личностные качества, таким образом, стали обретать характер первых по-настоящему человеческих героических ценностей только в античном общественном сознании. Относительная слабость духовных и социальных институтов в период родоплеменного и рабовладельческого строя диктовала возникновение и широкое распространение в общественной речи героического пафоса, опирающегося на концепты «доблесть», «слава», «герой», «подвиг», «победа» и т. п. Героический и его разновидность патриотический пафосы служили воспитанию ополчений граждан на примерах ратных подвигов предков, а с переходом к профессиональному войску – на воинском воспитании корпоративной чести наемных солдат, основанной на доминанте традиционных «мужских» добродетелей: силы, мужества, верности долгу. Концептуальное поле героического пафоса в настоящее время можно трактовать и расширительно, рассматривая понятие «герой» так, как оно понимается в теории литературы. В этом смысле героический пафос сейчас ориентирован и на личностные ценности человека.

Вообще, можно заметить, что определенной общественно-экономической формации соответствует преобладающий на этом этапе один из основных пафосов общественной речи. Не менее важно и то, что ценности более прогрессивного пафоса общественной речи созревают в недрах предшествующего ему, на первых порах используя его ценности в новой исторической окраске до тех пор, пока не вполне сформируются и окрепнут ценности новой формации. В дальнейшем ценности старого и нового пафосов существуют параллельно, подчас переплетаясь, до тех пор, пока ценности нового пафоса не получат более широкое распространение и не займут господствующего положения.

Так, по мере нарастания кризиса гражданских добродетелей в период поздней Античности усиливались искания общественного сознания в поисках новых философско-религиозных ценностей, которые бы дали толчок развитию общественным отношениям и общественному бытию. Возникновение христианства в этих условиях явилось закономерным следствием соединения героического личностного начала Античности с ветхозаветным религиозным законничеством, воплощенного в идее троичности Божества. Не случайно христианство получило такое широкое распространение на территории Римской империи и впоследствии на территориях варварских племен, служивших объектом римской экспансии, так или иначе соприкасавшихся с Pax Romana. Жертвенный подвиг Христа, нравственная сердцевина его учения в сознании человека Античности, воспитанного на ценностях героического пафоса, обязательно должен был увенчаться победой, в данном случае над самым безжалостным противником человека – смертью. Подвиг поистине достойный Сына Божия, ибо ни один из великих героев Античности, как известно, не смог преодолеть непреложного закона естественной конечности человеческой жизни.