Диссиденты, неформалы и свобода в СССР

3 ноября Скуратов распечатал «Устав» на ротаторе МГК ВЛКСМ в 50 экземплярах и раздал потенциальным участникам дискуссии. Поскольку в УММ участвовали люди, близкие к реформистам, «Устав» попал в руки инакомыслящей интеллигенции, и без того обеспокоенной усилением национал–патриотических тенденций. 7 ноября на праздничных застольях «Устав» был оценен как манифест русского фашизма, а затем попал за границу. Ущерб престижу СССР был огромен – в год юбилея Победы выяснилось, что в комсомоле завелся «обыкновенный фашизм» (как раз в это время вышел документальный фильм под таким названием, где режиссер М. Ромм также намекал на параллели между нацизмом и сталинским режимом). Разразился скандал, УММ закрыли, Скуратова уволили и исключили из партии [466] .

466

Н. Митрохин считает, что «Устав» «в наибольшей степени выражает ту «внутреннюю» идеологию, которая была присуща членам «группы Павлова» в этот период» (Митрохин Н. Указ. соч. С.289). Поскольку речь идет о некоей «внутренней идеологии» руководства ВЛКСМ – это смелое утверждение, требующее доказательств. Чтобы доказать, что «Устав нрава» соответствует взглядам «павловцев», Н. Митрохиным напоминает, что ВЛКСМ вел патриотическую пропаганду, призывал уважать предков, погибших за Родину (а что – их не надо уважать?), что комсомольские оперотряды во время Фестиваля 1957 г. издевались над женщинами, вступавшими в интимную связь с иностранцами (слава Богу, Н. Митрохин признает, что до стерилизации дело не доходило). Еще первый секретарь МГК ВЛКСМ В. Трушин незадолго до написания «Устава» высказывался за усиление военно–патриотического и нравственного воспитания молодежи, более серьезное отношение к браку и (вот она – внутренняя идеология!) употреблял слово «нигилист». А у Скуратова в «Уставе» упомянуты «нигилистические теории» (Митрохин Н. Указ. соч. С.291–293). С тем же основанием можно было бы провести параллель между «Уставом нрава», предлагавшим в центр поставить сердце, и предвыборным лозунгом Ельцина «Голосуй сердцем!», а упоминание «перманентной борьбы» отождествить с троцкизмом. Нечто общее есть в «Уставе» и с официальным комсомольским агитпропом – также можно обнаружить сходство во взглядах двух коммунистов – Суслова и Мао Цзэдуна, и на этом основании счесть Суслова маоистом. Н. Митрохину не удалось доказать наличие какой–то «внутренней идеологии» руководства ВЛКСМ. В комсомольском аппарате работали люди разных взглядов, были там и ортодоксальные марксисты–ленинцы, и люди, склонявшиеся к национализму и в частных разговорах допускавшие высказывания, продиктованные бытовым антисемитизмом. Впрочем, работали при Павлове и советские интернационалисты (Герулайтис А.И. Беседа с автором). Но идеи «Устава нрава» вызвали в аппарате возмущение, и только учитывая, что Скуратов сам поспешил отмежеваться от написанного им манифеста, ему предоставили работу в ИНИОНе. Попытка обнаружить в «Уставе нрава» «внутреннюю идеологию» группы Павлова нужна либеральному исследователю для того, чтобы обосновать более масштабную версию о том, что идеологию русского национализма исповедовали целые кланы советской бюрократии практически в полном составе.

Молодежное фашистское движение возникнет в СССР позднее – в 70–е гг. – как протест против культуры взрослых, эпатаж и увлечение красивой нацистской символикой. В 1980–1982 гг. нацисты провели несколько небольших митингов в центре Москвы. Но тогда с напастью справились, ограничившись профилактическими беседами в правоохранительных органах с маленькими фюрерами.

* * *

Лишь в 1969 г. патриоты решили презентовать свою программу более открыто. Миссию публично изложить основы национал–патриотической концепции взял на себя В. Чалмаев. Он пишет как бы юбилейную статью о Горьком. Но Горький здесь – повод изложить собственную точку зрения по основным вопросам историософии. Суть ее – «вера в Русь, которая скажет свое слово по всем вековым тяжбам человеческого духа. Ведь есть же в сердце России тот заветный ключ, родник, который незаметно, непрерывно рождает кристально чистый, светоносный поток идей, чувств, так необходимых в ХХ веке, когда Запад уже задыхался от бездушия, избытка ненависти, рационализма мещан, культа толпы, террора безнравственного общественного мнения, созидаемого продажной прессой» [467] .

467

Чалмаев В. Великие искания. // Молодая гвардия 1968 №3. С.282.

И написано это не в Российской империи XIX в., и не в эРэФовском XXI в. каким–нибудь Прохановым, а во времена «марксистского тоталитаризма» и «сусловского догматизма». Ну какой тоталитаризм, право слово – что хотели, то и писали. Получали за это порцию критики, и снова что хотели, то и писали, лишь для приличия прикрывая откровения свои ссылками на литературных классиков.

В. Чалмаев подчеркивает, что Горький утверждал «свой идеальный принцип жизни неизменно на одном фундаменте – русском народном характере во всем его многообразии…» [468] Горький тут даже не вполне последователен. Вот Толстой и Достоевский «видели в народе цельную (благодаря религиозности) опору, внутренне монолитную, всегда «спасавшую» дворянство и Русь от физического и духовного вырождения» [469] . Чем не идеал, способный поспорить с коммунизмом и придать новую прочность «морально–политическому единству советского народа»?

468

Там же. С.273.

469

Там же. С.280.

Горький не дорос до идеала «православия, самодержавия, народности», он считает, что «народ – не «опора», не «кариатида», а главный, единственный герой исторического процесса» [470] . Но попытка «пролетарского писателя» «избавиться от философов, для которых народ был только опорой, «кариатидой», в сущности не была успешной» и вела к примитивизации мысли [471] . Не может сам народ из своей среды выдвинуть философов. Да и народность у Горького ущербная – как известно, он был писатель пролетарский и боялся крестьянских масс. Хорошо хоть, что Горький осознал «государственность» русского народа [472] . То есть, если продолжать поверять Горького Уваровым (применительно к ХХ веку – «духовность, государственность, народность»), то «пролетарский писатель» растет от узкой народности к государственности, но отстает по части духовности. Впрочем, и здесь Горький был с точки зрения Чалмаева совсем не безнадежен. Он понимал, что не всякий «идеализм» религиозен, что аристократизм – это сложность души, и нация без него беднеет [473] . Горький «обличает «буржуазное чудовище материализма в виде «золотого мешка», о котором писал еще Достоевский в 1877 г.» [474]

470

Там же. С.281.

471

Там же. С.284.

472

Там же. С.285

473

Там же. С.287.

474

Там же. С.274.

И не придерешься, вроде бы – Достоевский тоже обличал капитализм. Да только не в капитализме дело, если вчитаться, а в «чудовище материализма». Здесь Достоевский для патриотов – самого Маркса выталкивает с постамента [475] . Так с Достоевского формируется новая галерея «основоположников», призванная заменить Маркса–Энгельса–Ленина.

Коммунистическая идеология критикует капитализм, и национал–патриоты критикуют капитализм. Но коммунисты атакуют его как бы из будущего, ради создания «более передового строя», а национал–патриоты из прошлого – как разрушителя сложившейся традиции, вызвавшего своим появлением «деградацию русского характера» [476] . Чалмаев – не марксист и не народник. Капитализм, конечно, плох, но как хороша буржуазия! Горький рисует типажи народных капиталистов – какие глыбины! Они не дали убить русскую душу «индивидуализму, цинизму, декадансу» [477] . А вот сейчас таких «глыбин» нет – побили буржуазию и прогнали. И теперь происходит проникновение в советскую жизнь «культа сытости», «дешевой моды», «транзисторных мелодий», «туристских песенок». Разговор «о Горьком» – не о прошлом. Откуда проникает к нам культ сытости и транзисторные мелодии? С той же части света, откуда явился капитализм.

475

Там же. С.289. В. Чалмаев привлекает себе на подмогу еще и Есенина, который критиковал Американскую цивилизацию за бездушность и космополитизм.

476

Чалмаев В. Указ. соч. С.274.

477

Там же. С.293. Правда, М. Чалмаев приветствует проникновение патриотических тенденций в творчество поэтов и художников Серебряного века. За это Чалмаеву парадоксальным образом досталось от «Нового мира» за то, что «эпоху реакции» он выдает за «эпоху революции в духовном мире» (Дементьев А. О традициях и народности. Новый мир. №4. 1969. С.219).

Горький и теперь живее всех живых. «Он и сейчас помогает осознавать народу, отдаляемому нередко от национальной классики и даже собственных народных песен дешевой эстрадной шумихой, где в искусстве звучит его голос, его совесть, его душа». Борьба против «организованного упрощения культуры» продолжается [478] . Кем организованного? В СССР все «организуют» партия и государство. Значит, и в них есть враждебные силы.

Агонизировавшая редакция «Нового мира» отметила почвенников как нового противника. Заместитель Твардовского А. Дементьев выступил против В. Чалмаева. На этот раз «Новый мир» оказался ортодоксальней противников, так как критиковал почвеннические тенденции с позиций советского патриотизма и коммунистического интернационализма.

478

Чалмаев В. Указ. соч. С.295.

Дементьев осторожен. Он совсем не против борьбы с западными буржуазными влияниями – если они буржуазные. И мещанские нравы «Новый мир» тоже не поддерживает. Более того, Дементьев стоит на страже марксистско–ленинской идеологии, защищая ее от влияния «идеалистических тенденций» и национализма. И тут есть, за что покритиковать В. Чалмаева. Что за сокровища, «накопленные предками», он противопоставляет современной культуре? «Словно из мешка сыплет наш автор такими выражениями, как «священный идеализм», «стихия духовности», «идеальность верований», «всеосеняющая, выводящая умы к огненным страстям идея», «неразменная духовная сущность», «Русь изначальная, не тронутая «суетой», «цивилизация души», «смерчи страданий и дум»… Фразеология особенная, витийственная, корнями своими уходящая разве что не в церковное красноречие» [479] .

479

Дементьев А. О традициях и народности. «Новый мир». №4. 1969. С.217.

Дальше – больше. Чалмаев, понаделав фактических ошибок, покусился на авторитет и передвижников, и революционных демократов. Его сочувствие отдано не им, «а «патриотам–пустынножителям», «патриотам–патриархам», «реформаторам церкви», «духовным ратоборцам» [480] . Говоря о Горьком, Чалмаев ухитрился прославить «народную буржуазию», но ничего не сказать о революционном рабочем, образ которого как раз и создал Горький.

Это «почвенническое» понимание патриотизма и народности [481] . Слово произнесено. Национал–патриоты примут его в качестве одного из своих самоназваний.

480

Там же. С.218.

481

Там же. С.219.

В. Чалмаев не одинок, речь идет о целом направлении. Вот, и В. Кожинову 30–е гг. XIX века нравятся больше, чем времена революционных демократов. Это понимание истории и культуры А. Дементьев клеймит со строгой ортодоксальностью: «Ведь не думают же В. Чалмаев и В. Кожинов, что деспотизм и реакция способствуют развитию литературы и искусства?» [482]

Критикуя догматиков–коммунистов за «урезание» культурного наследия, новые почвенники точно также «урезывают» его, но теперь не в пользу революционеров, а против них. А. Дементьев предлагает «взвешенную» позицию: «Наше национальное наследие богато и многообразно, и нет никаких оснований его обеднять, урезывать, ограничивать» [483] . Это – последнее предложение компромисса почвенникам, обнаружившим свою оппозиционность: можно расширять рамки свободы – каждый на своем направлении. Но такая мультикультурность неприемлема для почвенников.

482

Там же. С.219.

483

Там же. С.220.

А. Дементьев не верит, что В. Чалмаев пишет о прошлом (и правильно не верит), поэтому отвечает о настоящем: «в основе современной борьбы «России» и «Запада» лежат не национальные различия, а социальные, классовые. При этом имеется в виду, что в капиталистическом мире (как в свое время в дореволюционной России) есть две нации в каждой нации, две культуры в каждой национальной культуре». И далее категорично: «Иной подход ничего, кроме вреда, принести не может» [484] .

484

Там же. С.221.

Чтобы доказать безопасность «ветра с Запада», «Новый мир» продолжает гнуть ортодоксальную линию: «Советское общество по самой социально–политической природе своей не предрасположено к буржуазным влияниям» [485] . Значит, буржуазного влияния можно не бояться, а другое влияние с Запада следует только приветствовать.

При этом А. Дементьев показывает, сравнивая цитаты, что для В. Чалмаева в дореволюционной России – и буржуазия хороша, а на Западе – и народ плох, превращен капиталом в «толпу одиночек, помышляющих только о простеньких бытовых потребностях» [486] . Отсюда строгий вывод: «В статьях В. Чалмаева понятия «Россия» и «Запад» носят внеисторический и асоциальный характер» [487] . Дементьев считает неискренними попытки Чалмаева ритуально отмежеваться от произведений еще более крайних почвенников, воспевавших старую «Русь» (критика стихов В. Цыбина) [488] . Во всяком случае – В. Чалмаев – это не крайность, а скорее авангард почвенников.

485

Там же. С.226.

486

Там же. С.221.

487

Там же.

488

Здесь проявилось и незаконченное выяснение отношений между национал–патриотами из охранителей, и «деревенщиками», которые в это время еще тяготеют к реформистскому лагерю.