Дитё. Двойной удар

Действовать мы решили просто, вперед выдвигается артиллерийская группа во главе с Синицыным, под прикрытием тех самых пяти стрелков. Михайловым уже найдена и разведана позиция для стрельбы, там лес близко подходил к домику лесника, метров на тридцать, расстояние для пушек плевое. Ну и мы с Корниловым как координаторы и командиры идем с ними для присмотра. Кроме пушек по приказу Синицына посыльные прихватили и самодельные бомбы. Я на них не особо рассчитывал, испытали только одну. Она хоть и не подвела, но доверия все равно не вызывала. Бомбами были вооружены мы, стрелки и прикрытие. Еще три штуки забрали те стрелки, что ушли в обход для заслона.

Стараясь не шуметь, мы двигались по утреннему лесу. Солнце только недавно взошло, но в лесу еще было темновато.

Так как пушкари с переноской сами не справятся, на трех стрелков нагрузили боеприпасы, а мы с Корниловым несли треноги. В принципе тяжело, но одному тащить можно. Хотя все-таки тяжелые сволочи. Остальные на брезентовых носилках переносили пушки.

Двое оставшихся стрелков шли впереди, осматривая безопасный путь, вот откуда-то вынырнул помощник Михайлова, Прохор, и дальше мы пошли уже увереннее.

— Дальше тихо, тати близко.

«Это от лагеря мы отошли километра на полтора, близко стояли», — мысленно прикинул я.

Из всех, кто шел в артиллерийской команде, не шумел практически я один. То у одного сучок под ногами щелкнет, то у другого ружье прикладом о ножны стукнется.

Спасало нас одно, в лагере царила легкая суматоха с подъемом, так что в том шуме, что творился у дома лесника, нас было не слышно.

Согласно разведданным, человек пятьдесят спали у костров на открытом месте, пятнадцать в небольшом амбаре, еще пять, видимо старшие, в самом доме. Последних я приказал по возможности брать живыми. Остальные мне были не нужны. Нет, оружие и бронька, конечно, пригодятся, все-таки новичков набираю, на всех оружия и брони у меня нет, а тут так удачно подвернулись эти хорошо вооруженные тати. Прям пруха какая-то. Я, конечно, рассчитывал за их счет вооружиться. Но не думал, что это так быстро воплотится в жизнь. Почему-то я ни на грамм не сомневался, что все у нас получится.

Наконец впереди появился просвет, значит, мы подходили к опушке.

Оставив остальных людей чуть в глубине леса, мы с Синицыным по-пластунски двинулись дальше.

Близко мы не приближались, хотя опушка и заросла малиной, но следов татей было множество. Видимо, туалетом они решили сделать лес, а не ходить в нормальное отхожее место, что виднелось за амбаром.

Проползя очередную свежую кучку, суток нет, мы укрылись за кустами малинника.

— Завтракают, — пробормотал я.

— Самое время, пока они беспечны.

— Согласен, тут их десятков шесть, не меньше… смотри-ка вот у стены амбара, мне глаза не изменяют, ружья стоят?

— Точно, боярин, я тоже вижу. Как есть ружья, только странные какие-то, на наши пищали похожи.

— Вполне может быть. Ты давай обратно, пусть все подтягиваются. Момент уж больно удобный, а я тут присмотрю и, если что, прикрою.

В принципе если нас сейчас заметят, то просто задавят массой еще до того, как мы приготовимся, поэтому нужно все было делать быстро. Синицын уже отработал до автоматизма, хотя бы что и как каждому из расчетов делать, чтобы они не путались. Ближайший воин сидел метрах в пятидесяти, что-то весело говоря соседу, при этом не забывая активно работать деревянной, фигурно вырезанной ложкой. Сидели воины, работающие под татей, по семь-восемь человек вокруг своего котелка.

«А личных тарелок и кружек, как у моих воинов, у них нет!» — самодовольно подумал я, подготавливая оба пистолета и проверяя, свободно ли выходят метательные ножи из чехольчиков.

Сзади зашуршала трава, и слышалось, как мне казалось, громкое сопение людей, тащивших тяжести на своих руках.

— Как будем стрелять, боярин? Через кусты? — до меня первым добрался Синицын.

— Нет, — я улыбнулся. — Нагло выходим и устанавливаем пушки. Пока они сообразят, что происходит, ты должен успеть приготовить их к стрельбе. Вы ведь их за десять ударов сердца к бою приводите? Ну тем более успеете. Дальше они вскакивают на ноги… ну и дальше сам понимаешь. Стрелять в самые большие группы, чтобы вывести из строя как можно больше людей. Если что, я их отвлеку, пока вы собираете лафеты и устанавливаете пушки.

— Бомбы?

— Бомбы?.. М-м-м… — я задумался. — Можно и бомбами начать, но лучше попридержать их и использовать после картечи.

— Хорошо, боярин, тогда мы начинаем, а то они уже заканчивают есть.

— Начинайте.

Воины-тати были безмерно удивлены, когда кусты на опушке раздвинулись, вот часовой, гад, прошляпил, и на поляну вышли одинаково одетые мальчишки с некой ношей в руках и деревянными треногами. Правда с саблями на поясах и, кажется, даже с пистолями, и спокойно что-то стали собирать буквально в паре метров опушки. Их сопровождало несколько взрослых, точнее двое. Один воин лет тридцати в кольчуге и такой же одежде, как и у мальчишек, тоже похожей на форму, и юноша с двумя саблями на поясе по виду родовитый боярин. В обоих его руках было по пистолю. Он как раз стволом одного из пистолей потер себе щеку, насмешливо осмотрев их, слегка склонив голову, и сказал:

— Ну что, покойнички, поели? Теперь встаем, снимаем броньку и укладываем вместе с оружием под ноги. В этом случае я вас так и быть пощажу… Может быть.

— Это кто? — удивленно спросил один из десятников.

— Я боярин Красновский. А вы… душегубы-тати, что безобразничали на моих землях.

В это время мальчишки закончили что-то собирать, и отошли к деревьям. Только теперь воины смогли рассмотреть, что же это было. Без сомнения, это были тюфяки.

Почти в это же время прозвучала крик-команда сотника:

— Тревога!

Не успели ближайшие воины вскочить, некоторые за это время вытащили мечи, как раздался грохот тюфяков, выкосивших половину воинов на поляне.

Опушку заволокло дымом, но некоторые уцелевшие воины успели услышать несколько криков:

— Поднять орудия. Перезаряжай!

— Кидай бомбы!

Как только дым рассеялся, я посмотрел на кровавое месиво, где поработали пушки. Они продолжили две неслабые прорехи в лагере татей.

Крикнув вслед за Синицыным, чтобы кидали бомбы, я подхватил из ведра горящий трут, поджег фитиль, передал трут подскочившему стрелку и кинул бомбу в кучу возящихся оглушенных татей. Последовала вспышка взрыва, и взлетели с комьями земли части тел разбойников. Все заполонило дымом сгоревшего пороха. Ой зря я облаял бомбы. Отлично их чугунные рубашки сработали. Рядом взметнулось еще несколько бомбовых разрывов.

С противоположной опушки тоже донеслись крики и застучали беглым огнем ружья моих воинов.

Заметив, что те воины, что уцелели после залпа пришли в себя и с криками рванули кто к нам, а кто на противоположную сторону, то, вскинув оба пистолета, крикнул стоявшим на опушке стрелкам:

— А-агонь!

Залп был ошеломляющим для противника. В каждом ружье было до пятнадцати свинцовых картечин, которые проредили два десятка воинов, рванувших к нам. Шестнадцать человек упали, обливаясь кровью, но шестеро продолжали бежать.

Сам я не стрелял, ожидая результата залпа стрелков, молодцы, что успели распределить сектора для стрельбы, чтобы не палить вместе в одну точку. Не зря вдалбливал такую простую истину, как личный сектор стрельбы. Результат их залпа мне понравился, отлично получилось.

Шестеро противников, практически мгновенно преодолели сорок разделяющих нас метров, нарвавшись на два моих выстрела.

Одну пулю получил кряжистый воин с булавой вместо меча, к моему удивлению, после того как пуля фактически разорвала ему горло, он продолжал бежать на меня, размахивая оружием. Второй, получив пулю в плечо, крутнулся волчком и упал на окровавленную траву, крича от боли.