Дитя магии
Шрифт:
— Может, то, что она не родилась ведьмой, это и к лучшему? — предполагает мама, а я застываю от изумления, забыв обо всем на свете. — Мы и так с ней справиться не можем, а что было бы, имей она естественную склонность к магии?
От услышанного резко перехватывает дыхание и происходит повальный паралич всех естественных движений, чувств и мыслей. Ну все, приехали… Вопрос лишь в том: кто? Они или я? Или, может, все вместе и сразу?
— Может, и так, — соглашается отец. — Жаль, что мать запретила использовать нашу магию для воспитания Лекс.
От неминуемого падения спасает оконная рама, за которую я цепляюсь, как утопающий за соломинку. Все, мне на сегодня, пожалуй, хватит… Отчаянно захотелось забиться в самый дальний и темный уголок замка,
Делаю несколько глубоких вдохов, чтобы утихомирить дрожащие руки и начинаю карабкаться по плющу наверх, туда, где под лунным светом серебрится ровная гладь окна. К слову, я за всю свою жизнь так и не побывала на чердаке, хотя и подвал и чулан давно знала, как свои пять пальцев. Мама как-то случайно обмолвилась, что ключ от чердака был неимоверно давно кем-то утерян, а замок в двери настолько древний, что открыть его так и не удалось, да и ни к чему это, потому как ничего ценного или жизненно важного там не хранится. Вот и проверим, правду ли мне сказали.
К моему удивлению, окно запиралось изнутри на вполне современную щеколду, открыть которую не составило никакого труда. Поживете с мое у родителей, которые за малейшие шалости готовы целую вечность держать тебя под замком, и не такому научитесь! Так, о чем это я? Ах да, о чердаке! Осторожно распахнув скрипучие створки, я скользнула внутрь и с любопытством огляделась.
Сказать, что в помещении чердака царил бардак столетней давности, значило бы очень сильно соврать. На самом деле там не убирались от силы день, ну, может, все два. Но никак не больше! Значит, мама про ключ все выдумала? Тут еще совсем некстати вспомнился их с папой недавний разговор. Может, потому меня так старательно отпихивали от секретов чердака, чтобы я всю оставшуюся жизнь пребывала в счастливом неведении относительно истинной сущности своего семейства?..
По, скажем так, роду жизнедеятельности я имела превосходное «ночное» зрение и в полной темноте могла разглядеть практически все, а иногда даже получалось определять «дневной» цвет той или иной вещи, так что интимный чердачный полумрак меня нисколько не смущал. Но когда я разглядела, чем же именно было забито помещение, то второй раз за эти сутки тихо выпала в осадок.
Во-первых, меня поразила внушительная коллекция гербария, ароматы которого витали по комнате, во-вторых, огромные стеллажи, под завязку набитые всевозможными колбочками, чашечками, котелками и прочей утварью. Для тех, кто подумал, будто бы я никогда не видела кухонного котла, поясню — эти вещи были настолько древними и обшарпанными, что им самое место было находиться в музее, но никак не в доме вполне современных людей. Разглядывая их, я мимоходом вспоминаю, что похожие встречала в особо отдаленных уголках бабушкиного замка. Гм. Интересно…
Не удерживаюсь от соблазна и заглядываю в какой-то котелок, а там… Фу, какой ужас, сушеные зеленые гусеницы! С подозрением оглядываю остальную утварь и чувствую подступающий к горлу гадкий комок. Нет, ну как можно хранить такое в собственном доме, где, между прочим, живут любопытные и впечатлительные дети?! Шарахаюсь от стеллажей, натыкаясь спиной на довольно большой предмет, который падает на пол с диким грохотом, обдавая замершую от страха меня тучей пыли. Только бы это было не какое-нибудь насекомое!
Медленно оборачиваюсь и… В общем, не так уж это и страшно было. Просто наткнулась на книгу. Зато, на какую книгу! Метр на метр плюс полметра в толщину, грубо говоря.
— Наверно, это и есть их колдовская книга, — шепотом догадалась я, аккуратно стряхивая с нее пыль.
Книга была обита красно-коричневой кожей (начитавшись в свое время историй о черной магии, я от души понадеялась, что все-таки не человеческой…), а на ее обложке обнаружился странный знак типа полумесяца и сидящей на нем фигуры в остроконечном колпаке и длинном плаще. Красиво. Обложка
была скреплена необычным замком, который все нормальные люди открывают прикладыванием печатей, а я старым дедовским методом — отвинчиванием скоб…Впрочем, содержание книги меня сначала удивило, а потом раздосадовало. Удивило скорее оформление. Страницы книги и чернила мягко светились в темноте и отбрасывали странноватые блики, которые оседали на моих руках огненными искрами, каплями росы, вязким серебристым туманом и невесомым прахом земли. Оседали в прямом смысле этого слова! А искры из меня за какую-то минуту едва душу не вытряхнули — щекотали просто ужас как! Но уже после того, как я полистала книгу, восхищение сменилось досадой — я ничего не понимала из того, что там было написано!
Разочарованно вздыхаю, совсем некстати вспоминая о сорванных уроках по древним языкам. Надо сказать, что родители знали около десяти древних языков, чего и мне желали, хотя я была категорически против. А в результате страдали мы все: преподаватель — от моих непрерывных шалостей, родители — от его жалоб и требований повысить плату, а я — от вечных наказаний. Но от попыток сорвать уроки отказываться и не думала. Хотя это было сделать довольно просто.
Дело в том, что я всю свою сознательную жизнь ужасно любила наблюдать за людьми, анализировать их поведение и настроение. Если к нам приходили гости, я незаметно пробиралась в гостиную, прикидывалась предметом интерьера и с живым любопытством ловила каждое слово, каждый жест. И со временем научилась неплохо разбираться в людях, быстро замечая их достоинства и недостатки, чем потом беззастенчиво пользовалась. Как в случае с преподавателями. А что в этом такого? Они изводили меня своими кошмарными науками, а я — их же собственными недостатками.
Вот, к слову, вышеупомянутый мэтр Корица (дадут же святые боги фамилию!) больше своих древних языков любил слушать себя и наслаждаться тем «впечатлением», которое якобы производили на невежд вроде меня его обширные познания. Вот за это я и зацепилась.
Перед уроками ночь не спала, придумывала умные вопросы и утром задавала их мэтру. Тот, лишний раз посетовав на мою беспросветную тупость и обозвав «тундрой неогороженной», немедленно пускался в длинные разъяснения, которые, как правило, прерывались деликатными покашливаниями другого преподавателя, пришедшего провести урок.
Впрочем, перевернув страницу, я с изумлением обнаруживаю, что кое-какие знания мэтру Корице все же удалось в меня вдолбить, так как попавшийся текст показался странно знакомым. Бывает же такое! Проведя пальцами по строчкам, я принимаюсь бормотать себе под нос:
Жизнь убегает по стрелкам часов,А я проживаю ее, как умею,Одна, но вдруг слышу твоих звук шагов.Ты — мой Ангел жизни, сулящий потерю.За мной неотступно крадешься, как тень,Со скрипом, рисуя на пыльных страницах.Костлявой рукой серость всех моих дней.Ты — Призрак, живущий в знакомых мне лицах.Тебя не увидеть, тебя не понять,Ведь ты не прощаешь малейшей промашки.И Ангелом смерти могу я назватьТебя за любовь не давать мне поблажки…— Глупости какие! — пробурчал рядом со мной глубокий приятный голос. — Когда это, интересно, они видели, что у меня костлявые руки?! А пафоса-то сколько, мама не горюй! Нет, предки у тебя, конечно, народ со странностями. Впрочем, что с них, с магов, взять?
— Ты… кто? — выдыхаю я, быстро отползая от книги.
— Что значит «кто»? — начинает возмущаться невидимый трепач. — А то ты не знаешь?! Про что заклинание читала?
— Э-э-э… Не знаю, — признаюсь я. — Подскажи, а?