Дитя Самайна

— Ты не умрёшь, — объяснил он. — Расти её. Она моя.

— Роза! — Саманта наконец взяла ребёнка в руки. Девочка спала. — Я не отдам…

— Всему своё время. Она выберет сама, — и кем бы он ни был, он истаял с рассветом, сияние которого как раз озарило небеса.

Саманта же поклялась перед собой — никто не узнает, что Роза пришла в этот мир в ночь Самайна.

========== Йоль ==========

Они вошли в город с рассветом, и Роза, почти утратившая память об этом имени, огляделась, чуть щурясь.

— Зачем мы здесь сегодня, отец?

— Ты должна постичь себя, — он качнул рогатой головой. — Твоё место среди нас, так смотри же.

Она послушно огляделась. На первый взгляд тут было столько людей, но Роза теперь умела отличать живую плоть от восставшего духа, который вышел на прогулку в один из тех немногих дней, когда это позволялось. Заметила она и Йоль. Тот, столь же высокий и рогатый, как её отец, стоял у костра, высоко подняв рог с элем.

— Почему ты не оставил меня среди них? — Роза перенеслась на кладбище, и он не отстал от неё даже на полшага. Она же застыла напротив двух одинаковых надгробий.

Её и матери.

— Вам там было не место.

— Я увижу её? — Роза уже почти не помнила лица. Мать умерла на Белтайн, когда Розе было пятнадцать.

— Если она пожелает прийти, — он, дух Самайна, её отец, коснулся холодных камней. — Тут лишь оболочка. Мне же нужна суть. Суть — это ты.

Роза вздохнула и пошла за ним следом. С того мига, как она рассекла себе горло и поднялась из листвы и пыли, пока кровь сочилась в землю, её чувства притупились, она ничего не желала.

Но отца это не устраивало.

— Ты должна обрести себя, — сказал он снова. Роза кивнула. Её имя было другим, а она не могла его разгадать.

Они шли сквозь город, рассматривая людей, а те их не видели. День мерк, уступая время ночи, и вскоре Роза поняла, что стала свободнее.

— Танцуй, — предложил ей отец.

Йоль уже плясал. Он держал за руку одну из девчонок, и Роза хмыкнула, вдруг понимая, что та готова поддаться, а значит… Нет, не стоило додумывать это. Она вбежала в круг и рванулась прямиком к Йолю.

Не потому, что ей хотелось кого-то защитить. Её вело иное желание — отразиться у того в глазах, будто это всё решило бы.

Он поймал её в объятия и сказал:

— Дочь моя.

— Нет, — усмехнулась она.

Они были разными и едиными, и она одна различала их. Йоль засмеялся, смех прокатился ветром, снегом, падающими звёздами.

— Танцевать! — воскликнул Йоль и закружил её, позабыв о человеческих девушках. В Розе ещё столько было от них, но уже так много пришло от иного.

***

Дух Самайна склонил рогатую голову. Он видел воочию, как с каждым кругом Роза теряла прежнюю свою сущность, наслоившуюся и приставшую к истине так плотно, как скорлупа пристаёт к ореху. Йоль очищал её, Йоль давал ей сил.

Вот они промчались над огнём, забыв, что должны отталкиваться от земли, но кто сейчас мог бы увидеть это, когда вокруг тёк и искрил праздник?

Роза поймала его взгляд и кивнула. В ней просыпались новые желания. Она пробуждалась для новой жизни.

***

Пока танец нёс её над городом, дух Самайна вернулся на кладбище, и тут же рядом с ним появилась Саманта.

— Ты всё же забрал её и не дал пожить своей жизнью, — она прикрыла глаза. — Зачем?

— Таков круг колеса, — он коснулся её щеки. — Моя Бригитта. Твой круг тоже почти пройден до конца.

— Моё тело обернулось прахом, а ты говоришь, что круг почти пройден? Почти?!

— Она должна замкнуть, не ты, не я, — он запрокинул голову и вдали послышался смех той, кого звали Роза.

— Так зачем же она танцует сейчас?

— Чтобы отыскать среди звёзд имя, которое я ей дал. — И он усмехнулся. — Ты Бригитта, а она?

— Роза! — Саманта закрыла лицо руками. — Моя Роза.

— Умерла.

Люди тоже смеялись, тоже танцевали, а Саманта оплакивала что-то внутри себя, последнее, что не давало уйти или взлететь.

***

— Как моё имя? — спросила она Йоль, когда он закружил её на такой высоте, что они задели звёзды.

— А что слышишь ты?

— Ничего.

По небу катнулось эхо: «Ничего, ничего, ничего». Она рассмеялась в ответ.

— Слушай лучше, — Йоль смеялся. Ему бы сейчас кружить голову людям, но он так увлёкся, что не мог отпустить.

— Эо… Эо… — она закрыла глаза, стараясь выплеснуть из себя, пропеть имя. — Эо…

Йоль слушал её, а вместе с ним слушал и весь мир, и всё это вместе прокатывалось мурашками, хотя она не имела тела, чтобы ощущать нечто подобное. В воздухе зато дрожал запах сосновых ветвей и глинтвейна, апельсиновой цедры и корицы. Мёда и печёных яблок.

Вырвавшись из рук Йоля, она упала в снег и тут же подскочила, затерявшись в толпе, понеслась по городу, где всюду вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли огни. Кто-то кричал, кто-то смеялся, кто-то звал её, имя потерянной нотой отражалось огнями фейерверков в стёклах домов.

— Эо…

Но что там дальше!

— Как ты назвал меня, отец?

Она замерла.

— Где ты, отец?

Но позади маячила рогатая голова Йоля. Он звал её вернуться в круг танцующих и смеялся. О, как он хохотал.

— Да ты просто жаждешь поймать меня в сети, — возмутилась она. — Пока имени нет. Пока я не помню. Я рождалась в утреннем свете, в наливающейся заре, между тем и другим, в час, когда никакой зари и не было. Я… Кто?..

Она снова побежала, понеслась. Когда в сердце пряной осени она резанула себе горло, её насмешило, как много значения она придавала всего лишь оболочке. Теперь же она чуяла, что имя — это якорь. И если сейчас она не отыщет истину, то этот якорь и её утянет ко дну.

— Э-о-с… — прошептала она.