Дива

Зарубин немного поколебался, выбирая место, куда поехать и на чём себя проверить, выбрал привязку бо­лее реальную — лабаз. Если его нет, если там деревня — значит, вчера был именно в этой точке. На всякий слу­чай он оставил затёску и поехал на площадку, всё время отслеживая отпечатки протекторов. Внизу, на сырой зем­ле, их оттиск вообще становился чётким, и ошибиться тут было невозможно. Через полтора километра он на­шёл лесной прогал, где они с Костылём оставляли маши­ну, и дальше пошёл пешком. Старая хозяйственная до­рога была и здесь: вероятно, каждую весну егеря ездили на колёсном тракторе, чтобы вспахать и засеять королев­ское поле. И хоть колеи глубокие, но вывезти отстрелян­ного зверя на УАЗе можно вполне...

Старый овраг с перекинутой берёзой возник внезап­но, и Зарубин облегчённо вздохнул, хотя замаскирован­ного лабаза ещё не увидел. Вздохнул и сразу ощутил зем­ное притяжение, реальность, а то до последней минуты был не уверен ни в чём и плыл, как в невесомости. Здесь он опасался будоражить себя даже мыслями, вспоминать, где был вчера. Потом, когда он забрался на лабаз и сел, как в королевской ложе, в голову вообще пришла шаль­ная мысль — не уснул ли вчера? Вполне возможно! Было очень тепло, сухо, прилёг, разморило, и во сне ему яви­лась вдова Дракони с бидоном...

Он не стал воспалять воображение, вернулся обратно на холм и встал там, где стоял вчера. Чтобы не задремать и чего-нибудь не пропустить, вышел из машины и ещё полчаса нарезал круги по холму, осматриваясь и прислу­шиваясь. Мышкующая лиса покружилась по склону, дя­тел постучал на старой вырубке, да пара воронов про­летела — весь живой мир. И молоковоз не идёт ни туда, ни сюда, а того быть не может, чтоб в сентябре при таком травостое не было утренней дойки! Однако же колхозные нравы даже и в тайных колхозах оставались прежними: на работу никто не торопился, по крайней мере, молоко­воз по дороге за лесом не проползал и доярки не спеши­ли. А на восходе подул ледяной ветерок...

Сначала он сел в машину и включил двигатель, чтобы погреться, однако по привычке всё ещё вертел головой но сторонам. Потом поехал к дороге за перелеском, чтоб посмотреть следы молоковоза, и, едва спустился с бугра в сосновый подрост, как почуял, что это совсем другое место. И перелеска не было — начинался сплошной мас­сив сорного молодняка на все четыре стороны. Хотя доро­га существовала! Только по ней в последний раз ездили ещё до дождей и уж никак не на бензовозе — на джипе, да и стада коров не прогоняли уже, поди, лет двадцать. Л вот лоси и кабаны изредка ею пользовались...

И основной приметы — ржавого трактора — на пе­рекрёстке не было.

Всё-таки Зарубин решил посмотреть, что на другом конце этой дороги, проехал, как вчера, ровно полтора ки­лометра и увидел поляну, густо засеянную овсом и горо­хом. А с краю, у леса, виднелся лабаз с крышей, перед ко­торым овсы были поедены и побиты зверем. Однако же летняя дойка здесь когда-то стояла! По краю поля кое-где сохранились колья от загонов, но самое главное — посе­редине торчал остов сарая из белого кирпича. Бывший ещё вчера целым!

Гадая, когда ему поблазнилось — вчера или сегодня, — Зарубин с оглядкой прибрёл к лабазу и поднялся по бар­ской лестнице с перилами: засидка была сооружена явно для высокого начальства, только телевизора не хватало, а так жить можно и спать есть где. Узкие бойницы за­стеклены, рамы открываются бесшумно и даже шторки на окнах, чтобы йети не подглядывали. И всё это сдела­но давно, не к приезду короля: Недоеденный умел при­нимать гостей любого ранга. Проверяя сектор обстрела, Зарубин стал открывать шторки и вдруг увидел на поле человеческую фигуру в знакомом синем тулупе Деда Мо­роза. То ли стёкла увеличивали, то ли такой была оптика атмосферы, но артист показался высоченным. Овёс ему был по колено! Он уходил торопливо, оглядываясь, а по­том вовсе побежал, делая огромные скачки, и Зарубин понял, что спугнул его. За полминуты Дед Мороз пересёк полукилометровое поле и скрылся в густом кустарнике.

Если с него снять маскарадный тряпочный тулуп, об­рядить во что-нибудь шерстяное да выпустить в сумер­ках, когда от земли вьётся туманчик, от снежного чело­века не отличить...

Было полное ощущение, что только сейчас на поле Зарубин видел не человека, а звероподобное суще­ство, даже нанесло неким мускусным запахом. В уют­ном лабазе вдруг стало неуютно, хотелось немедлен­но покинуть это чёртово место, хотя он понимал, что всё это — детские страхи, оставшиеся ещё с тех пор, когда он из окон своей квартиры видел зону и постро­енных на плацу «зверей». И всё же без суеты он спу­стился на землю и, подгоняемый неприятным ощуще­нием, не спеша добрёл до своей машины, а это стоило больших трудов! Зарубин понимал: стоит лишь раз под­даться искусительным чувствам, побежать, как начнёт­ся паника сознания, и тогда снежные человеки полез­ут из всех углов.

Он развернул машину и без оглядки поехал назад, на бугор со столбами, однако ощущение наваждения по­плыло за ним облаком и, когда он остановился, окутало холм. И тут Зарубин вспомнил криптозоолога Толстобро­ва — и впрямь на Пижме словно схлестнулись между со­бой два пространства. Вроде кругом всё то же, но будто много времени миновало! Столбы электролинии на месте, однако покосились, и уазовский след хоть и есть, но буд­то старый, прибитый дождями: именно здесь они повер­нули с Костылём на подкормочную площадку, где пасся королевский медведь.

Навязанный окружением морок постепенно прони­кал в мозги, и чтобы этого не случилось, сегодня же надо сесть на лабаз, отстрелять бонусного старика, что­бы не увезли трофей в Европу, и загасить парное молоко кровью. Пить горячую медвежью кровь самца его нау­чили нивхи на Дальнем Востоке. Они делали это риту­ально и почти регулярно, дабы напитаться мужеством, укрепить сердце, не бояться духов и заодно избавиться от десятка человеческих болезней и немочей...

11

На базу он приехал к обеду, когда сборщики вернулись из леса и взялись за обработку урожая. Резиновый леший окончательно сдулся, однако же ещё сидел под деревом, уронив голову: всеобщий страх перед нечистой силой был исторгнут не только у егерей, но и у всего населения охотничьей базы, и мальчишки теперь пытались нака­чать куклу автомобильным насосом. Зарубин хотел сра­зу же лечь спать, однако Костыль попросил дождаться наряда милиции, высланного из райцентра. Надо было ответить на вопросы следователя относительно Боруты со своим подельником и мешка с куклой, а пока пообе­дать. В трапезную, как здесь называли столовую, он по­шёл и за накрытый стол сел, но даже малейших призна­ков голода не чувствовал.

— Тебя что, опять молоком напоили? — как-то подо­зрительно засмеялся охотовед. —Давай ешь! Может, для аппетита по сто грамм?

Зарубин помотал головой.

— Не хочу... Я только чаю попью.

В голосе Костыля и в самом деле зазвучала рев­ность.

— Слушай, вчера Дива Никитична к тебе пришла или приехала?

— Вообще-то приехала, на молоковозе.

— Сам видел?

— Сначала видел молоковоз на летней дойке.

— Откуда там летняя дойка?.. Впрочем, понятно...