Диво
Шрифт:
Детвора помогала Какоре распрягать коней. Неумело и беспорядочно дергали за сбрую, другие тащили коней за повода, еще другие норовили вырвать волос из конских хвостов; дети вертелись под ногами у купца, тот покрикивал на них, наделял тумаками каждого, кто попадался ему под руку, бормотал:
– Кыш! Зовите своих отцов, говорите: гость приехал. Менять начнем! Все у меня есть! Никто и не видывал такого. Ну!
Привязав коней, Какора принялся разгружать телегу; увидев Сивоока, крикнул ему:
– Эй, отроче, помогай!
Сивоок остановился и не мог сдвинуться с места. Теперь он знал: никуда не пойдет
– Ну!
– крикнул еще раз Какора.
– Не хочу, - впервые за последние дни заговорил Сивоок, и не ненависть была в голосе хлопца, а презрение.
– Гей-гоп!
– беззаботно напевал Какора.
Начали собираться люди. Видно, они привычны были к торгу, ибо шли смело, их не тревожили ни глуповатое пение Какоры, ни его товары; не удивлялись они купеческой повозке, а кони вызывали разве лишь сожаление своей изнуренностью и испачканностью. Создавалось впечатление, что тут перебывало множество разнообразных гостей, что все привыкли к ним, хотя и трудно было предположить, чтобы пробивались сюда из широкого мира даже такие отчаяннейшие пройдохи, как Какора.
Первым пришел высокий косматый мужчина с лукаво прищуренным глазом; руки у него были такие длинные, что свисали ниже колен; лицо мужчины излучало насмешливость и хитринку, он остановился в нескольких шагах от купца, хмыкнул, спросил задиристо:
– Что имеешь?
– А что нужно?
– вопросом ответил Какора, который хорошо разбирался в покупателях и сразу видел, с кем имеет дело.
– Спрашиваю, что имеешь?
– снова повторил мужчина.
– Что нужно, то и имею, - начиная сердиться, ответил купец.
– А не ври.
– Имею такое, что тебе и не снилось, - подогревал его любопытство Какора.
– Ой, хвастун!
– А у тебя? Драные порты да плоть смердючая!
– пошел в наступление Какора.
– Ну!
– Ох, смешной ты!
– захохотал мужчина.
– Да у меня...
– А что у тебя?
– Да такое...
– Ну какое?
– Да и дети твои не увидят такого.
– Что же это? Разве что птичье молоко...
– А и молоко.
– Воробья подоил или жабоеда?
– Да и воробья!
– Мужчина лениво почесал ногу о ногу, повернулся, чтобы уйти прочь.
– Эй, куда же ты?
– испуганно позвал Какора.
– Дак что ж с тобою?
– Постой, что же у тебя?
– Дак у тебя же ничего.
– Не видел же ты, дурак!
– Дак и нечего видеть!
– сплюнул мужчина.
– А у тебя что?
– Да такое, что и детям твоим...
Какора, тяжело дыша, подбежал к мужчине, схватил его за руку.
– А ну-ка! Вернись. Не будь тварью безрогой!
Мужчина остановился, потом без видимой охоты направился к телеге купца. Какора тыкал ему под нос то кусок покрывала, то заморской работы меч, то женские украшения из зеленого стекла. Мужчина все это отклонял рукой, щурил глаз, веселился в душе от стараний купца.
– Э, - сказал он, - а белого бобра ты видел когда-нибудь?
– Чего? Что?
– не понял Какора.
– Белого бобра, спрашиваю, когда-нибудь видел?
– Белого? Бобра? Врал бы ты кому другому, а не Какоре, добрый
человек!– Дак что ж с тобой разговаривать!
– пожал плечами мужчина и снова наладился уходить.
– Ну!
– взревел Какора.
– Вот осел божий! Да ты говори толком! Бобер?
– Бобер.
– Белый?
– Белый!
– Врешь!
– А ежели вру - так и уйду себе с богом!
– Ну! Гей-гоп! Стой! Что хочешь?
– А ничего.
– Как это?
– А так: не меняю.
– И почему?
– А пускай мне останется.
– Зачем же похвалялся?
– Дак чтоб ты знал, что у меня белый бобер есть, а у тебя нет! Мужчина беззвучно рассмеялся прямо в нос Какоре и теперь уже пошел от купца, не слушая его проклятий и угроз.
– Ну и людишки!
– обращаясь снова к Сивооку, почесал в затылке Какора.
– Видал такого дурака!
Он снова попытался привлечь дикую душу Сивоока, ибо чувствовал себя, наверное, одиноко и неопределенно, забредя в этот город, который сразу послал на них то дикого ревучего зверя, то лукавого человека, то невероятной красоты святыню.
– Засмотрелся на это диво?
– кивнул Какора на храм.
– Вот поедем со мной в Царьград, так увидишь там святую Софию, а еще тысячу церквей и монастырей, которых нет нигде на свете, да золото и камень дорогой, да мусию, да сосуды, да иконы. Держись Какоры - не то еще увидишь!
Снова пришло несколько горожан; теперь были не только мужчины, но и женщины; волосы у них были русалочьи и глаза такие, что утопал ты в них насквозь и словно бы осыпало тебя попеременно то ледяными иголками, то горячим огнем. Какора развеселился, люди подходили и подходили, одни что-то там несли, у других вспыхивали в руках при свете солнца густым ворсом дорогие меха; кто нес мед, кто мясо, уже и не для обмена, а просто для угощения прибывших гостей.
Купец раскладывал свой товар, расхваливал, сыпал словами, приглашал, предлагал, набивал себе цену.
– Ну-ка, навались, берите ромейские паволоки, хоть и самого князя в них можно одеть, не то что ваше полотно, водой моченное, солнцем беленное, а тут одной золотой нитки хватит, чтобы окутать весь ваш город с его валами и частоколами. А это ножи, хоть на медведя с ними, хоть на тура иди - ребра раскроят, голову отрежут при одном взмахе! А тут орех мускатный, из самой Гиндии, за пригоршню семь волов дают. Да и знаете ли вы, что такое волы? А шафран - из самой Персиды, опять же за пригоршню коня нужно отдать. А с вас - то и двух мало будет, ибо никто в такую даль не забьется, кроме Какоры, а Какора - это я. Гей-гоп! А уж перец - это лишь на золото! Вес на вес. Да только где вам взять золото, вы, наверное, и серебра еще не видели. Вон у меня отрок есть, у него на шее медвежий зуб в золото оправлен, гляньте и увидите!
Тогда вышел вперед дебелый мужчина, задрал длинную сорочку и из-за пояса портов достал что-то завязанное в грязную тряпку. Неторопливо развязав свой узелок, мужчина издали протянул на раскрытых ладонях свою тряпочку Какоре; сейчас этот лоскут казался еще грязнее, потому что на нем сверкающим комком, величиной с кулак, лежал золотой слиток.
Какора рванулся к золоту, но, видимо, вспомнив о лукавом владельце невиданной белой бобровой шкуры, равнодушно причмокнул и, прищурившись на тихий блеск золота, сказал: