Диво

– А кыш, - прикрикнула на нее старуха, - замолчи, пускай отрок посмотрит и у нас... Жилище наших богов...

– Видел снаружи, - сказал Сивоок, - уже все осмотрел... Чудно и прехорошо... Нигде такого нет, в самом Киеве даже...

– А что Киев?
– молвила Звенислава.
– Киев сам по себе, а Радогость сам... Покажу тебе еще и середину, ежели хочешь...

– А хотел бы, - несмело промолвил Сивоок.

– Мал еще еси?
– догадалась Звенислава.

– Не знаю, может, шестнадцать лет, а может, и меньше... Дед Родим погиб, а я не ведаю о себе теперь ничего...

– Вот что, Ягода, не приставай к хлопцу, - сурово велела Звенислава. Приведешь Сивоока потом ко мне, покажу ему жилье наших богов.

Но тут протолкался к ним Какора, пьяный в дымину, раздраженный тем, что не удалась торговля. Услышал последние слова Звениславы и тотчас же ухватился за них.

– А мне?
– взревел он.
– Почему мне не показываешь здесь ничего? Кто здесь гость? Я или молокосос? Я - Какора! Хочу посмотреть ваш город! Почему бы и нет!

– Хочет, так покажи ему, Ягода, - сказала, отворачиваясь, Звенислава.

Ягода рада была еще побыть с Сивооком, ее не испугала расхристанная фигура купца, маленькая женщина смело подкатилась к Какоре, дернула его за корзно, закричала так, что он даже уши закрыл:

– Ежели так, то слушать меня, и идти за мной, и не отставать, и не приставать, потому что позову мужей, да угостят палками, а у нас хоть мужей и мало, да ежели палками измолотят, то ого!

– Ну-ну!
– загремел Какора, пытаясь обнять Ягоду, но наткнулся рукой лишь на пустоту, покачнулся, чуть не упал, попытался прикрыть свою неудачу разухабистой песенкой, сыпал первыми попавшимися словами вдогонку Ягоде и Сивооку, а сам был настолько пьян, что вряд ли и видел что-нибудь.

Шли по городу, и никто им не мешал. Могло показаться, что первые основатели Радогостя выбрали совсем непригодное место; несколько холмов и глубокие ложбины, при нападении врагов и отпора не дашь, потому что нападающие будут валиться тебе прямо на голову. На главном из холмов стояла святыня, а остальные и вовсе светились наготой, на тощей земле не росла даже трава, зато в балках, где раскинулись хаты радогощан, аж кипела зелень садов, левад и дворов, сверкали там ручьи, а над ними тихо стояли вербы, березы и ольха; между дворами светились полоски ржи, проса и разных овощей; здесь паслась скотина, овцы, кони, в хлевах похрюкивали свиньи. Навстречу им часто попадались люди, и никто не удивлялся так, словно бы Какора и Сивоок жили здесь постоянно. Какора то и дело покрикивал пьяным голосом на встречных:

– Ну, как ся?

– А так ся, - отвечали ему.

– А почему же?

– А потому же.

– Ну и что же?

– Вот и то же.

– Почему они так молвят?
– удивлялся Сивоок, следуя за Ягодой.

– Потому что так с ними речь заводит твой купец, - улыбалась она.

– Так, будто не хотят ничего поведать.

– Может, и не хотят.

– Не верят нам, что ли?

– А все доверчивые ушли от нас. Ушли, да и не вернулись. Остались одни недоверы.

Она дошла до ручейка, неторопливо забрела в воду, принялась мыть ноги, показывая свое соблазнительно белое тело. Сивоок отвернулся, а Какора двинулся к Ягоде, намереваясь ущипнуть ее за какое-нибудь место. Она услышала его учащенное дыхание, своевременно извернулась - Какора неуклюже сел в воду, а Ягода, заливаясь смехом, выскочила на зеленую травку, села, протянула мокрые ноги.

– Отдохнем?
– весело воскликнула она.
– Потому что ходить нам еще да ходить!

– А не буду больше ходить. Спать хочу, - сказал Какора, который и не обиделся на Ягоду, а только чуточку присмирел.
– Завтра доходим до конца.

– Завтра мне уже не захочется, - засмеялась Ягода.

– Так пошли еще к озеру, - зевая, промолвил Какора, которому, видимо, не очень хотелось бродить по чужому городу в мокрых портах.

– А к озеру нельзя!
– сказала Ягода.

– Почему бы?

– А потому!

– Да ты говори!

– А я говорю.

– Глупая девка, - сплюнул Какора, - была бы ты мужем, так я бы тебе хоть голову свернул, а так - только тьфу, да и только!

– Ворота к Яворову озеру только тетка Звенислава может открыть, пропуская мимо ушей угрозы Какоры, сказала Ягода.

– А что там в озере?
– полюбопытствовал Сивоок.

– Боги живут.

– Вот полезу на вал и взгляну на ваше озеро, - пробормотал Какора и в самом деле потащился по крутому склону, на вершине которого темнели полузасыпанные землею, заросшие травой ребристые клети городского вала.

– Пойди, пойди, - равнодушно сказала Ягода.

– Я тоже хочу посмотреть, - взглянул на нее Сивоок, словно бы просил разрешения.

– Ну пойди, а я ноги посушу на солнце, - засмеялась молодичка, - а потом придешь ко, мне. Правда же, придешь?

Сивоок ничего не ответил, потому что такая речь была еще не для него, хотя возраст у него был уже вполне подходящий.

Сивоок догнал Какору и обогнал. Первым увидел внизу, под валом, озеро, напоминавшее кривой серп, стиснутый отовсюду такими нетронуто-очаровательными лесами, что они непременно искусили бы к новым странствиям, если бы человек не знал там лиха. Вдоль берегов озера, забредя в черную воду, стояли могучие, многолетние яворы - сизо-черные стволы их поднимали курчавые шапки листьев на такую высоту, что они сравнивались с городом. Между яворами зеленеющими мертво чернели усохшие. Видимо, так окаменевают в вечной неподвижности умершие боги, если только боги могут умирать.

Какора равнодушно скользнул взглядом по озеру, взглянул на узкие мостки, ведшие к воде из низеньких ворот, тех самых, которые имела право открывать лишь Звенислава, загадочная женщина, которая, кажется, у радогощан обладала чрезвычайными полномочиями. Потом купец направил ухо снова в сторону города. Где-то неподалеку постукивали молоты, так, будто под одним из холмов скрывалось не менее сотни кузниц. Сивоок представил себе, как сидят в уютных, пропахших дымом хижинах мудрые деды и маленькими молоточками куют серебро и золото, выковывают такие гривны, как у Звениславы на руке, а рядом, в черных кузницах, среди зноя и красного пламени, кузнецы изготовляют мечи, куют их в две руки одновременно, и мечи эти должны быть непременно такими тяжелыми и широкими, каким был когда-то меч деда Родима.

– Переночуем, а на рассвете - айда, - совершенно трезвым голосом сказал Какора.

Сивоок сделал вид, что не слышит. Он стоял на валу, среди густой, не топтанной уже, видимо, множество лет травы, смотрел то на Яворово озеро, закованное в объятия лесов, то на город, с его лысыми пригорками-холмами и зелено-кипучими ложбинами, видел внизу, на зеленой мураве, Ягоду с ее маняще белыми ногами, слышал из-под земли звон невидимых молотов, которые ковали где-то тихое серебро, золото и режущее железо, был поднят над миром на этих валах, но и ощущал скованность в сердце, словно эти валы пролегали через самое сердце, и необъяснимая печаль толкала его за эти валы, за ворота, назад, в широкий мир, выйти, вырваться, выбежать, удрать. Вечная страсть к побегу. Откуда и от кого? Разве не все равно?

Но сказал совсем другое:

– Зачем нам торопиться?

– До окончания тепла нужно выбраться отсюда, - сказал Какора.
– Должны быть в Киеве до первых холодов. Дорога трудная и длинная.

– Не знаю, пойду ли я, - ответил хлопец.

– То есть как?

– А зачем ты мне нужен? Лучука убил? Мы к тебе с добром, а ты - злом ответил?

– Не ведая.

– Такая у тебя душа нечистая. Не могу я с тобой.

– Заберу, - пригрозил Какора.
– Присилую.

– Попробуй.