Длань Одиночества

ЛПВВ обходило их, не потревожив. Обходило прямые, без ветвей, деревья, растущие в одном направлении под углом в сорок семь градусов. Стволы, словно маскировочная сетка, накрывали саваны крохотных, цепляющихся отростками листиков. В воздухе медленно летали немногочисленные насекомые с широкими цветастыми крыльями. При взмахах, те шли волнами, словно паруса. От них исходил потрясающий аромат.

Здесь было три солнца. Одно синее — крупное. И два поменьше: зеленое и алое. Облака, словно музыканты, играли на струнах света. В непредсказуемом ритме они пропускали в тень лучики разной толщины. Те попадали на мох, цвета смешивались, продолжительность менялась. И под ними успевали вырасти, зацвести и опасть, легкие, почти прозрачные цветы. Они ничего не оставляли после себя, словно были миражом.

Когда лучи попадали на гуманоидов, те вздрагивали, но не просыпались. Иногда бормотали что-то на своем щебечущем языке. ЛПВВ понимало их. Они пророчествовали. Говорили о том, что не видят ничего. Впереди, на две ступени вверх по лестнице грядущего — не было ничего. Пролет обрывался. Внимательно прислушиваясь, полубог проходил мимо. Лишь однажды он услышал что-то… Неопределенное. Предсказание звучало как отрывок чьего-то разговора. Пророк не передавал интонации.

Мы встретимся там, где последний маяк стоит в стороне. Я убью тебя. Ты убьешь меня. Это счастливый конец.

Больше ничего не было. ЛПВВ пошло дальше, размышляя над услышанным. Погруженное в свои мысли, оно в какой-то момент остановилось. И медленно повернуло голову направо. Эмбрионы внутри него беспокойно зашевелились.

— Ты, — выдохнуло оно.

На конце местного дерева сидела бабочка. Совсем не похожая на тех, что летали рядом, на почтительном удалении. Она была обычная и неправильная одновременно. Ее усики приветственно дрогнули.

— Что ты хочешь?

Бабочка махнула крыльями. ЛПВВ согнулось от боли в груди. Внутри него поднялись картины концентрационных лагерей. Высокотехнологичных, преображающих ловушек для человечества. Люди с холодными глазами проводили операции, тонко работая блестящими инструментами во вскрытых черепных коробках. Другие люди, одинаково одетые, одинаково причесанные, одинаково думающие, смотрели гипно-видео. Со временем даже форма их тел, черты лица и голос, стали унифицироваться. Последними исчезли половые различия. В больших темных цистернах росли новые существа. Гермафродиты, способные размножаться в одиночестве. Их мышление было ограничено, а эмоции тщательно, под корень, изведены.

— Нет, — прошептало ЛПВВ. — Нет. Не так.

Бабочка казалась удивленной. «Ты можешь уничтожить Одиночество, которого вы все так боитесь. Почему ты сопротивляешься самому себе?».

— Это не тот путь.

«Ты не можешь знать».

— Я не превращу людей в ЭТО. Максиме стремится к тому же.

«Она хочет лишить страстей каждого. А ты — большинство. В мире, живущем по твоим правилам, будет верхушка людей, которые сохранят страсть».

— Пусть так. Я не отберу у остальных людей то, чем они являются.

Бабочка молчала. Она потопталась на месте. Развернула хоботок.

«Ты глупее, чем хотелось. Всегда есть жертва. Всегда. Любое благо произрастает из почвы страданий. А чаще же всего, приходиться менять одно худо на другое, просто потому, что второе чуть меньше. Странно, что ты этого не понимаешь, великое создание».

— Меня не закончили не просто так. Само Многомирье восстало против этого.

«Омерзительная покорность. Я пожертвую хаосом. Своей силой. А ты не можешь высказаться против традиций».

— Ты жертвуешь, потому что боишься. Я не боюсь.

«Тебе не дали страха, неполноценный! Руководствуйся разумом».

— Именно он подсказывает мне, что пустота — лучше того, что предлагаешь ты.

Ощутимо рассвирепев, Бабочка уже готова была махнуть крыльями с такой силой, что весь этот мир сорвался бы в небытие, но вместо этого лишь слегка качнула ими.

«Что ж, отправляйся туда, где с тебя снимут голову!».

Глава 17

Один раз Никас уже засыпал за рулем.

Это было в Калифорнии, он неделю снимал Долину Смерти, пока писал о ней очерк. В какой-то момент им овладело азартное, почти ребяческое желание застать что-то мистическое. Оказаться первым, кто заметит как безжизненные камни в особую минуту, во тьме ночи, а может и на заре, вдруг наполняются потусторонней силой и начинают медленно ползти вперед. Или бесплотные фигуры, гротескные, словно тотемы дикарей, протягивают к ним длинные пальцы. И толкают. От скуки. Скуки. Одиночества.

Никас был так возбужден, что плохо ел и мало спал. Сама атмосфера этого места сделала что-то с его биологическими часами. Они расстроились, стали капризными. Аркас мог не спать сутки, а потом пару часов дремать в машине, видя какие-то полусны полу-мысли. Ровное потрескавшееся плато, где дуют сильные ветра. Солнце равнодушно выжгло его. Ученые спорят, спорят, спорят. Быть может, говорят они, камни скользят, когда редкая влага делает плато скользким. Ветер толкает их вперед. Но почему в разные стороны? С разной скоростью? Ведь его направление и напор редко меняются. А главное: почему некоторые камни остаются на месте?

Часто приезжали туристы из разных стран. Со многими Никас общался. Узнав о его цели, они тоже загорались идеей тихих охотников, предлагали поставить рядом свои машины. Журналист отвечал мягким отказом. Где много глаз, там волшебство робеет. И они, вдоволь наговорившись с ним, уходили. Да и то, он честно говорил, что ничего пока не снял. Камни движутся, но так медленно, что это кажется ошибкой. Да, скорее всего скользкая глина в ночи, когда воздух влажен. И ветер.

Один раз к нему подошел коллега из Канады, представившийся Лиамом Трамбле из журнала «Монреальский поезд». Они познакомились, Никасу была вручена бутылка дорогого алкоголя, Канадцу — набор жестяных рюмок с гербом Греции. После специфического разговора о работе, деньгах и болячках, они разумно объединили подарки и принялись вместе смотреть на плато. Прижимистое. Несговорчивое.

— Что-то там осталось, — сказал вдруг Лиам.

— Что и от чего? — не сразу отреагировал Никас.

Было уже поздновато, свет разбавлялся. Камера, стоявшая на треноге, справа от Аркаса, продолжала писать, направленная на камень, выбранный им. Он лежал, невинно, как положено его семейству, безразличных ко всему кусков породы. Но за ним в засохшей глине протянулась колея, словно за маленьким, идущим по маршруту краулером.

— Часть чьей-то жизни. Ты никогда не задумывался, дорогой Никас, что будет, если собрать все камни в этом месте. Те, что двигаются. Собрать и сложить вместе. И оставить их в покое, на какое-то время.

— Нет, — Никас улыбнулся этой идее. — Они разбегутся?

— Может и разбегутся, — согласился Лиам. — Они же такие маленькие. Совсем слепые. Как щенята. Они двигаются наугад, потому что не знают, где их ждут. Но если сложить их вместе. И уйти отсюда надолго…

— Вы хотите получить каменного человека, мистер Трамбле? — спросил Никас.

— Я тоже как-то раз проводил здесь время, — не ответил тот. — Я смотрел и пытался понять, дело в камнях, или в том, что под землей. К сожалению, администрация парка не дает ставить эксперименты посторонним людям. А ученым позарез нужны очень скучные и быстрые версии. Недавно они сказали, что дело раскрыто. Что это маленькие гололедицы, нарастающие в холодные ночи, перемещают камни.