Длань Одиночества

— Кто ты? — сипло выпалил Никас.

Нет ответа.

— Толкай в пятки. Под углом, под углом. Вот сейчас!

Его послушались. Совладав со своими мускулами, журналист сделал отчаянный полу-прыжок вверх и навалился грудью на ровную поверхность.

Наконец-то!

И тут помощник отпустил его. Аркас сдавленно заорал и принялся конвульсивно… даже не взбираться, забрасывать свое тело на край. Некоторое время он лежал плашмя, не в силах пошевелится. Возможно, он даже задремал от истощения. Постепенно человек успокоился и перевалился на спину, чувствуя, как боль пирует на его костях.

Тогда-то ему стало по-настоящему жутко.

Больше всего это место напоминало Аид. Сверху — потустороннее свечение, призрачные ленты эктоплазмы: зеленое, фиолетовое, синие на фоне чешуйчатой тьмы. Быстрые белые росчерки, едва заметные вспышки. Что-то падало сверху. Может быть метеоры. Они едва ощутимо сотрясали землю и гремели то совсем рядом, то далеко, дальше, чем мог видеть Никас. Ландшафта состоял из осыпающихся композиций. От циклопических, похожих на стеклянные скульптуры, до совсем крохотных, растущих как грибы у подножий гейзеров.

Аркас поднялся на ноги.

Гейзеры выстреливали струями пустословия, настолько плотными, что величественные скелеты сущностей трещали и осыпались. Некоторые могли шевелиться: они слабо пульсировали, покрытые астеническими мышцами и нитевидными сосудами. Их едва сформировавшиеся тела были наполовину затерты мусором, пеплом и останками, на которых шевелились усики примитивнейших мыслеформ. Чего-то близкого к мимолетным картинкам при пробуждении. Они взбирались по отвесным каменным кручам, которые заворачивались нелепыми вензелями, переплетались между собой, образуя безобразные окаменевшие узлы. Душили прекрасные, но потускневшие деревья рубиново-красного творчества, кренили их вниз, к праху, серости и апатии. На глазах у Никаса целый городок химерических строений, ослепительно красивый когда-то, но успевший зачахнуть, — погиб. Над ним треснули невообразимые массы поганого камня, которые медленно канули вниз, разгоняя радужные волны мельчайшей пыли. Навсегда уничтожая то, что еще могло бы вырасти, стать, поразить тысячи.

Что-то ударило журналиста спину. Довольно болезненно. Он оглянулся в сторону котлована и вздрогнул.

— Уже уходишь? — невнятно спросило длинноволосое существо, неопределенного пола. В его глазницах дрожал щебень. Щебень же сыпался изо рта. Пальцы были сточены до второго сустава. — Мы ведь только начали наши потрясающие чтения. У меня есть из свежего. Четыре потрясающие главы из новейшего романа «Вампир, пьющий кровь Эльфа». Там материала на половину авторского листа.

Аркас, имеющий некоторое отношение к художественной литературе, мог оценить масштабы надвигающейся катастрофы.

— Прочитай ему что-нибудь из классики, — предложил голос справа. — Иначе будет тащиться за тобой.

Рядом — никого. Журналист, раздосадованный, что его отвлекли от наблюдения за новым двориком Многомирья, просто толкнул уродливое существо обратно в котлован.

— Галактическая Империя умирала! — проорал он вслед. — Это была грандиозная Империя, в которую входили миллионы звездных миров от края до края колоссальной спирали Млечного Пути! Упадок ее, как и ее размеры, был грандиозен и долог!

На этом он запнулся, смолк, и решил прислушаться.

Пух-ф…

Наверное, Альфа гордился бы им в этот момент. Единственное, что мне действительно помогает и одновременно тяготит, — думал Никас — так это то, что рядом постоянно что-то происходит. Пожалуй, даже если б я остался сидеть здесь, через минуту меня зашвырнуло бы в очередной нелепый сценарий.

Сидеть он, однако, не собирался. Несколько минут Аркас пытался найти себе посох. Отыскал шест, обломок чего-то, из прозрачного материала. Потом подтянул штаны, отряхнулся, и отправился в земли Аида.

Довольно быстро он убедился, что с неба падали не звезды и не метеоры. Это были незавершенные сущности. Разнообразные конструкции и формы пестрых цветов и оттенков. Они были настолько необычны, что напоминали, скорее, зашифрованные фигуры, которые мог узнать только их хозяин. Часто они разбивались в дребезги, разбрасывая меркнущие детали в разные стороны. Никас, поначалу боялся их, сложно маневрируя и залегая как настоящий пехотинец. Но потом привык и разленился.

Большие образы медленно тонули в воздухе, беднея и раскалываясь, теряя органичность. А потом ныряли в шлак, словно корабли доплывшие, наконец, до своего ила. Никас, затаив дыхание, переползал через них, карабкаясь по сказочной архитектуре. Они шевелились, перестраивались, вроде бы даже развивались. Но, как-то нехотя, без определенной цели.

Это было путешествие по древним городищам из разноцветного стекла. В них встречалась своя жизнь: мыслеформы, похожие на амеб, переплывали Никасу дорогу. Их гнезда набухали в телах материнских концепций, разлагающихся от старости. Юркие тельца крутились и подрагивали в мутных пузырях, застывших в радужной толще.

Треснувшие сферы полыхали метафорическими картинами. Никас различал в разноцветных пожарищах короткие сюжеты. Спутанные, непонятные, без начала и конца. Вокруг сонно клубились мириады спор, — это сущности разлагались на простейшие страсти, которые прорастали на мусоре.

Руины отзывались на присутствие человека. Они гремели и ухали, печальный звон встречал журналиста, когда тот проходил под неровными арками вглубь ветшающих структур.

Так он забрел на поле Нерожденных. Никас не знал, что это оно. Невежество позволило ему войти туда, почти без страха.

Под ногами его тихо поскрипывала скорлупа. Чаще она рассыпалась беззвучно. И в этом прахе оставались следы журналиста. Их кто-то быстро стирал, тонкими пальцами. Нерожденные были на своих местах. В данном моменте вечности, в котором их обнаружил Аркас. Из расколотых яиц тянулись костлявые руки. Свернутые набок черепа торчали из пробитых оболочек. Некоторые почти вылупились. Мертвецы лежали посреди крупных осколков скорлупы, в ореоле окаменевших перьев.

Что это такое? — думал Никас. Почему они так выглядят?

Свечение сущностей миновало. Только посох Аркаса слабо мерцал во мраке. Сверху тьму слабо теснили призрачные ленты, но этого было мало, и гротескные фигуры казались угрожающе скрытыми.

Никас подошел к самому крупному яйцу поблизости. Это фаталистическое сооружение поднималось на десятки метров. Скорлупа была разбита сверху. Пожелтевшая мумия сидела в нижней половине. Она закрывала уши руками, рот был открыт.

Журналист смахнул пыль со скорлупы. Зрение его не обмануло. Он увидел надпись, выбитую на бугристом кальции.

«И дал Он мысль, способную спасти. Будет она человеку. Будет она людям».

Что-то опять не сходится, — подумал Никас, продолжая стряхивать пыль.

«Час ее назван. И когда ей быть. Через одного — многим. От многих — к одному».

Сколько я здесь? — размышлял Никас. И все время вижу только какие-то зловещие композиции. Мрачные знаки. Следы упадка и безнадежности. Где зеленые луга с розовыми пони? Где дома из сладостей, где принцы и принцессы? Герои и паладины? Где смех и песни? Трубящие горны… Какой угнетающий перекос в сторону невылупившихся ангелов.