Дневник, 1890 г.
Шрифт:
Теперь 2 часа, хочу поехать к Булыгину.
Ездил к Булыгину, проехал до Берсов. Они отдают девушку замуж, ждут жениха к венцу. — Булыгин очень огорчен тем, что Бибиков ушел. Вернулся домой.
27 А. Я. П. 90. Встал поздно. Первое впечатле[ние] мужики из Кутьмы. На Мир[овом] съезде утвердили решение судьи о заключении двух женщин в острог за подол травы. — Ужасно сильно меня тронуло. Это шайка разбойников — судьи, министры, цари, чтоб получать деньги, губят людей. И без совести. Тут же получил 20 Century анархистск[ий] журнал — прекрасно. Надо что-то сделать. Помоги, Господи. С молитвой, к[оторая] не оставляет меня. Ходил рубить с стариком. Приехали Стаховичи с рассказами об Амвр[осии] и Опт[иной]
115 Весь вечер с Стаховичами. Не только скучно, но совестно — так они далеки от меня; но зато, слава Богу, не сорвался ни разу, несмотря на чепуху М. С[таховича] и других. Лева приехал, рассказывал про назревающее столкновение Сер[ежи] и Ил[ьи]. — Матерьялизм. Вот именно восьмидесятники.
28 А. Я. П. 90. 63-й год мне. И совестно, что то, что 1890: 63 = 30, и что 28 лет моей женитьбе, что эти цифры представлялись мне чем-то значительн[ым], и я ждал этого года как знаменательного. — Встал поздно. Первое впечатление тяжелое — бабы, пришедшей за лошадью, к[оторую] опять отняли у нее для кумыса. Но я несправедлив б[ыл], зол. Вчера сказали, что сгорел Бул[ыгин]. Я поехал к нему. Дорогой молился и отчасти смирился. Молитва укрепляет и имеет всё время неослабляющееся значение. Бул[ыгин] не сгорел, но 14 двор[ов] в Хатунке. Вернулся. И не могу очистить себя от зла на детей. Всё б[ыло] во мне. А между мною и ими точно что случилось. Почитал Биернсона — хорошо, очень трагично. Заснул. Теперь 5 часов, иду обедать.
Думал: Маша рассказывала, как Лева с Ст[аховичем] говорили о том, что не надо смешивать благотворительность с хозяйством: «в хозяйстве справедливость, а благотв[орительность] — совсем другое». —Так говорят с уверенностью, что это умно и мило, а в сущности это не что иное, как отмежевание себе произвольной области, в к[оторой] вперед уж освобождаешь. себя от всякого человеческого чувства, в к[оторой] разрешаешь себе быть жестоким. Так говорят про службу, дисциплину, государство. Какое прекрасное худож[ественнее] произвед[ение] возможно на эту тему. И как нужно! И как мне хочется!
Еще думал: большинство добрых чувств, мыслей — не чув[ства], мысл[и]. А то, что тебя взволнует что-либо доброе: сострадание ли, сознание ли неправды и желание помочь уяснить, и это доброе стремление переходит или в негодование, злобу, осуждение, или в тщеславное перед людьми выставляемое рассуждение — болтовню, и сила его уходит, ничего не сделав. Надо не выпускать, запереть это чувство, как пар, как воду, и пускать его уж только в поршень и на колесо.
Кто-то едет. Помоги, Отец!.. —
Это б[ыла] коляска с письмами из Тулы. Письмо ругательн[ое] из Амер[ики]. Зачем я написал это, браня докторов? Невесело мне с старшими детьми. Заботы о деньгах, об устройстве и самоуверенность и довольство собой полное. Мало во мне любви к ним. И не могу вызвать больше. Ходили гулять на Козловку. С[оня] жаловалась на сыновей.
29 А. Я. П. 90. Дурно спал. Ходил на деревню. Дело Максима с Аникан[киным]. Всемогущество писаря. Вчера рассказ Ал[ексея] Мит[рофановича] о том, как подрались в вагоне будто за меня. Приехала девица Кузнецова, желающая употребить на дело свои 200 т[ысяч]. Я знаю несомненно, что деньги ни на что не нужны, но написал ей письма М[арье] А[лександровне], Губкин[ой] и Калмык[овой]. Разговор с сыновьями о докторах, медицине, неприятный. <Нет у меня любви к ним. Уж очень они дикие.>116
Долго гулял молясь, но очень холодно. Ничего не делал целый день. Нездоровил[ось].
30 А. Я. П. Если буду жив. Письма от
Стр[ахова] и брошюра Revue de morale progressive.[30 августа.] Жив и нездоров. Боль под ложечкой. Едва ли я проживу этот год. Думаю об этом совсем спокойно. Читал всё Christian Science. Много хорошего, но очень неясно, легкомысленно, женск[и]. Письмо от Стивенса и отчет Ch[ristian] Sci[ence]. Думал очень важное о личности как пределе, о страдании как указании ложного направления деятельности духа. Если буду жив, запи[шу] завтра, 31 А. Я. П. 90.
[31 августа.] Теперь 1-й час. Вечером проводил Анненк[ову]. Я поправил заключение. Читал Слепцова.
[3 сентября.] Пропущено три дня. 1, 2, 3 Сентября. Я. П. 90. Начну с нынешн[его] 3 Сент. Встал поздно, ходил. Не пью кумыс. Недоброе чувство к Сереже. Не могу заглушить. Надо бы говорить. Да что говорить. Только могу осуждать, а он самодоволен до последн[ей] степени. Молился с трудом. Но все-таки думаю доброе на молитве. Нынче думал: я сержусь на нравствен[ную] тупость детей кроме М[аши]. Но кто же они? мои дети, мое произведение со всех сторон, с плотской и духовной. Я их сделал, какими они есть. Это мои грехи — всегда передо мной. И мне уходить от них некуда и нельзя. Надо их просвещать, а я этого не умею, я сам плох.
Я часто говорил себе:117 если бы не жена, дети, я бы жил святой жизнью, я упрекал их в том, что они мешают мне, а ведь они моя цель, как говорят мужики. Во многом мы поступаем так: наделаем худого; худое это стоит перед нами, мешает нам, а мы говорим себе, что я хорош, я бы всё сделал хорошо, да вот передо мной пом[еха]. А помеха-то я сам. —
118Сел писать заключение. Ничего не мог. Оно всё разрастается. Пошел ходить. Написал письма Ва[силию] Ив[ановичу], Стр[ахову] и Золот[ареву], от к[оторого] получил нын[че] письмо. Теперь 5 часов, обедать.
Вчера 2 Сент. Встал поздно, дурно спал. Читал, пытался писать тщетно. Приехала М[аша] с Верой, вечером С[ережа]. Вечером С[оня] уехала.
1 Сент. Встал рано, ничего не делал. Все разъехались.
31 [августа]. То же. — Сколько помнится, писал прошение. Перестал пить кумыс. — Ходил далеко гулять. Ночью возвращался.
4 сент. Я. П. 90. Встал поздно. Черниг[овский] дворян[ин] из сумашедшего дома. Религиозный, но не выбравшийся из паутин церкви и обличающий ее в непоследов[ательности] и т. п. — Поговорил с ним. Потом на деревню к погорелым. Опять тщетные попытки писать заключение. Должно быть, не выйдет. Надо сказать о том, что церковники не христиане. Потом пошел рубить и пилить дубы. Приятно. Потом выпил кумысу за обедом и пошел на Козловку. Вернулся темно.
5 С. Я. П. 90. Всё то же. Пытался писать тщетно заключение. Письмо от Анненк[овой]. Теперь 3 часа. Пойду рубить. За всё это время ничего не записал. Не зн[аю], что это.
Рубил. После обеда заснул. Опять поздно гулял.
6 С. Я. П. 90. Всё то же. Болит под ложечкой — апатия. Сплю. И дурные мысли. Но держусь и молюсь. Рубил, гулял поздно, снес письмо С[оне] на Коз[ловку]. Теперь 11-й час, иду чай пить. Вчера читал Еmil’a Руссо. Да, дурно я повел свою семейную жизнь. И грех этот на мне и вокруг меня. Утром позвали на сходку. Я ходил и старался мирить. Похоже, что не напрасно. —
Болит живот немного, но угрожающе.
7 С. Я. П. 90. Если буду жив.
[11 сентября.] Теперь 11, вечер. Пойду назад. Нынче 11. Встал поздно, ходил на деревню к погорелым. Писал письмо Попову,119 о половом вопросе, опять не кончил. Рубил. Ходил навстречу нашим. Вернулся в 9. Книги от Страх[ова] и письмо. Одобрение Кр[ейцеровой] Сон[аты]. 10. Почти то же. Письмо Попову, ездил к Булыгину. Гулял с Машей и много хорошо говорил. 9-го. Были Давыд[ов] и Ил[ья], с обоими мне тяжело. Письмо Попова, начал писать ему 8-го. Был Ругин. Рубил много. Дома тяжело. 7-го. Не помню.