Дневник, 1917-1921

Только на днях в своей последней речи Ленин с грустью заметил:

— Наша власть не железо. Наша власть кисель, а на киселе социализма не построишь [12] .

20 мая

Третьего дня я отдал в «Вольную мысль» статью «Что это?»⁴⁹, в которой говорил о требовании местного начальства (Иваненко, «губерниальный староста» нового гетманского правительства и его помощника Ноги), чтобы газета представлялась им на предварительную цензуру в сверстанном виде к 8 час. вечера! Нога — человек наглый и грубый, Иваненко (Сергей Сергеевич) бесхарактерный и слабый. В результате предварительная цензура превращается в карикатуру прежних порядков, и вдобавок Нога сначала «не принимает» для объяснений, потом кричит на представителей редакции: «Убирайтесь вон!» Я называю это реставрацией прежних губернаторских порядков… Статья, конечно, пошла на цензуру к тому же Иваненку, какому-то Козлову и Ноге. Произвела впечатление бомбы. В конце концов — половину пропустили, половину выбросили… После пробела осталась фраза: «Этим сказано многое» — т. е….именно цензурными пробелами?

12

«Раннее утро», 15/28 апр. 1918 г., № 75. — Примеч. В. Г. Короленко.

Имеется в виду следующая фраза из выступления Ленина в Московском Совете 23 апреля 1918 года: «Нет сомнения, что Советская власть во многих случаях не проявляла достаточной решимости в борьбе с контрреволюцией, и в таком виде она была не железо, а кисель, на котором социализма не построишь» (В. И.Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, с. 236).

Все это неумело, нагло и глупо. Хорошие люди из кадет ждут чего-то от гетманщины… Но силою вещей за переворотом ринулись щедринские ташкентцы, недоросли из дворян и какие-то Ноги (говорят — был чиновник у Кривошеина⁵⁰) и поворачивают все по-своему… между прочим, — против «Вольной мысли», как газеты социалистич‹еского› направления, открыт форменный поход, и завтра моя Софья (ответственный редактор) приглашается к суд‹ебному› следователю (обв‹иняется› по 1034 ст.)⁵¹.

26 июня

Пропустил так много интересного, что не надеюсь восстановить хоть сколько-нибудь систематично. Принимаюсь продолжать с чего попало.

Террор опять носится в воздухе. Сегодня в газ‹ете› «Наша жизнь» сообщают сразу о террористических актах на двух полюсах русской жизни.

«(От наш‹его› кор‹респондента›)

ХАРЬКОВ, 25 июня. Из Москвы сообщают, что Николай II убит в поезде».

Эта мерзость есть вместе и огромная глупость: из слабого, безвольного, неумного человека, погубившего Романовых, делают трогательную фигуру мученика. Это очень на руку русской реставрации. Даже приверженцы монархии не стояли за Николая. Он, в сущности, был помехой для российского «роялизма». Его все-таки пришлось бы устранить. Это сделали какие-то глупые злодеи.

Второе известие:

«УБИЙСТВО ВОЛОДАРСКОГО».

(От наш‹его› корреспондента)

ХАРЬКОВ, 25 июня. В Петрограде из-за угла убит председатель Совета Рабочих Депутатов Володарский.

О Володарском отзывы очень плохие: говорят — демагог в худшем смысле, интриган и человек жестокий. Тем меньше оснований создавать в его лице жертву. Террор изжил сам себя давно, еще при прежнем строе. Если первое время можно было говорить о «деморализации», вносимой в ряды правительства отдельными террористич‹ескими› актами, то и это уже давно прошло. Среди многих убийств, подлых и жестоких, явился еще один вид: «из-за угла». И только.

4 июля

Известие об уб‹ийстве› царя опровергается. Известие о Володарском оказалось верно. Большевики считают, что это террористич‹еский› заговор, причем… даже, оказывается (совсем по-старому), «англичанин гадит»… О Володарском говорят, что он был нехороший человек и демагог в худшем значении слова… Но если это действительно террор, то лекарства не лучше болезни…

Носятся глухие слухи вообще… Идут «карательные экспедиции», а за ними обычные толки и предположения… Чего доброго, — выскочит опять кто-нибудь, как в филоновском деле…⁵³ Как и тогда — это было бы нехорошо и глупо… Вместо разумного сопротивления и борьбы действительных сил — пошли убийства из-за угла и дикие репрессии… Никого этим запугать нельзя, а для интеллигенции — роль самая неподходящая: прислужничество перед массами, которые как раз не хотят признать лучшего, что может внести интеллигенция›, — так прислужничество худшим: убийствами из-за угла. И без того массы к этому склонны. Потакать этой склонности — не значит достойно служить народу…

Пишут, будто Мих‹аил› Алекс‹андрович› скрылся. В газете глухо говорят и о местопребывании царя…

20 июля

События бегут. В Москве с 6 июля восстание, организованное против большевиков левыми с.-р. Началось оно с убийства Мирбаха⁵⁴. С.-р. не забыли старого приема и мало чему научились. Приезжие из Украины рассказали им, и, конечно, в преувеличенном виде, о настроении укр‹аинской› деревни против немцев. Есть это, конечно, и в других местах, но слабо для настоящего сопротивления немцам. А так как большевики теперь (по необходимости) пляшут под дудочку немцев, то умные левые с.-р. решили — убить посла Мирбаха, что и выполнили как по писаному: явились двое «по делу», для чего воспользовались офиц‹иальным› положением в «совете», частию подделав еще документы, и, убив Мирбаха выстрелом из револьвера, — выскочили в окно, бросив бомбу. Центр‹альный› комитет выпустил воззвание, в котором сообщает, что Мирбах убит по распоряжению комитета, и зовет к восстанию. Очевидно, комитет полагает, что если ко всему, что теперь совершается, прибавить еще два-три убийства «из-за угла», при помощи своего официального положения в большевистском правительстве, то это много поможет несчастной России.

Теперь восстание ликвидировано и началась, конечно, расправа. Александров, привезший известия с Украины, — уже расстрелян, наверное — и многие другие…

А моя Софья как раз к этому времени попала в Москву…

23 июля

Отмечаю интересную мелочь из недавних дней. 30 мая я получил анонимную ругательную открытку: «Ты либо большой плут, старина, либо неисправимый социальный дурак! Tertium non datur [13] . Было бы большой и несомненной пользой, если бы таких, как ты, одержимых, просто-напросто вешали, без утопических рассуждений».

13

Третьего не дано (лат.).

Киевский штемпель 21 мая, полтавский 30 мая. Этот аноним наводит на след‹ующие› любопытные соображения. 19 мая в газету «Вольная мысль» (социалистического направления) я отдал статью «Что это?», направленную против преследования этой газеты со стороны местной администрации. У К. И. Ляховича было столкновение по этому поводу с «пом‹ощником› старосты» Ногой, который предъявил ни с чем не сообразные цензурные требования. Костя вел себя с деж‹урным› чиновником довольно несдержанно в приемной, когда Нога в один день совсем не принял членов редакции для объяснений, а другой день заставил очень долго дожидаться в приемной. Стрелка подходила к 1 ч., когда прием кончается, а чиновник на вопрос, когда же их примут, ответил: «когда позовут». Ляхович, к сожалению, вспылил и стукнул кулаком по столу. С Ногой он уже держал себя корректно, а тот, наоборот, очень грубо: несмотря на присутствие дамы (моей Софьи, в качестве ответ‹ственного› редактора) — кричал: убирайтесь вон и т. д. Все это я описал в статье «Что это?» и отдал в «Вольную жизнь». Произошел некоторый цензурный переполох. Понесли к Иваненку, и тот вторую половину зачеркнул, где говорилось о действиях местной власти; по цензурному недосмотру осталась, однако, после большого пробела последняя фраза: «Этим сказано многое».

Статья затем была напечатана целиком в «Киевской мысли» уже позже, но в ней приводится фраза из этой статьи, которая в полтавской газете была исключена и попала только в «Киевскую мысль»: «Tertium non datur». Таким образом, по-видимому, ругат‹ельная› открытка происхождения полтавского и только послана из Киева, причем автор ее был со статьей знаком еще по цензурному оттиску (в «Киевской мысли» еще не появилось, в полтавской не было напечатано вовсе). Отсюда любопытная черта: чиновники изливают свои чувства ругательными анонимами! Это показывает, какие чувства они питают к независимой и особенно социалистической печати и как они готовы свести свои счеты, раз у них будет власть.

24 июля

Перед вечером (часов около 7-ми) явились полицейские: начальник варты нашего участка Мишин, прежний (старого режима) околот‹очный› и несколько полицейских, и арестовали Костю. Ордера не предъявили. На категорическое требование Кости, повторенное мною, Мишин показал бумажку по-немецки, но прочитать ее не дал. Костю увели сначала в участок, где составили какой-то протокол. При этом Мишин убеждал его выдать членов «редакц‹ионной› коллегии» газеты и автора заметки (воззвание центр‹ального› забастов‹очного› комитета железнодорожников, перепечатанное, как оказалось, из «Голоса Юга» от 20-го). Это черта новая: к таким «мерам убеждения» прежняя полиция не прибегала. Потом Костю водили в головную варту (прежнее полиц‹ейское› управление), а затем — в тюрьму.

При этом маленькая Соня обнаружила неуважение к власти. Я сидел в кабинете Кости с Мишиным, а Костя был в другой комнате. Вдруг дверь отворяется и Сонька является на пороге в воинств‹енной› позе с каким-то свертком в руках и, насупив брови, начинает размахивать свертком, прицеливаясь в полицейского. Оказывается, услыхала, что пришли нехорошие дяди и хотят взять папу…

25 июля

Ходил с Наташей и Анной Леоп‹ольдовной› Кривинской⁵⁵ к немецкому коменданту. Фон Гёрц сменен. Вместо него теперь принял другой. Сначала сказал, что это к нему не относится, что Ляховича они не знают и арест произведен гражд‹анской› властью. Спросите у Herr Noha. Когда я сказал, что видел немецкую бумажку и что заметка имеет информац‹ионный› характер и является перепечаткой, он утвердился на той позиции, что и перепечатки наказуемы. Для меня очевидно, однако, что тут действительно в игре Herr Noha… В Харькове никто к сообщению не придрался. Да и в самом деле — неужто местный стачечный комитет только из газетной перепечатки узнает о распоряжении центр‹ального› комитета. Костя был против забастовки, как член партии, и не скрывал своего мнения от рабочих. Но считал, что газета должна информировать читателей. Свидание нам немец разрешил, и Наташа пошла в тюрьму, а я прошел еще к Иваненку. На дороге встретил Семенченка, гор‹одского› голову, который шел объясниться тоже по пов‹оду› ареста гласных.