Дневник дьявола
Шрифт:
Уганда. Военный лагерь. Несколько колонн марширующих мальчиков и девочек с палками на плечах. (Никому из этих уроженцев Конго еще не исполнилось и двенадцати лет. ) Я слышал об этих тренировочных центрах, справедливости ради следует добавить, что никому из них не было меньше девяти. Потрясающее впечатление производил снимок, где все пространство кадра было заполнено стройными колоннами марширующих негритят. У нескольких на головах были настоящие береты, огромные, словно противотанковые мины. Поразительная демонстрация силы. Мастер отдал должное искусству Лени Рифеншталь [49] .
49
Берта Хелена Амалия Рифеншталь, более
И еще множество прекрасных снимков. Я даже не смогу перечислить их все. Впрочем, вы помните эту выставку. Каждый, кто видел, не может ее забыть.
Я работал всю ночь как одержимый и уже на следующее утро мог представить Адриану концепцию выставки. А также схему, формат и так далее.
Когда я с готовым проектом появился у него, то не мог сдержать волнения. Я положил руку ему на плечо. Адриан не протестовал. Он даже нуждался в этом. «Хорошо, что ты наконец решился». В его глазах я увидел благодарность. Мы сели, и я вкратце изложил ему свои идеи.
— Почему на такой маленькой площади? — спросил он, когда я предложил ему модный берлинский бар. — И почему в толпе людей?
— Чтобы привлечь тех, кто просто не пойдет в выставочный зал или в галерею. Ну, и чтобы до боли усилить впечатление. Множество трагедий на крошечной площади. Ведь нашей целью не является просто напугать людей. Мы хотим, чтобы они задумались, видя обилие зла, знания о котором они черпают из СМИ. Каждый из этих снимков шокирует, а все вместе они просто не дают дышать. Включится простой механизм изоляции. Зритель сначала онемеет, но позже задумается и поймет, что, отворачиваясь от правды, он соглашается с происходящим. И тогда его охватит стыд. Мне очень нравилась концепция, предполагающая, что зрителям будет стыдно.
Он поверил мне и дал свое благословение. Мы организовали эту выставку так, как я хотел. Успех был ошеломляющим! Как я и предполагал, в том баре она стала постоянной экспозицией, и люди специально приезжают со всего света, чтобы увидеть ее. Ну, и еще — чтобы развлечься и напиться. А когда-то они заглядывали сюда только затем, чтобы пропустить кружечку пивка и съесть свиную ногу.
Черт, я потерял нить разговора. Честно говоря, я пишу теперь дни и ночи напролет, но проклятое лечение, которое заключается в смазывании ужасных ожогов, отнимает слишком много времени. За последние недели следы от них появились даже на голове и гениталиях. В Чечне суеверные крестьяне обходили меня стороной, словно бешеного пса или прокаженного. Немного раньше, в Африке, несмотря на адскую жару, я ходил, закутавшись словно монахиня. Честно говоря, это совсем не больно, просто безумно чешется. С ног до головы одетый в…
Африка, именно Африка. Последняя глава в истории нашего героя. Не знаю, на чем я закончил, это уже не имеет значения. До назначенного времени у меня осталось меньше суток. Значит, многие вещи придется опустить. А вот и Вальпургия! Любимая! Я смогу писать, не отвлекаясь на то, чтобы почесаться.
Нас пригласили на казнь возможных претендентов на трон, чтобы доставить удовольствие сыну местного вождя, который хотел увековечить момент, когда он стреляет в затылок своим единоутробным братьям и сестрам.
К сожалению, из-за данного мной обещания, не могу рассказать, где это произошло. Приходится держать слово, которое я дал плохим парням. Мы были в одной африканской стране, нас вновь пригласил Эктор. Однако фотографии государственного переворота, который должны были совершить наемники, никогда не увидели свет. Мы даже не доехали до столицы. Однажды ночью нам рассказали о ритуальной передаче власти, которая должна была вот-вот состояться в одном из племен, обитавшем в буше и продолжавшем жить так, словно полыхающая вокруг гражданская война его не касалась. Мы и еще несколько человек сидели в хижине, точнее, в конуре, которая служила Эктору штаб-квартирой, и обсуждали племенные обычаи. Какой-то умник без умолку разглагольствовал о традициях людей, населяющих эти земли. Я помалкивал, хотя меня приводил в бешенство факт, что невежда все время путал племя банту с бушменами. Ну, и еще
у меня чесалась спина. К этому я, правда, уже привык, однако всегда, когда ощущение зуда надоедало мне, становился невыносим. Наконец я не выдержал:— Откуда тебе это известно? Из глянцевых журналов? Какой каннибализм, какое обрезание женщин? — Взбешенный, я повернулся к верзиле с пирсингом в носу, которому на вид было около двадцати пяти лет. Австралиец, а это, несомненно, был парень из Австралии, внимательно посмотрел сначала на меня, потом на Фишмана и ничего не ответил. Троглодит, воспитанный на иллюстрированных журналах!
Эктор разрядил обстановку громким смехом. Однако один из его товарищей продолжил тему.
— Но история содержит много примеров пожирания собственных детей, — робко произнес он, обращаясь ко мне.
— Разумеется, но это лишь мифология или литература. Я не слышал о таких обычаях у народов, которые находятся под угрозой вымирания. Такое может позволить себе только сытая и загнивающая Европа. — Я был горд, что в их глазах предстаю кем-то вроде оракула, и решил слегка пустить им пыль в глаза.
— А я видел нечто подобное, — подал голос чернокожий парень, один из солдат Эктора.
— Где?
— Во Франции. Я же француз.
В этот раз рассмеялись все. Даже Фишман, и тот выдавил из себя усмешку. Как там, в «Неграх» [50] говорится про Африку: «темная ночь, злые псы, связь оборвалась»? Да, почти все верно.
50
Пьеса Жана Жене «Негры» (1959).
Поводом к разговору стало признание одной женщины, которую схватили в деревне. Она клялась, что мужчины не ушли на войну, а двинулись в джунгли к жилищу вождя, чтобы воздать почести его наследнику во время торжественного ритуала, когда вождь определит своего преемника и сожрет остальное потомство.
— Ерунда, — заявил Эктор. — Бунтовщики силой забрали их в свою армию или пустили в расход где-нибудь в буше.
Если бы мне удалось это снять! Такое действительно может потрясти весь цивилизованный мир! То, что творится по ту сторону изгороди. Фотографии из-за стены, ставшей зеркалом, за которое мы боимся заглянуть . Я словно слышу голос отца. Со стороны Адриана очень мило думать надлежащим образом, но в своем дневнике он не отметил свое тогдашнее странное убеждение: «Душа ребенка, освобожденная таким способом, будет светлой и кристально чистой. Она будет фотогеничной!» Может быть, тогда мне наконец удастся вернуть долг Ему и человечеству? Как бы не так!
— А я верю словам той женщины. — Это снова австралиец.
— В таком случае, может быть, пойдем к тому вождю и убедимся сами, — смиренно ответил я и почесался.
Тишина.
— Эктор, — не сдавался я, играя роль адвоката дьявола, — если ты так уверен, что это пустая болтовня, может, заключим пари?
Тишина.
(Я знаю, что описание этой сцены должно подчеркнуть ее демонизм, значимость принимавшихся тогда решений, страх перед Неведомым и предрассудки; такого эффекта в рассказе о той ночи в хижине в самом сердце опасного континента можно достичь, например, упомянув ливень, хлеставший по крыше, воду, стекавшую внутрь на головы и ботинки механических демонов неизвестной войны, какие-то приглушенные шорохи в джунглях, может быть, молнию, или — для разнообразия — нездоровую тишину, царящую вокруг, в то время как солдаты Эктора, притаившись в месте, куда не заглядывают даже спутники, рассказывали друг другу страшные истории — все что угодно, выберите сами, у меня нет на это времени).
— Ну-ну, Эктор Боно… Боишься, что и тебя сожрут? — Я насмехался над ним с несвойственной мне решимостью.
— Я заплачу вам двадцать тысяч долларов, если вы отведете нас туда и я смогу сделать снимок, — очень тихо проговорил Фишман, а я принялся нахально и с большим удовольствием чесаться.
Они даже не совещались. В свете газовой лампы было видно, как в их глазах заиграли золотисто-зеленые искры. Француз выбежал, чтобы привести женщину, — нам нужен был проводник. Боно приказал известить остальные группы наемников, чтобы те, оставаясь в укрытии, продолжали наблюдать за значительными силами противника и не нарушали тишину в радиоэфире. Мы вышли на рассвете. Проводником была женщина, которая разоткровенничалась с нами после одного мощного удара кулака.