Дневник Эбигайл

А я назло буду. Уцененник – наш дом уцененник.

Хотя по большому счету, он и правда не плох. Не отвал всего, конечно, но сойдет. Хотя бы моя комната есть.

В нем три этажа, одна веранда, четыре спальни, два сортира и огромная столовая. Одну из спален отдали мне – вот роскошь-то, в старом доме приходились делить комнату с Маркусом. Предки думали меня этим умаслить, но черта с два. Отдельная комната и даже дом, намного роскошнее нашего предыдущего, не заменят мне друзей и парня, что я оставила в Беркли. А так же моего комфорта.

Мне предстояло пойти со следующей недели в выпускной класс в совершенно новой школе. Может ли быть что-то более дерьмовое, чем быть новенькой в последнем классе? Вряд ли.

В моей новой комнате уже была большая кровать, шкаф и пара тумбочек. Одна прикроватная. Да уж, пару постеров здесь не помешает.

Весь вечер я занималась обустройством комнаты. Ближе к ужину мама позвала меня вниз и мы читали идиотскую молитву за благодать всего, что нам послал Бог.

– И спасибо тебе, Господи, так же за диагноз, данный моему братцу – добавила я в конце и получила за это от мамы пощечину.

Больше упоминания, что Маркус – даун, мама не любила только богохульства. Отец промолчал, как всегда.

Отличный первый вечер.

– Да пошло все к черту – бросила я вилку в тарелку с нетронутой едой, вскочила и унеслась в комнату.

Меня никто не остановил и поела я уже ночью, спустившись вниз. В окно заметила, как долбит ветром нашу распахнутую калитку.

– Еще я постоянно виновата – пробурчала я, наблюдая за ней – сами даже калитку закрыть забыли.

Я хотела пойти и закрыть ее, но мне стало лень. Надо было включать цвет на крыльце, начал бы лаять наш пес, и мне бы еще и влетело. Сами забыли – пусть сами и пекутся.

Если бы меня попросили дать оценку этому дню, я без раздумий нажала «отстойный».

Конец записи.

26 августа 2013 года

Уму непостижимо – они умудрились обвинить меня даже в собственном косяке! После утренней молитвы, мама заявила, что мне надо быть более ответственной. Типо, у нас благополучный район и бла-бла, но закрывать калитки еще никто не отменял.

– Это вы шатались туда-сюда! – вскинула я брови – я из дома не выходила после приезда!

– Я закрывала калитку – заявила мама – и не надо иметь привычку перекладывать вину на другого, Эби.

– Вот именно! – взвилась я – не надо иметь такую привычку, мам.

– Эби – одернул меня отец – не разговаривай с матерью в таком тоне. Забыла закрыть калитку – просто признай и впредь не забывай, а не огрызайся.

– Да не я это! Сами забыли – а теперь пытаетесь найти виноватого! Серьезно? Даже в этом? Конечно, я, блин, везде виноватая! Только Маркус у нас святой!

– При чем здесь вообще Маркус? – нахмурилась мама, заталкивая в этого немощного очередную ложку.

– Я в восемь лет ела сама – со злости бросила я, откусывая тост – в школе. В которую ходила сама. И заводила друзей. И вообще одупляла, что со мной происходит.

– Встань и выйди из комнаты – сухо велела мама – доешь потом.

Я молча продолжила сидеть.

– Встань и выйди, Эбигайл.

Фыркнув, я подчинилась.

– Не особо-то и хотелось смотреть, как у него текут слюни – заявила я, ткнув на брата – к чему вообще эти утренние молитвы? Думаете надурить бога, что мы такая дружная семья? Типо после молитвы он на нас уже не смотрит? А лучше бы посмотрел! Тогда бы увидел, сколько в каждом из вас дерьма, и что вы ни разу ни католики, и вам насрать на собственную дочь!

– Выйди немедленно, Эбигайл – вмешался отец – вернешься, когда мы доедим.

– Конечно, господин – огрызнулась я, сделала реверанс и унеслась в комнату.

Уже после полудня отец заставил помогать ему с табличкой для дома. На ней было написано «Хиггинсы» и украшено отпечатками краски трех ладоней.

– Как мило – хмыкнула я, придерживая ее, пока отец прикреплял табличку к почтовому ящику – что вы даже не предложили мне оставить свой.

– Ты никогда не питала интерес к подобным делам – заявил отец – ты бы все равно отказалась.

– Но можно было и предложить.

– Эби, ты как ребенок. На что тебе оно сдалось?

– Ну да – я отпустила табличку, которая теперь держалась и без меня, хоть и криво – теперь всем понятно, что здесь живет счастливая семья Хиггинсов из.. – я демонстративно сосчитала количество отпечатанных ладоней – трех человек.

– Эби, ради бога – закатил он глаза – банка с краской в подвале, можешь поставить свой, если так хочется. Я думал, ты уже выросла из этого возраста.

– Да? Тогда почему ваши с мамой отпечатки здесь? Вы, наверное, еще чертовски маленькие дети. Я одна выросла.

– Ты умудряешься учинить скандал из чего угодно! – вменил он мне – когда ты уже выйдешь из своего пубертата?

– Когда со мной хоть немного начнут считаться в этой гребанной семье.

Он что-то буркнул мне про то, что лишит ноута, если я продолжу выражаться при нем в том же духе, но зато отстал от меня до самого вечера. В окно своей комнаты, что как раз выходило во двор, я видела, что он долбался с табличкой, потом с глупыми ковриками приветствия, а потом вышла мама и долго показывала ему на забор. Судя по тому, как поникли плечи папы – ему предстояло его красить.

Естественно, мама вытащила с собой Маркуса. Даже с моего второго этажа было видно, какое тупое у него выражение лица. Ставлю сотку – он даже не понял, что мы переехали. Его комната была аккурат над моей. А спальня предков сразу через стенку. Конечно, если бедный сусечка-Маркус заплачет или заворочается, мама сразу должна услышать и побежать к сыночку.

Когда все они убрались со двора, я вышла и какое-то время игралась с нашим псом Барри. Он нравился в нашей семье мне больше всех. Наверное потому, что ничего от меня не требовал и ни к чему не принуждал. А еще потому, что всегда радовался мне больше, чем Маркусу. Когда мама подводила брата, пытаясь дать ему погладить псину, Барри выглядел очень несчастным.

– Тебе здесь тоже не нравится, да? – я почесала его за ухом. Потом глянула на огромную будку, что была совсем не вровень той, в которой он жил в нашем старом доме – хотя тебе, наверное, все по-кайфу. А вот меня так дешево не возьмешь.

Вскоре мама позвала меня к ужину. Один из немногих раз мы поели, даже сильно не поругавшись. Наверное потому, что я была голодна и мой рот почти всегда был забит едой.

Ночью, когда я смотрела фильм, вновь заметила в окно, что калитка стучит. Они опять забыли ее закрыть. Помня прошлое обвинение, мне пришлось спуститься и закрыть ее на защелку самой.