Дневник ее соглядатая

– Как – все? Точно?

– Как видишь. – Лина Ивановна протянула ей раскрытую тетрадь с недописанной страницей.

Алла с недоумением повертела ее в руках, еще раз перечитала про себя последний абзац. «Мы так не договаривались, останавливаться на всем скаку».

– Значит, аулы осетинам отдали? – пробормотала она, чтобы хоть как-то продлить резко оборвавшееся действо. – А если ингуши из ссылки вернутся, они осетин резать будут? Хотя осетины такие же безбашенные горцы. Они сами, наверно, кого хошь зарежут за свои дома. Дома, которые сложили казаки. Действительно, кровожадная земля там. Может, люди и не виноваты? Земля рассыпает споры насилия, люди поедают их с плодами этой земли? Может, она действительно кровью умывается? Как какая-то мифическая красавица? Поэтому и остается такой прекрасной и притягательной? Прекрасной горской вампиршей?

– А ты что, про пригородный район Владикавказа не слышала? – спросила прамачеха. – Это как раз там, где когда-то был Тарский хутор.

– Не-а.

– Про конфликт в пригородном районе в девяносто первом?

– Нет, мне тогда пять лет было.

– Ельцин подписал закон о репрессированных народах. Ингуши потянулись из Средней Азии на Кавказ…

– Почему из Средней Азии, их разве не на Север отправили?

– Нет, кого в Казахстан, кого в Туркмению…

– Эх, почему наших на лютый Север ссылали, а как кавказцев, так – на юга!

– Девочка! Там голая степь. Их выбросили без вещей, без еды. Там земля как камень, даже покойников не принимала. Целые семьи так и умирали на холодном ветру, а их тела обгладывали шакалы. Мне папа рассказывал.

– Не хочу про «умирали». Ладно, вернулись, и что?

– А осетины их не пустили. Ингуши стали селиться поблизости и плодиться, как кролики. Осетины испугались, что ингуши их перерожают. Они даже термин новый придумали – агрессивная рождаемость.

– Фигня, всех нас китайцы перерожают, – возразила Алла. Ей не хотелось связывать драматическую историю Антонины с современной жизнью. – К тому же сравнивать ингушей с кроликами не хорошо. Вот это и есть бытовой шовинизм, – поддела она Лину Ивановну. Алле приятно было поймать прамачеху на каком-нибудь промахе. Хотя на ингушей ей было наплевать так же, как и на осетин. Все горцы были для нее на одно лицо, кроме, пожалуй, черкесов, и то благодаря знакомству с Кахой. Она даже про мухаджиров прочла в Интернете. Но это оказалась еще одна горькая и кровоточащая кавказская история. Так что Алла про нее с Кахой даже не заговаривала.

– Там была драка из-за огорода, а закончилось все резней, – гордая тем, что в курсе неведомых Алле событий, хорошо поставленным голосом покрыла ее замечание про кроликов прамачеха. – Осетины в футбол играли отрубленными головами ингушей. Или наоборот. Не помню уже.

– Я больше не хочу слушать ни про какую резню. – Алла заткнула уши. – Хва-а-а-тит!

– Хорошо, но я могу рассказать, что было дальше…

– Нет-нет. Лучше дай мне тетрадь с собой. Я хочу еще раз перечитать уже сама.

Лина Ивановна нехотя отдала свое сокровище внученьке Лалочке, как она криминально называла ее про себя.

Алла не хотела слушать, что было дальше с Антониной, от прамачехи. Она даже не хотела знать, что Антонина – мама прамачехи и бабушка Стёпы. Ей важно было, чтобы история неведомой Антонины закончилась, как и история ее мачехи Стёпы, когда той едва исполнилось сорок. Пусть наступит конец фильмы. Ведь недаром же именно в этом месте записи обрываются. Она бережно открыла тетрадь, вгляделась в незнакомую жизнь. Почерк неровный, прыгающий. Видно, Стёпа расшифровывала пленки небольшими кусками и в зависимости от настроения писала то мелко, то размашисто. А может, какие-то записи делались прямо со слов, впопыхах. Поверх строчек и на полях знаки вопросов и замечания. Некоторые места перечеркнуты. Как это Лине Ивановне удалось все так бойко прочесть? Тетрадь исписана на треть, но на полуоборванном листе в середине Алла обнаружила еще несколько строчек:

«Горы полны любви. Все живое вокруг них: звезды, рыбы, камни, лава внутри земли – все дышит любовью. Уязвленный до глубины сердца этой любовью, человек отвечает земле отчаянной ненавистью. Зачем? Даже среди себе подобных люди любят больше всего ненавистных. Душегубы принесли в мир столько черной ненависти, но до сих пор пожинают за нее любовь. А я не хочу больше высекать ненависть в надежде обменять ее на любовь. И чувствую, что мое место в этом мире сокращается, съеживается. Закончится ненависть, и мне конец».

«Стоп. Чьи это мысли? Антонины или Стёпы? И кому они предназначены? – Аллу словно молния пробила. – Может, Стёпа умерла именно из-за того, что отпустила ненависть? Может, это был экзамен, который она сдала и перешла на другой уровень, как в компьютерной игре? А беспризорная ненависть перекинулась на меня? Как собака без хозяина? А я повелась… Может, послание было совершенно другим? Не «доверши мое дело», а «отпусти и освободись»? А вдруг, если я прощу отца, то тоже умру?» – неожиданно и нелепо испугалась она.

– Что с тобой? – забеспокоилась прамачеха, видя, как побледнела девушка.

– Мне надо подумать, – тихо ответила Алла. – Мне очень надо подумать.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Глава 10 СМУТНОЕ ВРЕМЯ

Они сидели на террасе «Причала» и завтракали. Прошло всего два с половиной месяца со дня знакомства, а как много изменилось. Они не виделись несколько дней. Каха уезжал в Моздок. Алла только теперь догадалась, что на годовщину смерти родителей. Разговор не клеился. Алла, вся сосредоточенная на себе, не могла переключиться на Каху. Ее так распирало новое видение жизни, что она без подготовки шарахнула:

– Послушай, помнишь, я просила тебя о подлянке для отца?

– Да, – сухо ответил Каха.

– Я передумала! – Алла была уверена, что это понравится Кахе, что она будет выглядеть благородной и милосердной. Но случилось неожиданное.

– Поздно! – холодно пожал плечами Каха. Его самого удивил собственный грубый ответ. Он ничего еще не предпринял против Аллиного отца и даже еще не решил, будет ли. Просто на душе стало очень горько. Ни одинокие посиделки на могиле родителей, ни теплые поминки, устроенные соседями, ни резко сократившийся список кандидатов в покойники не облегчали душу. Перед глазами стояли голые остовы деревьев у госпиталя, с которых взрывной волной начисто сорвало листву. Поначалу он их не помнил, но потом, через полгода после взрыва, они вдруг всплыли на поверхность памяти и с тех пор терзали своими голыми ветками. У него оставалось смутное чувство, что родители им недовольны. Что они тоже ждали от него прощения. Он бы и хотел простить, но не мог. А Алла, пустая девчонка, вдруг смогла.

– Как – поздно? – растерялась она. – Ты уже что-то сделал?

– Такими словами не бросаются, детка.

– Но я передумала! Я его простила! Я поняла…

– Это уже никого не колышет.

– Но я не хочу!..

– Придется потерпеть! Тебе тоже не мешает преподать урок. Неуважительное отношение к отцу карается. Власть старшего равна власти Бога!

– Мне? Преподать урок?! – Бешенство ударило ей в голову. Нет, она не умрет, в запасе еще много ненависти. – Пошел ты!..

Боже, неужели она это сказала? Алла отшатнулась, скорее от страха перед выскочившими у нее изо рта бранными словами, чем от возмущения Кахиными, опрокинула на деревянный помост стул и рванулась вон, словно ужаленная обоюдной грубостью.

Куда?! Она же на Кахиной машине!

Каха продолжал как ни в чем не бывало сидеть, небрежно закинув ногу на ногу. Официант услужливо подхватил упавший тиковый стул. Каха кивком показал, что прибор беглянки можно убрать. Он тоже был в бешенстве, но по другому поводу. Какая-то девчонка смогла, а он? Он по дороге сюда злился, что его опередили и одного косвенного виновника взрыва убрали раньше. Смешно: убийства наперегонки. Это и есть кавказская честь? Или та дикость, которой мягко попрекали его близкие? Хорошо еще, что на фирме не знают о его «хобби». Или делают вид, что не знают.