Дневник горнорабочего

— Ну как тебе у нас в звене?

— Да нормально, — отвечаю. — Только Н-цев достает.

— Так пошли его на ой!

Что я теперь иногда и делаю.

18 ноября

Давали повышенную добычь, премию за которую платят сразу по выезду. А тут конвейер сломался — лопнул стержень, что скрепляет две части головки. Не знаю я, как все это правильно называется, суть не в этом. Мужики, не долго думая, загнали вместо этого стержня черенок от лопаты и поехали дальше. Действительно, не терять же деньги из–за такой ерунды! Конвейер работает, только детали его лязгают, скрежещут, бьются друг о друга так, что искры летят.

Не этой ли русской смекалкой гордится Задорнов? Какие–нибудь немцы остановились бы и ждали ремонтников. А наши тут же находят выход: болты срезало — скрепим проволокой, стержень лопнул — поставим черенок от лопаты, тумбы задавило — выдернем комбайновой цепью. И все закрутится, заработает. Правда, не совсем так, как положено. Вскоре механизм полностью износится. Или травмирует кого–нибудь из находчивых работяг.

Не потому ли у русских все через жопу, что они такие смекалистые и сообразительные? Напрасно радуется Задорнов. В одном с ним согласен — с этим непредсказуемым народом нельзя воевать.

20 ноября

При посадке в клеть, толкаясь с коллегами, подумал: возможно, кто–то из них сегодня не вернется из боя. Тут же испугался этой мысли и быстро подумал по–другому: не надо, пусть все возвращаются, пусть живут долго и счастливо, только поменьше пьют. Я, уже полгода не пьющий, совсем не понимаю коллег, с вожделением говорящих о водке. На днях давали зарплату — в рабочем автобусе не было ни одного шахтера, все они толкались у фонтана — излюбленного места отдыха работяг ш-ты «Княгининской». Ведь и я был таким совсем недавно. Нет, не совсем таким. В моей любви к водке не было искренности, одно ухарство. Коллеги же любят её чистосердечно и бескорыстно, всей душой.

25 ноября

Я теперь вагонщик. А раньше был коренным, пересыпщиком, секретным водоотливщиком. Сколько должностей сменил, оставаясь в своем мелком и непочетном звании ГРП.

Мое теплое местечко на кнопках портят лишь две вещи — канат и дорога. Нагружая вагоны, я протягиваю их под конвейером при помощи лебедки. Когда канат полностью намотается на барабан, его нужно растягивать. Два–три раза в смену, и это чистое наказание. Тяну, упираясь рогом, грязный стальной трос, надрываюсь, оступаюсь, падаю. В голове постоянно крутится строчка Некрасова: «Этот стон у них песней зовется…» Эта ежедневная пытка действительно напоминает труд бурлаков.

Другая неприятность — дорога к рабочему месту и обратно. До нашей второй западной лавы («дикий запад», как её называют) километра три по воде и грязи. В козу все не вмещаются, таким скромным парням как я часто приходится топать пешком. Все бы ничего, но мои сапоги больше напоминают лохмотья нищего, чем обувь шахтера. Да и не только мои. Вот и скачем как обезьяны, цепляясь за рамы всеми четырьмя конечностями и хвостом.

Сегодня ехал «на броне» — висел на электровозе, вцепившись в его выступы и неровности. Рядом висело еще пяток рабочих. Очень опасный способ передвижения. Можно сорваться и угодить под колеса, можно удариться о низкую раму крепи или о встречные вагоны. Однако, пешком ходить никто не хочет, поэтому рискуем. И мы, и машинист, позволяющий это. Отцы–командиры не хотят ремонтировать вторую козу, но случись травма — виноваты будем мы с машинистом.

26 ноября

Дали мне в помощь молодого усатого паренька. Всю смену он лопатил, а я сидел за кнопками, как какой–нибудь звукорежиссер. Мы, вагонщики, оказывается, еще не самый низший подземный класс. Есть еще ребята, которые ходят на зачистку, годами не расстаются с лопатой.

Мой помощник всю смену развлекал меня эротическими (скорее даже порнографическими) историями с использованием собак, лошадей, змей, рыб, кур, овец и коз. Я порой сомневался — а он, часом, не из этих… как их… ну… противных?

27 ноября

Замечательная смена, к тому же последняя в этой тройке. Конвейер сломался, слава богу. ГРОЗы всю ночь с ним возились, а я дремал за кнопками либо с удовольствием ссорился с говнюком Н-цевым.

2 декабря

Сука Н-цев опять всю смену тиранил меня. С учетом того, что постоянно нет порожняка или ГРОЗы что–нибудь ломают, работа у меня не сложная. Еще бы от горняка избавится — в отпуск его отправить или на больничный.

Работает у нас стопорная по кличке Изжога — вредная баба, внешностью и повадками напоминающая маленькую злющую собачонку. Помимо своих обязанностей она с особым рвением блюдет трудовую дисциплину, а именно — записывает рабочих, раньше времени выехавших из шахты. А как их запишешь, если фамилии не знаешь, табельный номер на робе не выбит, а на рожу все одинаково грязные? А по номеру спасателя. Выйдя из клети и завидев поджидающую их Изжогу, нарушители стараются скрыться бегством. А та гонится за ними, пытаясь на бегу рассмотреть и запомнить шестизначные номера. Забавная тетка.

4 декабря

А я дома! Хотя должен сейчас толкаться в грязном автобусе, на промозглом ветру ждать посадки в клеть, примерзать резиновыми сапогами к железному полу.

Как положено вышел на остановку, прождал час — автобуса не было. Толпа рабочих постепенно рассосалась, я остался один. Встретил Верховского, пешком шлепающего на шахту.

— Не жди, автобуса не будет.

— Что же делать?

— Смотри сам. По договору вас обязаны возить.

Не скажу, что я расстроился. Даже наоборот.

11 декабря

Почти ежедневно посылают кого–нибудь мне в подмогу. Предполагается, что именно сегодня мы дадим невиданную добычь, и я не успею одновременно и вагоны грузить, и просыпающийся товар подбирать. Мой сегодняшний помощник с первых же минут смены поссорился с горняком. Чтобы досадить ему, Н-цев помирился со мной и запретил брать в руки лопату. Так что вся тяжелая работа легла на бедолагу ГРП, а я мерз на кнопках. Несколько раз порывался помочь ему, но горняк зорко следил за отбытием наказания. Поражаюсь я выносливости этих парней–горнорабочих. Всю смену шурует огрызком лопаты и не валится с ног.

Уголь рабочим не возят и выносить из шахты не разрешают. Охрана отнимает по выезду. И, тем не менее, все выносят. Топить–то надо. Да и в охране — тоже люди, у них тоже печки, всегда можно договориться.

КС-ники, машинисты, путевые и водяные выбирают его из вагонов, что я гружу. Идешь мимо опрокида — стоит наша добычь, вагоны наполовину пусты, остался лишь штыб и порода.

Горбатые вывозят уголь пачками (вот оно — преимущество работы в струговой лаве). Каждый берет пачку килограммов на 20, а то и две. На гору едем доверху нагруженные, прямо как мешочники. Или челноки. «Чартерный рейс» — смеются коллеги.