Дневник грешницы
Шрифт:
– А может, он искал своего верного Якуба и не нашел, – мстительно ответила новая, преобразившаяся Анна, – потому что Якуб в это время…
Якуб ибн Юсуф мрачно нахмурился.
– Но господин может об этом и не узнать, – продолжала новая, уверенная в себе и не знающая сомнений Анна, – если Якуб ибн Юсуф скажет, где я смогу его найти!
– Ты не сможешь его найти, – отрицательно покачал головой Якуб.
– Одна – возможно. А с тобой найду обязательно!
– Женщина! Из какого теста ты сделана?! Ты готова ехать сейчас, в ночь, вдвоем
– Поеду куда угодно и с кем угодно, лишь бы найти его! А тебя я не боюсь, ты не причинишь вреда той, которую твой господин… которую он…
Якуб ибн Юсуф упрямо молчал.
Анна, пожав плечами, обогнула его и подошла к Наташиной двери. Та немедленно распахнулась ей навстречу.
– Наташа, – сказала Анна, – мы с Яковом Осипычем уезжаем, а ты присмотри за Митей. Обещаю, что граф про вас ничего не узнает… По крайней мере, от меня, – добавила она для очистки совести.
– Поезжайте, барышня, – кивнула Наташа, глядя на Анну со смесью ужаса и восторга. – Бог вам судья! Я ведь все знала, все примечала, о чем вы мечтаете!
– Горничные всегда все знают, – проворчал Якуб, – это ошибка – думать, что они слепые…
Повернувшись к Наташе, он поднес палец к губам и грозно нахмурил брови. Наташа, вздернув нос, гордо прошла мимо него к лестнице.
– Теперь еще карету закладывать, – продолжал ворчать Якуб.
– Не надо карету, я поеду верхом!
Якуб ибн Юсуф только развел руками и призвал на помощь священное имя Аллаха.
Вопреки ожиданиям и, если уж говорить честно, опасениям Анны, успевшей продрогнуть в неудобном мужском седле, ехать пришлось всего несколько верст. Просека с темными елями вывела их к бревенчатому срубу, обвешанному сосульками и сверкавшему в лунном свете снежной шапкой крыши не хуже какого-нибудь петербургского дворца.
Окна сруба светились приятным даже на расстоянии мягким оранжевым светом. Из трубы вился дымок.
– Охотничий домик, – сказал Якуб, натянув поводья. Его лошадь, сухая караковая кобылка, нервно затанцевала на месте.
– Фатима чует жилье, – усмехнулся Якуб, – и Наполеона!
– А Наполеон – это…
– Вороной жеребец господина. Но сегодня Фатиме не удастся побыть с ним вдвоем, потому что мы возвращаемся домой. Я, как и обещал, привез тебя сюда. Остальное – твое дело. Если господин узнает, что я без позволения последовал за ним, да еще привез тебя, он… В общем, меня здесь не было!
Развернувшись и хлестнув кнутом нервную Фатиму, Якуб ибн Юсуф исчез в темноте леса.
Прежде всего Анна отыскала конюшню (ею оказалась небольшая, на несколько стойл, пристройка) и, как умела, распрягла свою лошадь, смирного гнедого двухлетка. Наполеон в своем стойле презрительно фыркал, кося на них фиолетовым глазом и переминаясь с ноги на ногу.
Выбравшись из конюшни и отряхнув с платка и салопа прилипшее сено, Анна, стараясь не скрипеть снегом, обошла дом и поднялась на крыльцо.
Дверь, к счастью, оказалась не заперта. Да и от кого было ему запираться в собственных владениях и на собственных землях?
Если бы Анна не была так взволнованна, она обязательно отметила бы разительное отличие внутреннего убранства охотничьего
домика от его внешней суровой простоты и непритязательности.Мягкий, невыразимо приятно пахнущий кленовыми поленцами полумрак, ласкающий усталую ногу ковер из звериных шкур, яркие отблески огня из камина на темных деревянных стенах, увешанных оружием и головами убитых медведей и волков…
Большой стол с тяжелыми, устланными такими же шкурами дубовыми креслами, который, казалось, по первому мановению руки мог быть уставлен блюдами с дымящимся мясом и чашами с греющими тело и веселящими душу напитками.
Сквозь застилавший ее глаза туман Анна, однако же, четко увидела хозяина этого великолепия, раскинувшегося в кресле и вытянувшего длинные ноги поближе к камину. Граф был в том же платье, в котором в спешке покинул дом; исчезла лишь венгерская бекеша, а сапоги сменились мягкими турецкими чувяками.
Он сидел, откинув голову на подлокотник кресла, с полузакрытыми глазами и курил кальян, слабый приятный аромат которого был все же ясно различим среди мощных, настойчивых волн, шедших от горящих поленьев.
Анна, прижав руки к груди, судорожно вздохнула. Граф вздрогнул, приподнял голову, повернулся да так и застыл с янтарным чубуком в уголке четко и строго, как на старинной монете, очерченного рта. Потом досадливо поморщился, помотал головой и тихо произнес:
– Этого еще не хватало… Галлюцинации…
Ему показалось, что девушка легко и плавно подплыла к нему по воздуху, не касаясь земли.
На самом деле мелкие, семенящие от слишком тесно зашнурованных ботинок шажки Анны совершенно глушились густым и длинным ворсом ковра.
Грациозно опустившись на ковер у его ног, она восхитительным, исполненным притягательной женской силы движением обняла его колени и устремила на него сияющие, словно звезды морозной ночью, глаза.
«Это сон, – с облегчением и неимоверной радостью подумал граф, – недаром же вкус кальяна был сегодня какой-то особенный. Этот мошенник Якуб давно собирался подсыпать в курительную смесь немного гашиша… Клялся и убеждал, что я ни секунды об этом не пожалею…»
Похоже, Якуб был прав.
Граф отбросил в сторону коварный кальян и, наклонившись, жадно, как пчела к цветку, припал к нежным полураскрытым девичьим устам.
Прижавшись разрумянившейся от тепла и долгожданной ласки щекой к плечу графа, Анна водила пальчиком по его обнаженной груди, очерчивая контуры выпуклых, обтянутых гладкой шелковистой кожей мускулов.
Граф, запрокинув свободную от Анны руку за голову, наслаждался ее нежными прикосновениями и бездумно глядел в потолок.
Анна, как и любая женщина, оказавшаяся наедине с мужчиной, не могла долго хранить молчание. К тому же его спокойствие и безмятежность после только что пережитой страстной бури начинали ее немного тревожить.
– Алексей, – вымолвила она наконец, – знаешь… Я должна тебе признаться, что это вовсе не сон…
– Анна, – отозвался граф, улыбаясь, – знаешь… Я тоже должен тебе признаться, что догадался об этом. Практически сразу. Как только сломанная пластинка твоего корсета расцарапала мне руку.