Дневник кота с лимонадным именем (сборник)

Лицо брата Уильяма осветила добродушная улыбка.

— Тебе нечего было опасаться, брат Дэй. Бывшему инквизитору известно лучше, чем кому бы то ни было, что доброта, готовность защитить невинного и ум слишком дороги, чтобы быть дарами дьявола.

САБИНА ТЕО

Убейте меня!

Джейсон был прекрасен.

Сказать вам, что я удачлива, всё равно что ничего не сказать. Я не была удачливой, нет. Была благословенна судьбой! В сущности, мне кажется, что слова скудны и, что бы ни сказала, я не сумею описать, каким образом я себя чувствовала. Как можно описать его гладкую смуглую кожу, блестящие волосы и тёмные глаза? Сможете ли вы их себе представить так, как их себе представляла я, и, даже если сможете, поймёте ли вы чувства, которые мною владели?

Наверняка поймёте… но только сейчас, пока я не продолжила. Любовь, скажете вы и вздохнёте с тоской, снисходительно или даже завистливо. И это будет нормальной, доброжелательной реакцией. Но только на мгновение, пока я не произнесла следующих нескольких слов: Джейсон был роботом.

Прожили мы вместе одиннадцать месяцев. Вот, вижу ваши лица — тень презрения скользит по ним. Вы не позволили бы себе выразить его прямо, но оно там, точно, как тень от крыла птицы, парящей над поверхностью серого озера. Да, Джейсон был моим любовником. Последним из многих.

Не боюсь это заявить. Он был прекрасен.

Помню время, когда я была девчонкой и люди говорили маме, что её дочь станет красавицей. Я не знала, что это означало. Разве были красивы мои изящные губы, правильный нос и длинные белокурые волосы? Я так и не смогла понять этого. Начала разглядывать себя слишком поздно, наверняка после того, как мне исполнились шестнадцать лет, когда большинство моих ровесниц вполне выяснили всё для себя. Моим первым зеркалом было огромное трёхстворчатое зеркало в роскошной комнате моей матери. О ней я могу сказать наверняка — она была красива. Я любила стоять возле и смотреть на неё, пока она расчёсывала свои длинные пепельные пряди, так похожие на мои, её изящный профиль, нежную шею, её изысканные, не тронутые тяжёлой физической работой руки, которыми она вынимала заколки из своих волос, игру искусственного освещения на её бледных плечах. Это было моё первое столкновение с красотой. Затаив дыхание, я могла наблюдать за ней часами, пока она не поворачивалась и улыбка не озаряла её лицо; щедрая, без остатка отдаваемая улыбка, которой, увы, я не унаследовала. Она посматривала на меня и шептала моё имя так нежно, как только умела: Даяна…

Но всё-таки моим первым зеркалом был не трильяж, в который смотрела на себя моя мать. В первый раз я на самом деле увидела себя в глазах мужчин, с которыми встречалась. Как можно это описать? Вздрагивание их ресниц, желание, восхищение — всё то, что в первый раз заставило меня почувствовать себя настоящей. Увидев себя в их глазах, я осознала, что действительно существую. Прежде я не имела ясного представления о себе; было что-то, врывающееся в моё размеренное существование, пьяный свет, растворяющийся в тени земной жизни. Много времени прошло, пока я привыкла к своему телу и только восемнадцатилетней научилась пользоваться им, не ощущая его тяжести, как будто перепрыгивание с одной жизни на другую не оставило во мне горький вкус правды, который мне следовало бы забыть; как будто вопреки запретам я всё ещё берегла вспоминание о своем эфирном состоянии, в которое хотела вернуться…

Да, я смотрела в их глаза и видела себя — настоящую. Молодую. Без них я была бы просто древней сущностью в оболочке цветка, ожидающего воды или увядания. А они возвращали мне образ. Молодые женщины тоже возвращали мне его. Часами я могла рассматривать глянцевые модные журналы, но не потому что хотела выглядеть как модели на их страницах, а потому что эти девушки, в большинстве своём мои ровесницы, напоминали мне о том, что я молода. Я видела их и осознавала, что это правда.

Я лишилась девственности, когда мне исполнилось двадцать лет. Слишком старомодно для нашего мира, в котором девушки начинали жить самостоятельно с шестнадцати. Я сделала это, когда решила, что вполне готова, с ясным осознанием ответственности за свои поступки. Не было очень хорошо и закончилось слишком быстро, чтобы понять случившееся, но тогда это не имело значения — я была влюблена. Ему было семнадцать. Расстались мы из-за одной лжи, о которой сейчас я не хочу говорить. Как будто что-то оборвалось во мне. Восхищение, с которым он смотрел на меня, блеск его глаз, лёгкий румянец, проступающий на его щеках, когда я шутила неуместно. Тогда я поняла, что внешность просто маска и не более того. Внешние признаки говорили мне, что он влюблён, но правда была стара как мир — я ему нравилась ровно настолько, насколько нравились ему мои предшественницы, и на самом деле он не любил меня.

Следующих своих любовников почти не помню. Всё что запомнила — это моё зачаровывающее отражение в их глазах, снова и снова; каждый раз я искала что-нибудь — загадку для себя самой, ответа на которую не находила. Я видела только жесты, более или менее лишённые свежести. Когда мне исполнилось двадцать пять, я уже могла написать книгу о трюках, которые мужчины используют, чтобы соблазнить женщину. Я начинала разговор и заранее знала, чем он закончится. Предсказуемость. Таковы дети нового времени — ужасно предсказуемые, но всё ещё способные испытывать восхищение. Не суета вела меня, а единственное желание почувствовать себя реальной. Избежать этой участи, которая бесстрастно преследовала меня даже в самые интимные моменты, которая наблюдала и оценивала, убивая опьянение всем новым; холодная безмолвная тень познания, нависшая над моей кроватью, когда я занималась сексом, заставлявшая смотреть на себя со стороны, тогда как мне нужно было забыться…

Джейсон появился в моей жизни немногим более одиннадцати месяцев назад. Знаю, что вы спросите: разве я была настолько извращена, чтобы нанять робота с мыслью сделать его своим любовником?

Робот! Как некрасиво это звучит! Вначале мысль принять машину в своём доме пугала меня. Но я поступила так, как поступали довольно многие мои подруги — эти щеголихи, эти красивые куклы с мозгами курицы. Ты должна попробовать, Даяна, увещевали они меня, тебе непременно надо взять одну такую игрушку. Она не для продажи, разумеется, но, если подпишешь договор о найме, она практически будет твоей на вечные времена. Чертовски долго эти машины выдерживают. А самое хорошее, что непрерывно учатся. Не могут думать, но помнят твои привычки, и со временем их обслуживание становится всё более совершенным. У тебя будет твой утренний кофе точно такой крепкий и сладкий, как ты любишь, и ни кристаллика сахара более. Газета, твоя кровать, ванная… только подумай! Стоит дорого, но сэкономишь намного больше, потому что роботы не питаются и не нуждаются в выходных, а вместо того чтобы спать, работают…

Мысль отталкивала меня. Наверняка потому, что это напоминало мне о рабстве, о котором я читала в электронных учебниках по истории Земли… и наверняка потому, что боялась допустить к себе что-то, так похожее на человека. Если бы это была просто машина, я не колебалась бы: моё любопытство уже было довольно сильным благодаря бесконечной рекламе в газетах и на телевидении. Но машины так похожи на людей! Я вполне осознала это, когда Джейсон пришёл ко мне домой. Было что-то в прекрасной гладкости его кожи, что-то нечеловеческое, что меня тревожило. Однако он был спокойным и учтивым, таким, каким каждому роботу приходилось быть. Я знала, что он не мог меня ранить, но всё-таки что-то меня угнетало. Я пыталась себе внушить, что он просто машина. Бесшумный и гибкий, он был человеком из плоти и крови; я поняла, что воспринимаю его таким образом, когда поймала себя на мысли, что стараюсь не перегружать его работой и задаю ему нормальные человеческие вопросы. Какие? Я спрашивала о мелочах: как он себя чувствует, устал ли он, нравится ли ему мой дом. Знаю, что звучит глупо, но я просто не могла заставить себя воспринимать его как мебель — так мои подруги относились к своим механическим слугам.

Постепенно он превратился в друга. Когда в первый раз изменились мои чувства? Не знаю. Произошло ли это в тот же момент, когда я порезалась и он схватил мою руку, смотря на неё с выражением, я могу поклясться, сочувствия? Или когда я пожаловалась, что устала, и он на руках отнёс меня в уже приготовленную роскошную тёплую ванну? Когда утром он раздвигал занавески, чтобы позволить осеннему солнцу прикоснуться ко всем уголкам, а мой любимый завтрак ожидал меня в кровати?

Как могла бы я описать всё это? Мне надо говорить годами… Прошли месяцы. Появилась разница. Вначале она не была слишком заметна, но потом эта моя часть, такая бесстрастная, как будто изваянная из гладкого камня, начала её замечать. Мужчины в моей жизни. Их жесты. Отсутствие любви, сочувствия. Всегда спешащие, незамечающие, равнодушные. Настаивающие, чтобы я выслушивала их проблемы. Любовники, удовлетворяющие меня, но в первую очередь удовлетворяющие своё эго. Не допускающие, чтобы я встала с кровати без оргазма, лишь потому, что образ хорошего любовника требовал от дамы остаться довольной.

Я начала делиться, а Джейсон слушал меня, и это было началом. Постепенно я осознала, что спешу вернуться домой, только чтобы увидеть его, сидящего в кресле в гостиной, углублённого в свою книгу. Что я могла сделать для него? Ощущал ли он мир таким образом, каким ощущала его я? Я начала носить ему книги — единственное, что имело смысл для него. Часами я обходила книжные магазины. Сначала покупала ему техническую и историческую литературу, но потом, пристыженная сама собой, начала дарить ему книги по психологии. Он читал с удовольствием. Скоро вся квартира наполнилась книгами. И в один день… три или четыре месяца назад, я оставила на столике в гостиной книгу о сексе. Не знаю, на что я надеялась, но у меня не хватило мужества отдать её ему в руки. Я обманывала себя, что делаю это из чистого любопытства. Как психологический эксперимент. Но книга была потрясающе подробной, полной цветных иллюстраций. Как я и предполагала, Джейсон задал мне некоторые вопросы. Был замечательный вечер. Ясно помню каждую деталь. Бледный свет бра, тихую музыку — Ингви Иохан Малмстейн и Чешский филармонический оркестр, очень старая, но волшебная музыка, со вкусом чего-то неиспытанного. Она вплеталась в меня, ползла по моим венам. Овладевшие мною чувства были одновременно так жестоки и так прекрасны, что мне показалось, что закричу. Свет танцевал в моём бокале, и в этот момент я увидела его, приближающегося ко мне. Испугалась. Подумала, что он прикоснётся ко мне, но он оставался неподвижным. Смотрел на меня. «Даяна, вам хорошо?» — и протянул руку к моему лицу…