Дневник лабуха длиною в жизнь

Скоро рассвет. В десять утра отправляемся в Термез. Боясь проспать, я засобирался уходить. Гуля вышла со мной и объяснила, как дойти до вокзала. Мы поцеловались.

– Можно я приду проводить тебя?
– спросила она.

– Зачем?
– удивился я.

– Я очень хочу. Пожалуйста.

– Приходи, если хочешь, - пожал я плечами.

До вокзала оказалось недалеко. Отвертка, к счастью, не понадобилась.

Гуля появилась за полчаса до отправления. Мы стояли у вагона. Вдруг она произнесла:

– Ты бы хотел жениться на мне?

Глянул на нее, подняв в удивлении брови:

– Жениться? Я бы... в принципе, мог... Ты очень хорошая девушка... Но дело в том, что я уже женат.

Гуля с минуту помолчала, потупив взор, затем посмотрела на меня:

– Я бы могла стать твоей второй женой.

"В зобу дыханье сперло!"

– Я бы с удовольствием, но боюсь, что моя жена будет против. У нас, к сожалению, нет такого хорошего обычая.

Разглядывая стройную, красивую узбекскую газель, представлял себе, как я бы привел ее к себе в дом и спросил Иру - не будет ли она против, если Гуля станет моей второй женой?

Паровоз дал гудок на посадку.

– Я тут написала свой адрес. Напиши мне. Пожалуйста.

Бумажку я взял. Поцеловал девушку. Поезд тронулся. Гуля махала рукой. Я выставил руку в окно и... расткрыв ладонь, выпустил бумажку на свободу.

Мне совсем не смешно

Бывает, попадает человек в ситуацию, когда, например, молоток падает на ногу, или кастрюля валится на голову, или он поскальзывается и, задрав ноги, валится наземь. Ему больно, он корчится от боли. А тот, кто смотрит со стороны, - смеется. И вправду может быть смешно.

Термез, город с древней историей, как и почти все города в Средней Азии, расположился на правой стороне реки Амударьи. В городе немало русских, и даже есть храм Александра Невского. Нас поселили в небольшой гостинице, по двое в номере. Сегодня мы с Мидным не могли себе позволить первым делом ресторан - суточные закончились. Нам надлежало по два рубля и шестьдесят копеек в сутки. Бригадир выдавал башли на неделю, которые у всех заканчивались гораздо раньше. У меня осталось пятнадцать копеек.

Мы решили посмотреть на Афганистан. До реки недалеко, и минут через десять мы пришли к речному вокзалу. На левом берегу виднелось небольшое афганское селение. Речной прохладой дышалось с наслаждением. Времени до концерта оставалось немного, надо было бы перекусить. Остановив молодую женщину, с виду русскую, мы спросили, ее где базар и не смогла ли бы она проводить нас туда. Женщина показала нам рукой направление, сказала, что тут рукой подать, и поспешила по своим делам.

Ни с чем не сравним восточный базар: здесь можно увидеть и старика Хотабыча, и Али-Бабу со всеми его разбойниками, багдадских воришек и джинов. Все они продавали, покупали и громко галдели.

Многие экзотические фрукты и овощи я увидел здесь впервые, поэтому купил то, что мне знакомо - помидоры и бутылку молока. Как раз в пятнадцать копеек и уложился. Коля купил себе что-то другое. Пришли в номер, я съел свой обед. У нас было еще полчаса времени до концерта, и я развалился на кровати.

Концерт давали в летнем театре. Сразу за концертной площадкой протекал арык. Настроив контрабас, я вышел покурить. До первого звонка оставалось десять минут. И тут началось! Помидоры не сдружились с молоком. В животе забурлило, закрутило. Я смотрел по сторонам с тоскливой надеждой найти туалет, но ничего подобного не увидел. Мне становилось совсем уж невтерпеж. Спазмы крутили кишки. Дали первый звонок. Люди поспешили в зал. Я стоял с мучительной гримасой и боялся оторвать ногу от земли. Мимо проходил аксакал. Я спросил, не подскажет ли он, где тут туалет. Дедушка показал вдаль рукой и сказал, что там, за деревьями, увижу. Какие там деревья, я и шагу не мог ступить! Боль становилась невыносимой. Дали второй звонок. Все! Я больше не могу! Расслабился и отпустил! Когда прозвучал последний, третий звонок - стоял в своих концертных туфлях посреди говняного островка. Мне стало так хорошо! Боль ушла! Стоя в островке, понял, что такое верзовое счастье! Радость была недолгой, надо идти играть. Но как? Решение пришло быстро. Я почавкал к арыку и... как был в концертном костюме, уселся в арык. Подрыгал ногами. Вышел. Встряхнулся, как пес, и поплелся на сцену.

– Где ты был?!
– налетели на меня.
– Ты что, не слышал звонков?! Почему ты весь мокрый?!

– Почему, почему. Шел по мостику, нога подвернулась, и я упал в арык. Чуть не утонул!

– Быстренько на сцену! Начинаем!
– крикнул бригадир.

Я спрятался как мог за контрабас. Вода маленькими ручейками предательски стекала на сцену. Был обычный среднеазиатский, душный вечер, и минут через пять я подсох. Брюки затвердели, как мокрое белье на морозе, и вонь начала медленно распространяться, начиная со сцены. Музыканты вертели головами, ища источник вони. Я играл и делал вид, что меня это не касается. Вонь дошла до первых рядов. Публика закрутила носами. Люди вопросительно поглядывали друг на друга. С невозмутимым видом я продолжал играть. Коля, сидя за своей ударной установкой рядом со мной, посмотрел на мои топорщащиеся брюки и все понял.

– Шик усрался! Шик усрался!
– громко зашептал он и стал смеяться. Музыканты смотрели на меня и тоже смеялись. Солист пел и бросал взгляды в мою сторону. Первые ряды внимательно смотрели на сцену.

Я шипел:

– Не смотрите на меня!

Было очень стыдно и как-то обидно. На этот раз я в антракте покурить не выходил. Стоически выдержал (и не только я) второе отделение. Летний театр, к счастью, был в десяти минутах ходьбы от гостиницы. В номере была ванна, и это все, что мне сегодня было нужно.

Бэгюль

Несмотря на неприятность в Термезе, гастролировать мне нравились. Не каждому удается за два месяца посмотреть такое количество городов. Смена декораций пришлась по вкусу. Новые места, новые действующие лица проносились калейдоскопом. Возил нас большой львовский автобус, и покатили мы в Туркменистан, в ничем ни запомнившийся город Чарджоу. Дали концерт и рано утром выехали в Мары. Переезды были не маленькими. В этом городе провел свои детские годы поэт, которого обожала советская молодежь, - Эдуард Асадов.

Мне запомнились Мары по причинам более прозаическим. Времени перед концертом оставалось немного. Я прошелся по центральной улице, перекусил и вернулся в номер. Начался концерт, я разглядывал публику. Встретился глазами с женщиной лет тридцати, сидевшей в седьмом или восьмом ряду. Она улыбнулась. В течение всего первого отделения мы бросали друг другу взгляды-призывы. В антракте я вышел покурить. Незнакомка первой проявила инициативу и подошла. Увидев ее вблизи, я сразу расхотел флиртовать. Выглядела она лет на сорок, впрочем, с хорошей фигурой. Шатенка, с собранными в пучок на затылке волосами, в розовой мохеровой кофточке, в туфельках на каблучках - она была весьма элегантна. Но даже для сорока лет у нее было уж слишком морщинистое лицо. Мне ведь было только двадцать три, да и не голодный я. Поболтали немного, и она сказала, что будет ждать меня после концерта. Я не хотел ее, но согласился. Чуть позже все же передумал.

Концерт закончился. Я раньше всех загрузился в автобус, трусливо спрятался на заднем сиденье и украдкой наблюдал, как она, высматривая меня, крутит головой во все стороны. Наконец все разместились, и автобус тронулся к гостинице. Облегченно вздохнув, я уселся нормально.

У гитариста был день рождения, и музыканты собрались у него в номере отметить. Вскорости в дверь постучалась горничная:

– Кто из вас Эдуард Шик?

– Я! А что?

– Вас к телефону.

Кто меня может спрашивать в этом небольшом туркменском городке? В голову не могло прийти, что это та, от которой я улизнул. Я даже имени ее не запомнил. Однако это была она и стала распекать меня - сказала, что я поступил с ней не по-мужски, и она, как девчонка, ждала меня, и что так нельзя! Я пытался оправдываться.