Дневник метаморфа

Он вскинул обе лапы. ТРЫСЬ! Гиганской силы блескавка ударила Тенго в грудь, сжигая вибриссы и шерсть. Её отшвырнуло. Дыханье спёрло — не продохнуть, даже сердце на мгновенье остановилось. Тенго сдавленно вскрикнула, хватая воздух ртом, и села на ложе Первошамана, вся распушенная в шар.

— А эфо у наф фо? — с набитым ртом бубнил неподалёку муж.

Она потянулась, пригладила шерсть и сразу проснулась. Роды! Неужели сон продолжался, или это явь такая, удивительнее любого кувшиночного сна?! Они в самом деле были в Первоприюте, как и первый Вечный, спящий в своём сберегательном садке. А ей-то приснилось, что он выбрался наружу и сказал ни о чём не тревожиться, а как следует вздремну-уть, что он поможет Нико, только сперва напугает за плохое поведение и за ВАКЦИНУ-У, потому что её Нико засранец, а засранцев надо у-учить, или они такими останутся навечно. Спорный вопрос, Тенго ничего такого в муже не видела, хвост у Нико всегда был чистым и под хвостом тоже, она сама следила и помогала, когда он с яйцами никак не мог нагнуться, но одно неоспоримо: раз вечный сказал спать — надо ложиться. Она задремала и сразу встретила второго вечного, вот это приключение! Вот бы всех четверых посмотреть! Да только, пока она смотрела, родились дети.

С замирающим сердцем она подбежала к Нико и принялась вылизывать двух лысых детёнышей, которых он носил одного во рту, другую в лапах, самца и самочку, потянулась к ним волной, окутала теплом: всё хорошо! Легонько потрогала носом, чтоб не поранить искрой, её переполнило радостное и светлое чувство, как во сне, когда по дну плыла. Какими они были некрасивыми пока что, и какими прекрасными! В ответ раздался писк — дети требовали жиру.

— Нельзя так делать, — пояснила Тенго мужу, — так очень неправильно делать, но мы сделаем разок, а то времени нету, а пища есть.

Она указала на шишки с жидкостью, где плавали спящие рыбы.

— Это же генетический банк! — воскликнул Нико с негодованием. — И музей пропавших видов!

— Форель точно никуда не делась, мы её разводим!

Тенго решительно коснулась пузыря когтем, и шишка лопнула от блескавки. Большая, живая, свежепойманная рыбина забилась в её лапах. Не раздумывая, Тенго зубами вырвала её мягкое брюхо и стала пережёвывать детям жир.

Нужно было спешить вернуться в их плавучий дом, пока вода не спала и они не остались навечно привязаны к Первоприюту.

Брошенная кувшинка оголодала и соскучилась, но корнями за Первоприют держалась крепко, менялась с ним волной и, судя по птичьим перьям, успела поохотиться. Их возвращению дом обрадовался, потянул к Нико сосало и дружелюбно ощупал.

— Бобик, фу! — ответил муж, повыше поднимая детей.

А потом немало удивил Тенго: уцепился за усики-тычинки вокруг сосала и ткнулся в них мордой.

— Я понял, — пробубнил Нико прямо в тычинки. — Цефалоты — идеальные редуценты, они обладают зачатками телепатии и сами выращивают нужное, главное объяснить ему, что надо…

Пока Тенго вернулась с маленькой хищной губкой (другие в Первоприюте не водились, а если и водились давно, то хищные их подчистую выели, и дальше друг другом питались) — дом вырастил детское ложе с высокими стенками, Тенго отродясь такой странной шишки не видала — с четырьмя углами!

— Кроватка, чтоб не вылезли потом, — пояснил муж и поощрил цефалота какашкой.

Тот засветился от удовольствия и вытолкнул из себя шишку-садок для рыбы. Как здорово у Нико получалось управляться с кувшинкой! Какой домовитый муж ей достался!

Они взяли рыб пожирнее, чтобы детям жевать, и рыб, которых не знали, и тех улиток, что перестали водиться, и других, вообще не виданных. Жидкость для хранения принесли из комнаты Первошамана в лепестке, а новую, такую же, дом сделал сам. Нико подумал о чистоте и захватил небольшую хищную губку. Когда собрались, Тенго распушилась, бросила искру в домашний корень, и тот испуганно сжался, отпуская своего гигантского родича.

— Цефалот отчаливает, йиху-у! — закричал муж и оба весело загудели.

— Прощай, Первоприют! — закричала Тенго, рыбкой прыгая в воду.

Она толкнула дом и тот медленно поплыл в сторону реки, она плыла следом и придавала ему скорости.

— Почему дакнусы не вернутся сюда? — спросил муж, выглядывая сверху между лепестками и приставив руку к глазам, от солнца. — Тут Первошаман, тут ништяков куча. Целый город в цефалоте!

— Есть легенда, что мы вернёмся, — сказала Тенго, изо всех сил работая лапами и хвостом, — перед тем как Мировое яйцо лопнет и мир родится. Тогда повсюду разольётся море, а Первоприют закроется, опустится на дно, и снова всех спасёт.

Она толкала и толкала дом до тех пор, пока не почувствовала, как течение реки подхватило их.

Глава 28. Дорогой дневник

Это пиздец, я даже представить не мог, что так привяжусь к этим жирососам, которые чуть не сожрали папашу. Они больше не были яйцами и не вбрасывали эндорфины в мою грешную кровь, но отлипнуть от них никак не получалось. Я все время либо вылизывал детей — они мне казались дико вкусными, либо жевал им рыбий жир, который выплёвывал аккуратно прямо в грызло, как научила супружница. И очень мне эта биологическая возня нравилась, даже хвост вилял сам по себе. В конце концов, это вылупилась моя первая кладка! Кажется, я окончательно расчеловечился. Впрочем, по утрам, если Тенго не видела, проверял своего краснолицего толстячка, дорогого пеструнчика, оставшегося на прежнем месте — глубоко внутри пустой яичной выемки, которая, к счастью, стянулась, а то поначалу отвратительно болталась при ходьбе и порядком болела со стороны брюшной стенки, в тех местах, где дети вгрызались грызлами. К счастью, прионы наделили меня прекрасным иммунитетом, и раны зажили сами по себе, без тампонов с антибактериальной мазью, о которых я на полном серьёзе поначалу думал и сожалел.

— Как ты их назовёшь? — спросила Тенго.

— Почему я?! — удивился, приятно стало.

— Ты выносил, тебя чуть не съели, называй.

Вот тут я весь извёлся в мыслях. Начал, конечно же, с самца. Вглядывался в слепую пока мордаху, покрытую мягким бежевым пухом, в розовое грызло, и думал.

Сперва хотел назвать сына Володей, потом Иосифом, но в конце концов плюнул и дал имя Карл. По крайней мере в сложных моментах смогу взывать к нему: «Это же электрический скат, понимаешь, Карл?!» А уж тогда понятно стало, что самочка — однозначная Клара.

Взятые с Первоприюта редкие виды мы больше не трогали, Тенго была чрезвычайно ловка в воде и охотилась со стабильным успехом, попеременно используя то электрический заряд, то «брачные» шипы, порой притаскивала добычу в два раза больше по размеру, чем сама, преимущественно травоядных рыб — у черепах и хищников было жёсткое обезжиренное мясо, в то время как дети постоянно ели, и я, к большой радости супружницы, ел вместе с ними. Если честно, я начал сторониться её — всё время опасался, что она отложит новые яйца.

С цефалотом у меня царил мир, дружба и жвачка, при том, что разумным его назвать я никак не мог, обычная собака, несомненно, умнее, но собака тебе не вырастит кресло, чтоб с комфортом плыть по реке и наблюдать за округой, а цефалот — да! Главное попасть усами в тычинки, растущие вокруг сосала, и как следует вообразить нужный предмет. Мы усиленно кормили дом экскрементами да остатками наших обедов и завтраков, он существенно подрос и совершенно забыл о хищных повадках. Теперь у нас была, так скажем, приличная студия-однушка, до блеска вычищенная первоприютской губкой. Этот биопылесос не покладая грызла трудился денно и нощно, пищи ему хватало, агрессии почти не демонстрировал — боялся Тенго. Я хотел сделать домашний кинотеатр и несколько раз детально представлял, уткнувшись в тычинки, телевизионный экран, показывающий фильм, но цефалоту телек оказался не по сосалу, он долго тужился и породил прозрачный прямоугольник в лепестке — окно. Ну что же, и на том спасибо.