Дневник метаморфа

Едва успели закрыться внутри, схватить детей и уцепиться за сосало, как дом добрался до Края Воды, на какие-то мгновенья завис, балансируя корнями, а затем ухнул вниз, набирая скорость. Тенго показалось, что она летит как птица или ныряет в глубокий омут, даже сердце замерло. А потом дом ударился о поверхность и ушел вглубину. Вот тут-таки пригодились его жёсткие створки и тело, покрытое твёрдыми шрамами — он не треснул и не раскололся, но их с Нико всё равно тряхнуло и кинуло пару раз, хотя цеплялись. Бобик ударился о камни на дне, под водопадом, всплыл и закачался — отходил от падения. Она ушибла заднюю лапу, а муж резко сел на собственный хвост и у него хрустнуло в спине. Оба уронили детей, хорошо, хоть не пришибли собственными телами, но дети всё равно распищались, а хищную губку пришибли, и теперь та еле ползла, покачиваясь и волоча хвост, не в силах толком присосаться. Жалко будет, если сдохнет, очень хорошо она чесала стенки, прям до блеска.

Высунутое сосало Бобика чуть подрагивало, будто в такт бьющемуся сердцу. Это было очень странно, ведь сердца у кувшинки не было, но затем Тенго поняла, что муж уткнулся в усики и как-то с домом общается, может уговаривает вырастить новые окна. Теперь им нужно будет много окон!

Тенго до половины высунулась из лепестков и огляделась. Дом качался на волне, создаваемой водопадом, и всё дальше от него отплывал. О-очень далеко, едва различимо глазу, ползла по озёрной глади человеческая ЛОДКА, возможно, та самая, в которую поймали когда-то Тенго, и с которой она начала свой сложный путь.

Она пустила волну так далеко, как только смогла. Тенго едва не плакала. Дыхание сбивалось, и волна падала вместе с ним, но она пускала снова и снова, и вот увидела далеко, в глубине, свою общину. Огромную, как она некогда думала, пока не повстречала Первоприют, кувшинку совета старейшин, маленькие — прочих дакнусов, и особенную, белую, чуть на отшибе, кувшинку старой Сьё, шаманки. Она закончила свой путь, больше из озера ни ластой, ни хвостом!

— Нико, вылезай, — крикнула она. — И бери детей. Поплыли к нашим!

— Цефалота не брошу. Будем буксировать Бобика, — проворчал муж, выплёскиваясь в воду. — Я копчик ушиб…

Вид у него был встревоженный и недовольный, а может хвост болел, муж зажмурился и стал оглядываться, пуская короткие волны.

Тенго прыгнула к нему, зажала уши лапами и послала самую длинную и тонкую волну, на которую только была способна, нащупывая старую, папашкину ещё кувшинку, в которой родилась, выросла и жила с семьёй голосистой сестрицы Исы.

Та сидела у сосала, чистила рыбу, а чешую собирала губкой, совсем не хищной, а обычной, без грызла. НЕ ЭФФЕК ТИВНОЙ. Зять Белрой таращился в окно — не проплывает ли мимо толстая форель. Кажется, он ходил с яйцом! Вот это радость! Племянник уже встал на задние лапки и теперь неуверенно ковылял вокруг родителей, опираясь на хвост, и стебельком водоросли дразнил вторую губку, та не хотела играть и уворачивалась. Тенго мягко коснулась плеча сестры воображаемой лапой и сказала:

— Я дома.

Иса уронила рыбу и вскочила.

Глава 36. Дорогой дневник

Это пиздец. Я не верил, что мы доплывем до конечной станции, однако добрались с ветерком, точнее, с течением, и даже не разбились, прыгнув с водопада — вдвойне удивительно. Отличный питомец этот цефалот, что бы там биологи не говорили и как бы не ругали этого хищного моллюска за бесполезность. Они просто не знали, куда следовало срать, а куда усами тыкаться, хе-хе. Я легко представил счастливого, чрезмерно усатого биолога, пишущего диссер по цефалоту, а также другого, от природы скверноусого неудачника с десятком жидких волосин на верхней губе, и загудел от смеха. Знал бы раньше — я б себе на даче такую животинку завёл, чтоб не строиться. Подвести воду, вокруг тепличку непрозрачную поставить и кормить вдоволь — вот бы выросла домина! Эх, что теперь говорить…

Мы с Тенго бодро толкали Бобика к центру озера, но как его опустить на дно — даже не представляли, как вдруг дело пошло быстрее и цефалот словно сам по себе нырнул, как тогда, когда его схватили курвабобры. Я не понял причины, даже испугался поначалу, но затем оглянулся и увидел кучу дакнусов, вцепившихся в кувшинку вместе с нами.

Соплеменники Тенго помогли затащить цефалота на глубину и, о чудо: Бобик сразу уцепился за общий корень и закопался рядом с другими представителями своего вида, словно понял — тут его законное место. Какими корявыми и побитыми казались его грубые створки по сравнению с ровными и гладкими, местами прозрачными боками озёрных домов! Но я не завидовал — именно в Бобике мы пережили самые захватывающие приключения в жизни.

Дорогой дневник, сколько видел глаз, дно озера покрывали купола цефалотов, образовывающие, если сверху смотреть, витки, подобные спиральным. Прозрачные лепестки светились от внутренней флуоресценции, между ними колыхались нити водорослей и плавали стайки разноцветных рыбок. И в каждом жили дакнусы, высыпавшие нам навстречу! Мы словно в косяк селёдки попали. Я то и дело чувствовал, как моего сознания недоверчиво касается чужая волна, и сам их трогал своею, но тут же робко прекращал, словно лапу отдёргивал.

Было удивительно видеть вокруг себя сплошные копии супружницы и совестно, что поначалу только самца от самки отличить и мог — у самцов были большие усы с бородой, как у меня, и широкие жопы, опять-таки, как… Затем стал отличать молодых от старых, по цвету шерсти и резвости движений. Но все они были мелкими. Намного меньше меня, раза в два! Это пугало тоже.

Подивившись на безобразный и корявый наш дом, дакнусы стали толкать нас носами и лапами, пока не затащили в большой цефалот старейшин. Лепестки раздвинулись, пропуская всех желающих, которых было совсем немало. Вместе с нами вплеснулась вода, которую цефалот тут же втянул сосалом и выбросил прочь.

Если бы я не видел Первоприют, то поразился бы размерам этого моллюскообразного растения со светящимися створками, со множеством губок, чистящих стены, но теперь удивить меня было сложно, словно столичного жителя, который вдруг оказался в клубе провинциального райцентра.

Вокруг огромного, цивилизованно сморщенного «по-домашнему» сосала, сидело на шишках трое старых, седых дакнусов: один самец и две самки. Я уже достаточно знал из жизни моего-чужого народца для того, чтобы определить: это были почётный яйценосец, выносивший наибольшее количество детей, самая голосистая самка и шаманка, у которой не было ни бубна, ни перьев, ни детской милашечности моего супернаглого знакомца. У стен кучно толпились остальные сородичи, и только мы с супружницей стояли в отдалении и держали возбуждённых, перепуганных детей. Обниматься никто не лез — толпа сдержанно шумела. Наконец кто-то не выдержал и закричал громким тонким голосом:

— Ты где была? Ты кого привела?! Это не дакнус!!!

— Кого надо — того и привела! — бойко закричала в ответ Тенго, делая шаг вперёд и сжимая кулачки. — Я замуж вышла, как ты и хотела!

— Это моя сестрица, — виновато пояснила шёпотом.

— Я вас с ним домой не пущу!!!

— Больно надо, у нас свой дом!!!

Поднялся гвалт, в котором преобладало гудение. Усатые пушистые звери со всех сторон кричали и жмурились, Карл и Клара громко пищали, мы их крепко прижимали к своим животам. Меня со всех сторон щупали ультразвуковыми волнами и тут же отдёргивали невидимые щупальца. Но вот почётный яйценосец обернулся к собранию, звонко захлопал перепончатыми лапами, и шум постепенно стих. Тогда со своей шишки поднялась сухая старая тётка и заголосила:

— Не-ет такого закона, чтобы брать в мужья инородцев! Я против! У-убирайтесь к его родне-е!

Мне казалось, что я сейчас оглохну от поднявшегося гама, если бы можно было отключать слух — я бы отключил.

— Его знают Хранители! — закричала старейшине супружница так громко, как я ещё не слышал. — Он выносил два яйца и родил детей в Первоприюте! Сам вечный их вытащил песней и велел нам плыть к своим!

Все крики сразу стихли и, наконец-то, поднялась шаманка. Чуть прихрамывая, она подошла прямиком ко мне и уставилась снизу вверх.