Дневник моего отца

— Можешь записать как мелкое сельскохозяйственное предприятие или крупное садоводческое, — сказал он тощему высокому мужчине в штатском, который возился с пачкой бланков и что-то записывал. От порыва ветра листики бумаги и цветы затрепетали, а отца, Рюдигера и обоих визитеров накрыло облако упоительного цветочного аромата. Высокий в штатском просто обмер от восторга и даже не заметил, как несколько листков, словно птицы, полетели над садом. Жужжали пчелы, порхали бабочки. В голубом воздухе разливалась почти летняя жара.

— Мы вынуждены, — произнес высокий и тощий в форме, обращаясь больше к Рюдигеру, поскольку тот был домовладельцем, — реквизировать всю посевную площадь в пользу государства, с тем чтобы ее возделывала армия. Разве что вы сами сможете гарантировать квалифицированное использование земли. Кто в доме готов взять на себя такую обязанность?

Отец посмотрел на Рюдигера, Рюдигер на отца, и оба единодушно, чего раньше никогда не бывало, приготовились сказать: «Конечно, не я», — один, и: «Господа, я юрист, а не крестьянин», — другой. Но в это время голос позади них произнес:

— Я!

Это была Клара. Она только что вернулась из клиники, радостная, как сама жизнь, с чемоданчиком в одной руке и пальто с меховым воротником, перекинутым через другую руку.

— Я беру сад на себя!

Клара улыбнулась сначала чиновнику в форме — тот зарделся и приложил руку к козырьку фуражки, потом штатскому — он, тоже улыбаясь и не сводя с нее глаз, протянул ей документы. Она подписала бумаги, будто королева, на ходу подписывающая государственный договор, наконец улыбнулась Рюдигеру и отцу и зашагала, раздвигая цветы, в сторону сарая. Отец раскинул руки, словно желая ее обнять, сделал два-три шага и остановился. Юбка Клары развевалась, на полпути она нагнулась и пошла дальше босиком, размахивая красными туфлями на тонких высоких каблучках. Клара скрылась в сарае (чемоданчик и пальто остались у ворот), но не прошло и минуты, как она снова появилась — в тяжелых ботинках и синем садовом фартуке. С тяпкой в руках она с такой яростью накинулась на цветы, что мужчины сделали шаг назад. Раскрыв глаза и разинув рты, они смотрели на эту неистовую крестьянку, а из-под ее тяпки во все стороны разлетались цветы. Наконец тот, что в форме, сказал:

— Кажется, это то, что надо, как ты думаешь, Хайнер?

Хайнер, штатский, кивнул:

— Похоже на то, Петер.

Они повернулись к отцу и Рюдигеру, все еще смотревшим на Клару.

— Ну что ж, всего доброго, — произнесли они хором и направились к воротам.

Гости оседлали велосипеды, и скоро их головы замелькали — они поехали через поле, которое тянулось вдоль сада, — по ту сторону цветочного моря, где стояла Клара и швыряла в воздух шпорник. Они посигналили, и Петер, тот, что в форме, еще раз приложил руку к козырьку.

Отец снова сел за свой письменный стол. Смахнул пот со лба, закурил новую сигарету и протер очки. В окно он видел Клару, свою Клару. Она здорова! Она хорошо себя чувствует! Она вылечилась!

Клара собрала вырванные цветы в кучу. Потом сожгла их. Перекопала землю. Тяпкой разбила крупные комья. Сделала грядки. Протоптала маленькие тропинки. Посеяла семена. Посадила саженцы. Вбила в землю колья. Таскала воду в лейке. Полола. Отец, печатая указательным пальцем правой руки, помахал ей левой. Но она уже бежала к сараю, чтобы принести лыко, и не ответила ему. А может, окно отсвечивало.

Когда чиновники пришли снова (Петер в форме, а Хайнер в сорочке из шотландки), цветник уже превратился в настоящую плантацию — огород с фасолью, горохом, луком, морковью. А Клара распыляла из какой-то штуки, похожей на рюкзак, ярко-синий порошок на все подряд, в том числе на себя, ребенка и на обоих чиновников.

— Для большого хозяйства вам нужно трех сотрудников, — прокричал Петер так громко, что даже отец, сидевший в доме, его услышал. — У вас они есть?

— Да, — так же громко ответила Клара. — Я работаю за четверых.

Петер и Хайнер кивнули, записали результаты осмотра и удалились.

Теперь, когда Клара выздоровела, отец опять был полон планов. Хотя он нисколько не продвинулся в переводе «Большого Мольна» Алена-Фурнье [41] и даже не начал ни фельетона, ни полемической статьи на злобу дня для «Новостей», он работал над учебником французского языка. (В своих фельетонах он писал о всякой ерунде, вроде того, что собака укусила почтальона, а он ответил ей тем же. В полемических же статьях политиков с коричневой окраской называл коричневыми, военных с садистскими наклонностями — садистами, а цензоров-идиотов — идиотами, поэтому предусмотрительная цензура «Новостей» никогда не пропускала его статьи.) Учебник назывался «Pas `a pas» [42] . Совершая приятное путешествие от одной главы к другой, ученики должны были шаг за шагом постигать особенности французского языка, например правильное употребление разных прошедших времен — imparfait и pass'e d'efini: «La belle princesse 'etait assise dans sa chambre et tricotait paisiblement, lorsque tout d’un coup un brigand entra». Итак, прекрасная принцесса, долго сидевшая в imparfait в своей комнате и занимавшаяся вязаньем, была напугана разбойником, ввалившимся внезапно и поэтому в pass'e d'efini. Он хотел причинить ей зло, но тут появился Гиньоль, Петрушка, естественно, тоже в pass'e d'efini, и бил разбойника своей трещоткой так долго и упорно, что pass'e d'efini во время этого избиения сдалось и уступило место imparfait. Но почему классическое окончание всех французских сказок со времен Перро звучит (в pass'e simple — третьем прошедшем времени): «Et ils v'ecurent heureux jusqu’`a la fin de leurs jours» [43] , отец и сам не знал, так что его история закончилась без этого предложения.

41

Ален-Фурнье (1886–1914) — французский писатель.

42

«Шаг за шагом».

43

Они жили счастливо до самого конца своих дней.

Еще были шутливые рисунки, на которых учителя средней школы поскальзывались на банановой кожуре или важные отцы семейств молили о пощаде своих маленьких сыновей, которым удалось провести захват шеи сверху.

Клара все еще носилась по саду между тянувшимся вверх горохом и начавшими краснеть помидорами.

В мансарде, где раньше жила Хильдегард, теперь обитал господин Файкс. Господин Файкс переправился через Рейн недалеко от Дорнбирна, и у него имелось только то, во что он был одет: потрепанный костюм из оксфордской фланели и ботинки из оленьей кожи с дырявыми подошвами. Целые дни он проводил в Клариной кухне — Клара ведь работала в саду, — надев фартук поверх костюма. Его идея состояла в том, чтобы удалить из картофеля или яблок воду (а в принципе этот план, по его мнению, годился для всех овощей и фруктов) и сделать из них порошок, который можно превратить в картофельное пюре или яблочный мусс, добавив воды. Он варил, парил, и резал, и мешал, и охлаждал, взвешивал, заносил результаты в таблицы и каждый вечер с боязливой гордостью угощал Клару, отца и ребенка результатами дневных испытаний. Отец ел и восклицал:

— Это замечательно вкусно, господин Файкс!

А Клара качала головой и выкидывала еду в мусорное ведро. Ребенок, то есть я, тоже этого не ел. (После войны господин Файкс вернулся на родину в Инсбрук и получил обратно свою фабрику, которую нацисты «ариизировали». Он снова занял место в директорском кресле, кожа которого вытерлась и потрескалась, потому что семь лет в нем сидел какой-то эсэсовец. Выяснил, что кто-то другой обскакал его в изготовлении замороженного и высушенного картофельного пюре или успел быстрее получить патент. Он купил себе новый костюм и новые ботинки — не такие элегантные, как прежние: фланели из Оксфорда и оленьей кожи больше не было — и начал снова производить средство для желирования, которое и до войны занимало одно из первых мест на рынке.) А еще господин Файкс — единственный в доме — помогал Кларе в саду и таскал ящики с кольраби или, сидя на корточках между грядками, собирал в ведро колорадских жуков.

Другой постоянный гость в доме — тоже беженец и тоже еврей — был старше господина Файкса, почти старик, субтильный мужчина по имени Александр Мориц Фрай [44] ; все называли его Амф. «Амф снова забыл свой зонт», «Ты же знаешь, Амф не ест цветной капусты», «Включи отопление и на кухне, иначе Амф замерзнет за обедом». В полнолуние он переплыл на лодке Боденское озеро — это при том, что не умел плавать, ничего не видел в темноте и имел слабое сердце, — а до войны был в Германии почти знаменитым писателем. В стране, ставшей для него прибежищем, хотя здесь тоже говорили и читали по-немецки, его никто не знал. Да и он не знал никого — только Германа Гессе и Томаса Манна, которые весьма сдержанно ответили на его письма, — и не понимал местного диалекта. Любое приветствие он воспринимал как угрозу, а любой вопрос — как допрос. Правда, у него было разрешение на проживание в Швейцарии, но ему запрещалось находиться где-либо, кроме Валлизеллена, и каким бы то ни было способом зарабатывать деньги, даже писать и издаваться. (По совету союза писателей власти следили за тем, чтобы книги, газеты и журналы полностью оставались в ведении местных творческих сил.) Так что свои поездки в город Амф воспринимал — и при этом не был совсем уж не прав — как очень опасные вылазки, после которых он пытался прийти в себя, сидя с бледным от страха лицом в гостиной в кресле из металлических трубок, пока не наступала пора, когда он снова начинал бояться, потому что надо было собираться обратно. Собственно говоря, он боялся всегда. Он не решался сесть в трамвай, хотя отец буквально всовывал ему в руку проездной билет, и медленно, шаркая, шел всю дорогу пешком, полтора часа туда, полтора часа обратно. Амф думал, что, если будет идти медленно, его не станут проверять, да он и не мог ходить быстрее. (И все-таки как-то раз полицейский решил проверить его документы, а Амф был как раз на границе Валлизеллена. Полицейский кивнул и вернул ему бумаги.)

44

Александр Мориц Фрай (1881–1957) — немецкий писатель.

Он пил кофе с моим отцом и ругал Томаса Манна и Германа Гессе. Что за глупые книги «Степной волк» и «Королевское высочество»! Он читал стихи Августа Штрамма [45] и Эльзы Ласкер-Шюлер [46] , которые знал наизусть, хотя сам писал совершенно иначе. (Нежно, медлительно, печально.) Отец давал ему деньги и свел с тем редактором «Новостей», который всегда возвращал ему острые статьи. Зато редактор не считался с указом властей (он называл его «намордником») и публиковал эссе и рецензии Амфа под псевдонимом, звучавшим на швейцарский манер. На гонорар, двадцать франков, Амф потом жил целый месяц.

45

Август Штрамм (1874–1915) — немецкий поэт и драматург.

46

Эльза Ласкер-Шюлер (1876–1945) — немецкая поэтесса, эссеистка, драматург.