Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник)

– А толчков будет больше чем достаточно, – соглашается со мной Вадим, – на теме кризиса сейчас мечтает отоспаться вся журналистская тусовка.

– Да, ребята, молодцы! – говорит Вербицкий, выключив телевизор. – Зайцевым и бомжами вы аудиторию напугали, финансовым кризисом вы её раздели, остаётся только, хе-хе, убить. Шутка.

– Убить мы её, Аркадий Яковлевич, можем только постоянной демонстрацией шокирующих новостей. Может, нам телеканал открыть? Хоррор-ТВ. Позволят нам такие бюджеты? – спрашивает Вадим. – Что-то типа «Дискавери».

– Бюджеты-то нам позволят, федералы не позволят. Все частоты под государственным контролем, – мрачно замечаю я.

– Насчёт «Хоррора», – обращается ко мне Вербицкий, смеясь. – А как вы умудрились прапора без ноги снять в первый раз?

– Да просто, – пожимаю плечами я. – Одеялом накрыли, ногу подогнули, а на месте сгиба сделали пятно, типа кровь.

– А как федералы потом его в эфире заставляли прыгать на одной ноге! – Вербицкий закрывает ладонью рот и практически всхлипывает. – Я чуть не умер, когда на это смотрел.

– Самое смешное было, когда они его с постели стаскивали, – говорит Вадим, – как он упирался и кричал: «Позовите мне адвоката!».

Мы все дружно хохочем, и тут, как бы невзначай, я говорю Вербицкому:

– А знаете, Аркадий Яковлевич, это хорошая мысль, про убийство аудитории.

– Ну, это метафора, – улыбается он.

– И «Хоррор ТВ» опять же в тему, – продолжаю вслух рассуждать я, глядя куда-то поверх их голов.

– В смысле? – переспрашивает Вадим.

Я встаю, подхожу к телевизору и, опираясь на него, начинаю рассуждать:

– Давайте подумаем, что движет аудиторией? Что заставляет её принимать нужное нам решение?

– В основном телевизор, – Вадим, будто отличник, отвечает первым и косит глазом в сторону Вербицкого.

– Это средство передачи информации. А я говорю о самом информационном посыле. Какое чувство быстрее всего вовлекает аудиторию в процесс? Что делает из телезрителя участника?

– Любопытство? – предполагает Вербицкий.

– Слабо, что ещё?

– Сопереживание? – включается Вадим.

– Так, ещё?

Похоже, игра увлекла обоих. Вербицкий задумывается, постукивая пальцами по столу, и выдаёт:

– Любовь?

– Сильнее.

– Ненависть! – почти кричит Вадим.

– Тепло, но не то.

С минуту мы сидим молча, затем Вербицкий, видимо вспомнив, с чего начинался мой спич, встаёт и тихо говорит:

– Ужас. Вот что влияет сильнее всего. Я правильно тебя понял, Антон?

– Именно. Ужас. А если быть более точным – страх. Мы уже достаточно поиграли со страхами аудитории. Страх надвигающейся диктатуры, страх отдавать детей в армию, страх потерять сбережения. Мы не использовали самого главного. Страха…

– …смерти… Антон, это опасная материя, ты хорошо понимаешь, с чем мы будем играть и что нам нужно для этого?

– Нам нужно событие, безупречное с эстетической точки зрения и безотказное по силе своего воздействия на людей, Аркадий Яковлевич.

– А в чём эстетика-то, Антон?

– Эстетика смерти и опасности, которая рядом с тобой, здесь и сейчас. Например, видео падающих башен 11 сентября останется самым сильным визуальным рядом ближайших ста лет. Если, конечно, какие-нибудь хитроумные медийщики не уговорят властные структуры обрушить более высокое здание в качестве старта предвыборной или другой агитационной кампании. Парням, которые это придумали, перед арестом и заключением, нужно дать по «Оскару» – за спецэффекты и введение в информационное поле новой картинки-ассоциатора. Изображение Микки Мауса ассоциируется с мультфильмами, «Биг Мака» – с едой, а изображение «Близнецов» теперь ассоциируется со смертью. Я думаю, в компьютерных играх смерть скоро будет изображаться пиктограммой с башнями. Вот это эстетика.

– Да уж, – отвернувшись, роняет Вербицкий.

– Во время «9/11» был пик посещаемости в интернете, – мечтательно улыбается Вадим.

– Вот именно, – сухо говорю я, – нам нужен теракт.

В кабинете повисла тишина. Слышно было, как за стенкой секретарша цокала каблуками и кипел электрический чайник.

– Теракт? – Вадим расслабляет узел галстука и смотрит на Вербицкого.

– Антон, это уже слишком. Это чистый криминал. Мы же работники СМИ, а не подрывники. Я на это никогда не дам санкцию.

– На что? – переспрашиваю я. – На подрывников?

– На терроризм.

– Аркадий Яковлевич, разве вы называете террористами пиротехников, работающих на «Мосфильме»?

– Антон, давай без твоего вечного эзопова языка, ладно? – раздражается Вербицкий. – Как ни назови, а терроризм он и есть терроризм. Во всём мире. И после исполнения твоей задумки нам наши, а не эзоповы языки оторвут и в задницы засунут. В наши, опять же.

– Да, Антон, это уже через край. Я согласен с Аркадием Яковлевичем. Они нас просто раздавят за это.

– Постойте-постойте, – начинаю раздражаться я, – за что за «это»? Вы меня, может, дослушаете?.. Как правильно заметил Вадим, всё начинается с телевизора. А теперь представьте, что телевизор сейчас показывает, как я захожу в соседнюю комнату и убиваю секретаршу Аркадия Яковлевича.

– Э… – вставляет Вербицкий.

– Секундочку, – останавливаю я его и открываю дверь кабинета. – Вадим, ты пока представляй, что телевизор работает.

Я выхожу в приёмную и закрываю за собой дверь.

– Оленька, – обращаюсь я к секретарше, – крикните, пожалуйста.

– А зачем, Антон Геннадьевич? – спрашивает она испуганно.

– Ну, крикнете, крикнете. Будто вас режут, а то они не верят, что вы тут живая.

– Так вы вроде бы не заказывали ничего. Ни чая, ни кофе?

– Дело не в этом. Кричи, я тебе говорю!

– И-и-и-и-и-и! – тоненько визжит она.

– Сильнее! – Я подхожу и беру ее за горло.

– А-а-а-а-а-а-а! – вопит она испуганно.

– Спасибо, Оленька.

Я иду обратно в кабинет, оставляя её в полной растерянности.

– Вы слышали крики и видели, как Антон Дроздиков убивает Ольгу. Убийство было?

– По-видимому да, – уклончиво отвечает Вербицкий.

В этот момент заходит Ольга:

– Прошу извинить, у вас все в порядке?

– Да… – рассеянно отвечает Вербицкий, – все хорошо, спасибо.

Ольга выходит.

– Как видите, Ольга жива, – говорю я, – но отменяет ли это показанное мной на экране? Речь идёт об инсценировке. Представьте себе, что где-то в Москве гремит взрыв. Приезжают «скорые», «менты», увозят погибших. Все это снимает на видео случайно оказавшаяся рядом группа телевизионщиков. Или любителей. К месту происшествия стягиваются журналисты и камеры. Врачи уже уехали, забрав пострадавших. Спецподразделения блокируют район и мешают снимать. А первая плёнка попадает на все каналы.