Дневник полярного капитана

Это очень милая выдумка; но когда я узнал, что на нее пошел всякий хлам, как то: тут какое-нибудь зубчатое колесо или пружинка, там магнитик и тому подобное, выпрошенные там и сям, мне стало ясно, что у нас весьма замечательный повар. Впоследствии, когда до моего сведения дошло, что Клиссольд был призван на совещание о недугах Симпсонова мотора и что он способен соорудить сани из простых ящиков из-под клади, я уже не так удивился, потому что к тому времени узнал, что он много упражнялся в ручном труде и в машинном деле до того, как взялся за кастрюли и сковороды.

Мои первые впечатления включают такие вещи, которым я спешил посвятить специальное внимание, а именно помещения для наших животных. При этом я убедился, что наши русские молодцы заслуживают не меньшей похвалы, чем мои англичане.

Антон с помощью Лэшли [старшего кочегара] устроил конюшни. Во всю длину пристройки тянулись стойла, отделенные друг от друга перегородками до пола так, чтобы беспокойные ноги лошадей не могли попасть под них. Кормушки спереди были обиты жестью, чтобы лошади, имеющие дурную привычку грызть дерево, не могли ей предаваться. Я не мог подавить вздоха при мысли о том, скольким стойлам придется пустовать, в то же время радуясь тому, что, какой бы ни стоял мороз, какие бы ни дули ветры, для уцелевших десяти лошадей места, теплого и укрытого, больше чем достаточно.

Впоследствии мы имели возможность всем, кроме двух или трех, дать двойное помещение, в котором они могут и полежать, если пожелают.

Лошади имели недурной вид, если вспомнить, как мало, собственно, их кормили. Шерсть на них, удивительно длинная и мягкая, представляет большой контраст с шерстью оставленных на мысе Хижины. Их проезжали Лэшли, Антон, Дмитрий, Хупер и Клиссольд обыкновенно верхом. Так как море еще только недавно замерзло, манежем служило песчаное взморье, простиравшееся до озера Чаек. По этому пространству во всю прыть носились всадники без седел, и я был свидетелем не одного забавного случая, когда лошадь и всадник расставались друг с другом с поразительной бесцеремонностью.

Я этот вид упражнений не считал особенно полезным для животных, но решился не вмешиваться пока, а дождаться возвращения нашего конюха.

На попечении у Дмитрия осталось всего пять или шесть собак; но они были в довольно хорошем виде, принимая в расчет все обстоятельства, и парень, очевидно, очень старательно ходил за ними; даже поставил небольшую пристройку, могущую, в случае надобности, служить лазаретом.

Таковы в общих чертах впечатления, вынесенные мною от первых часов моего пребывания на нашей станции по возвращении, впечатления, почти безусловно приятные, в противоположность тому, что рисовал мне страх на пути домой. По мере того как проходили дни, я мог дополнить общее очертание не менее удовлетворительными деталями, и, наблюдая за развитием новых улучшений, я все более сознавал, за какую обширную и многосложную, но в высокой степени совершенную организацию я принял на себя ответственность.

Понедельник, 17 апреля.

Собрались вернуться в старый дом с двумя 10-футовыми санями, в составе восьми человек: Я, Лэшли, Дэй, Дмитрий – с одними санями; Боуэрс, Нельсон, Крин, Хупер – с другими.

Отправились в 8 часов утра, забрав, кроме легкого личного багажа, провизии для старого дома на неделю: коровьего масла, овсяной крупы, муки, свиного сала, шоколада и пр.

Две лошади довезли сани до места за милю от Ледникового языка. Ветер, дувший с севера, перешел во второй половине дня к SО и стал еще холоднее. Пасмурно, освещение скверное. Нашли место, где можно перейти на ледник, но сбились с пути. Перешли Ледниковый язык почти по прямой линии, но было много трещин. Идя впереди, я не раз вдруг исчезал с глаз товарищей, которые сильно пугались, пока не подходили настолько близко, чтобы разглядеть, что случилось. Очень тяжело было идти по морскому льду, таща сани против сильного ветра, разносившего снег. У всех подморожены лица, у некоторых очень замерзли ноги. Чинили сани и тащили их дальше. Сползший с ледяной гряды сугроб образовал карниз, и нашу веревку завалило снегом.

Все так прозябли, что я решился сделать привал, чтобы напиться чаю и переобуться. Пока готовили чай, Боуэрс и я прошлись к югу, потом к северу, вдоль береговых скал, ища, где бы можно подняться, и наконец нашли нависший карниз, доступный с помощью горной веревки. Рядом со скалой Хаттона или с севера спуститься невозможно.

После чая мы разгрузили одни сани и поставили их; они стоймя одним концомкак раз доставали до края карниза; четыре человека удерживали их на месте. Взобравшись по спинам и по саням, я топориком прорубил во льду ступени и по ним влез на верх карниза. Тогда, с помощью веревки, я поднял Боуэрса; за ним последовали другие; затем поштучно подняли кладь. Последним остался Крин; за ним мы спустили сани на веревке и подняли его, смеющегося во весь рот; мы, впрочем, и все считали, что ловко превозмогли препятствие. Было страшно холодно, но все работали с редким пониманием и расторопностью, и все наконец было собрано и упаковано. Оставалось еще подняться на крутой склон при очень плохом свете, делая частые обходы во избежание трещин. Когда мы достигли верха и проплелись мимо кратеров, мы были порядком измучены и обливались потом. Остановились для ночевки в 9 часов вечера. Ночь холодная, но тихая; –38° [–39°C]. Спали недурно.

Вторник, 18 апреля. Мыс Хижины.

Поднялись в 7 часов утра при лунном свете. Позавтракав, быстро собрались в путь. Лэшли всегда прекрасно собирает и разбирает лагерь.

Поднимаясь с большим трудом в Касль-Рок, сильно потели, а это при такой температуре более чем неприятно. Пришли в старый дом в 1 час пополудни. Там нашли всех здоровыми и в отличнейшем настроении. Не видно, чтобы по нам особенно скучали.

Нам рассказали, что после нашего ухода стояла все время дурная погода, с морозами и метелями. Потом долго дул юго-западный ветер, температура упала до –20° [–29°C] и ниже. Ветер совершенно не давал морю замерзать у берега. Открытая вода доходила до мыса Хижины.

Уилсон сообщил, что в понедельник видел большого поморника. Оказалось, что тюленьего жира израсходовали больше, чем ожидалось. К счастью, два дня назад убили тюленя и пополнили запасы. В день нашего возвращения убили еще одного тюленя. Сейчас крепкого льда меньше, чем до нашего прихода сюда.

Среда, 19 апреля. Мыс Хижины.

Ночь тихая. В полдень море промерзло на 4 1/2 дюйма. Это доказательство того, что при подходящих условиях оно легко замерзнет.

На льду появились три тюленя. Всех троих убили и пополнили подходивший к концу запас жира. Теперь хватит еще на 12 дней, а к тому времени, надеюсь, подоспеют и другие.

Думаю завтра двинуться в обратный путь, но сейчас небо обложное и задувает южный ветер. Днем весь лед, ставший прошлой ночью, растаял. Похоже, что море собиралось замерзнуть, если бы не стал крепчать ветер. Лошади чувствуют себя более-менее, только шерсть у них куда реже и короче, чем у тех, которые стоят на станции. Видимо, в их корме недостаточно жира. Завтра пойдем назад. Я успокоился – в старом доме живется очень недурно.

С собаками все по-прежнему. Все ничего, кроме Вайды и Рябчика, у которых слишком редкая шерсть.

Меня впечатлила опытность Крина и Лэшли в работах по благоустройству походного лагеря.

Четверг, 20 апреля. Мыс Хижины.

Сегодня утром все было готово; но началась метель. Погода невозможная. Снег валит. Ветер задувает с юга, температура низкая. Решили прогуляться на мыс Армитедж, но прогулка была малоприятной. С мыса дует ветер силой 7 баллов. Температура ниже –30° [–34,5 °С].

Море – черный котел, над которым стоит густой туман, так называемый «морозный дым». В такую погоду никогда не станет лед.

Пятница, 21 апреля.

Двинулись в обратный путь в 10 часов 30 минут утра.

Оставил Мирза заведовать станцией и при нем Дмитрия для ухода за собаками, также Лэшли и Кэохэйна, чтобы смотреть за лошадьми. Нельсон, Дэй и Форд остались, чтобы составить себе понятие о здешней жизни. Со мной пошли: Уилсон, Аткинсон, Крин, Боуэрс, Оутс, Черри-Гаррард и Хупер.

По лыжному склону поднялись, как всегда, без остановок. Лэшли и Дмитрий проводили нас почти до Касл-Рока. Ветер очень холодный, кое-кто обморозился.