Дневник странствующего проповедника 1-13

Но ничего не вышло. После оформления иммиграционного листа, я приблизился к таможенному контролю, но был остановлен двумя женщинами в бурках. Бурки - это одежды, которые носят мусульманские женщины, совершенно чёрного цвета, даже глаза закрывающие чёрной вуалью. Они попросили меня отойти всторону. Затем подошли двое мужчин в накрахмаленных белых одеждах и попросили меня выложить всё, что у меня есть, на стол. Когда я выложил свою шафрановую одежду, они были явно удивлены. Но когда я выложил на стол Шримад-Бхагаватам, их глаза открылись ещё шире.

–  Что это?
– спросил человек на ломаном английском.

–  Это· книга историй, - ответил я.

–  А что в той сумке?
– спросил он, указывая на сумку, висящую на плече.

–  Ничего особенного, - сказал я, делая вид, что не понимаю его желания заглянуть в неё.

–  Положите её на стол, - сказал он.

У меня не было выбора, и через несколько мгновений они уже обследовали чётки и, к моему ужасу, мой Нрисимха шалаграм.

"Мой Господь, - тихо молился я, - пожалуйста, прости меня".

Один из таможенников начал нюхать шалаграму.

–  Что это?
– спросил он.

Я был настолько расстроен, что не смог ответить.

–  Что это?
– нетерпеливо переспросил он.

–  А на что это похоже?
– сказал я, не желая усугублять своё расстройство отношением к шалаграму как к чему-то мирскому, тем более перед Самим Господом.

–  Это похоже на камень, - сказал он.

–  Ну и·?
– спросил я.

И он положил шалаграм обратно в сумку.

Похоже, они хотели бы обследовать и оставшиеся вещи, но неожиданно подошел ещё один таможенник. "Вы солдат?" - спросил он меня.

Теперь я ясно видел выход из затруднительного положения. "Да, сэр", - ответил я доверительно, вспоминая годы, проведённые в морской пехоте.
– "Ефрейтор Тиббиц. Первый под-батальон, корпус морских пехотинцев Соединенных Штатов. Моя компания исполняет обязанности в этом регионе.

"Прекрасно", - ответил он, повернувшись к остальным служащим.
– Пропустите его".

Когда я вышел из аэропорта, я услышал, как громкоговорители из ближних мечетей напоминали верующим, что сейчас время поклоняться Мекке. И многие люди расстилали на земле коврики, чтобы читать молитвы. Я видел даже, что некоторые машины останавливались, откуда выходили люди, и, отойдя на обочину, возносили молитвы.

Меня встретили и повезли туда, где я должен был остановиться. Как и в других мусульманских странах, я заметил, что улицы здесь были чистые, везде царил порядок. Было заметно отсутствие баров, дискотек и ночных клубов, а мужчины и женщины не смешивались на улице. Различить их было очень легко: мужчины носили ярко-белые накрахмаленные одежды, а женщины - черные бурки, покрывающие их с головы до пят.

–  Наденьте обратно бейсболку, - сказал водитель, когда мы подъезжали к его дому.

–  Но до двери осталось всего несколько метров, - сказал я, немного удивившись.

–  Достаточно будет одной жалобы, - рассудительно заметил он.

Программы проводились по вечерам в разных домах, тихо, с закрытыми дверями, не пропускающими шум. Мне сказали, что программы не запрещены, но слишком много их здесь не потерпят.

В течение всего визита, я давал больше лекций, чем киртанов. У меня было достаточно времени, чтобы читать, поэтому я мог о многом рассказать. Было невозможно свободно выходить на улицу, поэтому я большей частью находился в своей комнате. За семь дней мне удалось прочитать "Учение Шри Чайтаньи" от корки до корки.

Я не привык весь день сидеть в помещении. Чувствовалось беспокойство, почти отчаяние. "Я хочу уехать домой", - громко сказал я себе однажды утром.

Но через несколько мгновений, взглянув в зеркало, я отругал себя. "Дом?
– спросил я.
– Дом? Ты же в отречении. Ты должен стыдиться себя самого!". Затем я придумал наказание за мое минутное отступление от санньяса дхармы. "Завтра, - дал я обет, - я буду поститься весь день".

На следующий день после поста пришел хозяин дома и сказал, что сегодня мы едем за город, где состоится программа с участием рабочих из Индии. "Чернорабочие из-за границы?
– подумал я.
– Похоже, программа будет совсем простой".

Когда мы проезжали пригород, я заметил много финиковых деревьев, растущих вдоль дороги. Водитель повернулся ко мне:

–  В Шариате говорится, что можно получить огромное благо, срубая финиковые пальмы в большом количестве.

–  Неужели?
– спросил я.

–  Да, - ответил он, - а еще говорится, что Бог накажет того, кто собьет верблюда машиной. Эти животные находятся здесь под защитой. Но если он всё же сделает это, то получит мгновенную реакцию. Верблюды очень большие, у них длинные веретенообразные ноги и тяжёлые тела, поэтому они сразу же проломят лобовое стекло. Многие люди уже погибли от этого.

–  Это интересно, - сказал я.

Водитель повернулся с немного озадаченным взглядом.

–  Интересно?
– спросил он

–  Интересно не в плане развлечения, - ответил я, - это познавательно.

Он не понял моего комментария, что только прибавило расстройства, которое я и так испытывал, живя в изоляции. Я также чувствовал озноб после моего вчерашнего поста собственного сочинения. "Я, определённо, хотел бы оказаться сейчас во Вриндаване", - сказал я себе.

Мы остановились у старого склада. "Здесь я задержусь ненадолго", - подумал я.

Натянув мою кепку "Янкиз" прямо на лоб, я отстегнул ремень, выпрыгнул из машины и быстро пошел к входу, пока местные жители не заметили меня (такие предосторожности стали уже обычным делом).

Зайдя в офис для приёмов, я был удивлен, услышав запись замечательного бенгальского киртана, доносящегося из динамиков. "Звуки из духовного мира, - сказал я себе, - это подобно пребыванию в Майапуре". Я закрыл глаза и приостановился немного послушать эти благоприятные звуки.

Организатор взял меня за руку. "Пойдемте в главную комнату", - сказал он. Нехотя я оторвал себя от короткого момента пребывания в духовном мире.

Но какой неожиданный сюрприз ожидал меня впереди! Открыв дверь, я был ошеломлен. В комнате была группа 40 бенгальцев, многие в дхоти и курте, играющих на мридангах и караталах, поющих святые имена и танцующих в экстазе. Оказывается, я слышал не запись - это был живой киртан.

Преданные пели, а все остальные подпевали:

"Гаурангера дути пада, джар дхана сампада, се джане бхакати-раса-сар".

Это был бхаджан Шаварана-Шри-Гаура-Махима (Слава Шри Гауранги) из Прартханы Нароттама даса Тхакура: