Дневники св. Николая Японского. Том V

Вернувшись с выставки, съездил в Imperial Hotel сделать визит Александру Ивановичу Павлову, Бирюкову и сегодня приехавшему и остановившемуся там же Павлу Степановичу Попову, пекинскому драгоману, которого лексикон здесь печатается; он был у меня, когда я отлучался на выставку.

20 апреля/3 мая 1901. Пятница.

О. Петр Кано, из Хакодате, пишет, что Евграф Кураока, отправляющийся на Камчатку, просит меня «для удобства сношений там с русскими (коосай–но бенрино тамени)» написать ему свидетельство, что он христианин. — Отвечено, что если б просил для того, чтобы участвовать там в таинствах Церкви, то свидетельство следовало бы дать: хакодатский священник должен бы был снабдить его этим свидетельством. Но так как Евграф просит совсем не для церковной нужды, то и совсем свидетельство не нужно, — Хочет посредством моего свидетельства добыть там привилегию на рыбные ловли, или что–либо в этом роде; словом, злоупотребить, как когда–то злоупотребили сим на Сахалине, отчего произошла потом в Хакодате между христианами неурядица, в которой деятельное участие принимал этот же самый Евграф, по своей ссорливости и злоязычию дряннейший из хакодатских христиан, несмотря на то, что с пеленок воспитан Миссиею.

21 апреля/4 мая 1901. Суббота.

Утром, во время перевода, являются две русские воспитанницы, учившиеся в Католическом женском монастыре здесь, на Цукидзи, дочери инженерного полковника Языкова в Хабаровске — Вера, девятнадцати лет, и младшая сестра ее, очень встревоженные, со слезами на глазах, и рассказывают следующее: «Первого мая они вместе с своей старшей сестрой Марией, которой без двух недель двадцать один год, отправились из монастыря домой, в Хабаровск; для того сели в Иокохаме на пароход, идущий в Кобе. Проводила их на судно монахиня; по уходе ее Мария сказала сестрам, что «у нее голова болит, поэтому она запрется в своей каюте, чтобы не беспокоили ее». Часа через три, когда они уже были в море, хватились они сестры, но ее и след простыл: ни в каюте, нигде на судне не нашли ее, а нашли письмо, адресованное к сестрам, в котором она объясняет, что уходит в католичество, потому оставляет их, просит не искать ее, ибо никак не найдут — она не останется в Японии. Крайне опечаленные этим сестры в Кобе сошли с парохода и по железной дороге вернулись в Токио, и вот пришли ко мне просить выручить их сестру от католических монахинь; жаловались, что они совратили ее, что все приготовили к ее побегу, что теперь они — сестры — поняли, для чего Мария взяла себе отдельный от них паспорт, для чего монахиня отдельно указала ее багаж, для чего покупала ей темные очки» и прочее.

Я, к сожалению, ничем не мог непосредственно помочь им. Со мной, вероятно, эти фанатики в Католическом монастыре и разговаривать бы не стали. Потому я отправил их к посланнику, а вслед за ними и сам отправился к нему. Александр Петрович Извольский горячо принял их дело; но тотчас же изъявил сомнение, чтобы можно было вернуть украденную монахинями — вероятно, ее уже успели спровадить из Японии. Он оставил девиц у себя и обещал немедля предпринять все, что возможно, а после известить меня о том, что сделано.

В три часа посланник, действительно, приехал ко мне и рассказал следующее: был он у монахинь; начальница и две сестры приняли его. Первая с изумлением приняла рассказ о похищении и, по–видимому, не знала о нем; по лицу же сестер, особенно той, которая совращала Марию, прямо было видно, что они знают и устроили все; но, конечно, зареклись во всем. Посланник им сказал, что «прямо винит их в исчезновении их воспитанницы, которая была поручена им и которая теперь где? Быть может, в каком–нибудь непотребном месте, по их вине. Вина их тем больше, что воспитанница несовершеннолетняя, не могущая распоряжаться собою. И потому пусть они найдут ее и доставят в Посольство или скажут, где находится. Будет он ждать до девяти часов завтрашнего утра их ответа, и если не будет удовлетворен, то отнесется к японскому Правительству, чтобы пропавшую искали по всей Японии». — С этой угрозой посланник оставил монахинь, потом был у французского посланника с просьбою его содействия найти похищенную французскими монахинями.

Был Павел Степанович Попов с супругой и четырьмя дочерьми посмотреть Миссию с ее учреждениями и доплатить то, что передержано было на его словарь. Кстати и пожертвовал 31 ену на Миссию.

Rev. Snodgrass прислал следующее печатное письмо: Dear Sir, will you be so kind as to answer the following questions in the interest of Christian Union in Japan:

1) What is you personal view as to the kind of union desirable; and in what condition would such union leave the present denominations?

2) How can such a union be best accomplished, и прочее.

По прочтении, набросал в ответ: Му view is — to return all protestant denominations to the faith of one individed Church of the first ten centuries of Christianity, etc; но отбросил в сторону, раз — не совсем прямо на вопрос, другой — какая польза толковать с протестантами об union? Не исцелишь никого из них от этой вечно зудящей у них болячки сектантского разлада. Исцелятся они только тогда, когда и взаправду вернутся к вере Неразделенной Церкви первых десяти столетий, если только Господь пошлет им это счастие, которого они по своей гордости в настоящее время еще отнюдь не достойны.

22 апреля/5 мая 1901. Воскресенье.

До Литургии крещено несколько человек. В том числе — мать Елисаветы Котама, начальницы Женской школы, старуха шестидесяти пяти лет. Странные отношения к вере и к детям! Последним нисколько не помешала сделаться христианами, а сама до сих пор никак не хотела из–за убеждения, будто христианство запрещает почитать предков. Наконец ей втолковано было, что оно не только не запрещает, а велит почитать и любить предков, но только выражать эти почтения и любовь молитвою Богу за них, а не им. Ныне она с сожалением говорит — «отчего я не знала этого двадцать лет тому назад, тогда бы следовало сделаться христианкою». Крещена также подкинутая в Миссию девочка, взятая Елисаветою Котама на воспитание. Мать девочки приходила в Женскую школу повидать дочку, рассказывала, как по звону соборного колокола пришла ей решимость подкинуть именно сюда, как потом она месяц в тюрьме высидела — наказание по японскому закону за подкинутие, и прочее.

После Литургии был благодарственный молебен по случаю рождения сына у Наследника японского престола. Предварительно я сказал несколько слов о том, что Бог хранит японское государство, современные которому древние государства давно погибли, — хранит за добрые качества у японского народа, любезные Богу, хотя еще не знакомому японцам; что добром своим японский народ много обязан руководящей его Императорской династии — потому должен молиться за нее…

Из Церкви между другими японскими гостями зашел ко мне Иосиф Окада, прибывший из Накацу, на Киусиу, просить привилегию на изобретенную им машину вязать сети. Это бывший католический катихизатор, познавший ложь католичества, бросивший его и принявший в прошлом году православие. Он обратил потом в православие и живущего в Накацу уже семь лет Фудзии, бонзу знаменитой фамилии (смотри — 16 апреля). Думал я, нельзя ли из Фудзии образовать проповедника. Оказывается — нельзя. Окада рассказал, что Фудзии не прочь сделаться служителем Церкви, но «прямо священником». Этой одной черты достаточно, чтобы видеть, что у человека нет христианского смирения нисколько, что он едва ли и понял христианство, и что о. Петр Кавано поспешил крестить его. Сам Окада — человек скромный, почтенный и, по–видимому, искренний христианин.

23 апреля/6 мая 1901. Понедельник.

День тезоименитства нашей Государыни, потому был в Посольстве на молебне. За завтраком и после был горячий спор у посланника с Ванновским об отношении в России Правительства к католикам. Извольский винит светское Правительство (совершенно исключая из этого Духовное ведомство), что оно суровыми и разными нелогичными мерами раздражает католиков и глубже вгоняет в них дух фанатизма и ненависти к России. Ванновский отстаивал строгие меры.

Кстати, католические монахини признались, что они способствовали побегу Языковой: они снабдили ее деньгами на проезд до Парижа и отправили ее на пароходе, ушедшем в Канаду. Значит — finita la comedia, девица безвозвратно поглощена мутным морем католичества. Дураки родители, волчицам поручающие ягнят.

Вечером был Такеноуци, издатель морального журнала «Ринрикай», спрашивал, верно ли переданы мои мысли в статье, описывающей предыдущее его свидание со мною; в дальнейшем разговоре я продолжал убеждать его, что христианская религия — единственное прочное основание нравственности; но человека неверующего едва ли можно убедить в этом.

24 апреля/7 мая 1901. Вторник.

Утром, во время перевода, сказано, что «два старика, пришедшие из Магата (в провинции Акита), желают меня видеть; Иоанн Хатакеяма направил их сюда; они хотят сделаться христианами». На мой вопрос — «не могут ли они пожаловать часа в три — теперь я занят?» — они ответили, что «придут в три часа».

В назначенное время приходят; действительно, очень почтенные, седые; один притом бывший маленький князек.

— Прибыли взглянуть на Токио? — спрашиваю.