Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
Вечером в Церковь идти не мог, по завету доктора, чтобы еще больше не затянуть болезнь.
После всенощной в Семинарии было прощальное собрание (сообе- цуквай) о. Сергию, на которое ребята стянули с меня пять ен; наораторствовались, должно полагать, вволю.
2/14 февраля 1899. Вторник.
Праздник Сретения Господня.
В последний раз сегодня о. архимандрит Сергий отслужил в Соборе Литургию в сослужении с отцами Семеном Юкава и Романом Циба. После Литургии отпели ему путешественный молебен оба хора с сомолением всех бывших в Церкви. Я не был в Церкви — кашель мучил.
Пообедали потом мы с ним вдвоем у меня. Затем все время приходили к нему прощающиеся. В четыре часа он напился чаю у меня, и с час потом мы с ним беседовали. Друзьями расстаемся, ни разу ведь не поссорились; я никогда не видел
В половине шестого он зашел ко мне проститься; заплакал; грустно было и мне расставаться. Немалая толпа собралась проводить его; но поехал он к о. Сергию Глебову, чтобы там поужинать и вместе с ним отправиться в Йокохаму.
Итак: finita la Comedia! Все, что не в пределах воли Божией, разве не есть комедия? А двукратный приезд и отъезд отсюда многолюбезного о. Сергия Страгородского — результат его доброты сердца и слабости воли, в взаимодействии с внешними толчками, — разве можно поставить на счет воли Божией? Было бы злочеханием.
С шести часов мы с Накаем занимались переводом, хотя кашель еще очень мешает.
3/15 февраля 1899. Среда.
Петр Исикава, редактор, вернулся из Одавара; двадцать три дома немирных с великим усердием приняли его, всюду собирались слушать его поучения и «изъявили полную готовность помириться с о. Петром, ходить в Церковь к нему и ничего не иметь против него, только одно они не могут: иметь его своим духовным отцом, исповедаться, открывать свою душу перед ним», — Слава Богу и за этот достигнутый результат! Что ж, пусть исповедуются излюбленному ими о. Павлу Савабе. Только устроить это нужно так, чтобы не было соблазна. Сделаем так. Я вызову опять о. Петра Кано сюда и внушу ему любезно принять бывших немирных, когда Исикава приведет к нему в церковь, сказать им ласковое слово и между прочим: «Знаю, что вы стеснитесь пока открывать предо мною свою душу на исповеди; так я попрошу епископа прислать сюда другого священника исповедать вас; в Церковь же вы ходите, будем вместе молиться». И так далее. Таким образом, священник будет послан в Одавара для исполнения требы в пользу и закрепления мира, а не во вред; а со временем, даст Бог, и совсем мир и любовь восстановятся. — Исикава же отправится в конце сего месяца опять в Одавара и возговорит: «Мир с о. Петром вы обещали; для исповеди же будете иметь другого священника; это будет устроено, не беспокойтесь; только исполните, что сказали: пойдите в Церковь помириться с о. Петром и помолиться вместе», — и приведет их в Церковь. — Затем священника для исповеди к ним не иного, как о. Павла Савабе; он сегодня и обещался послужить сему; ибо был здесь при изложении Петром Исикава своего дела в Одавара, нарочно вызванный для того им. Когда будет здесь о. Кано, я сведу его с о. Павлом Савабе, чтобы они объединились и возобновили между собой любовь и дружбу; ибо о. Кано подозревает о. Павла в нерасположении к нему и излишнем мироволении в немирным, а о. Павел тоже имеет разное против него, — Немирные наговорили Петру Исикава немало новых для меня обвинений против о. Кано. Например, «просят о. Петра приобщить больную в деревне Мацуда, — он не пошел, и умерла без молитвы», «в проповедях о. Петр прямо выставляет личности и чернит их, так что ныне христианки из немирного стада прямо заявляют, — „в Церковь не пойдем, ибо боимся злословия в проповеди”». До сих пор мне ни слова никто о сем; должно быть, преувеличено; впрочем, священнику нужно дать наставление.
4/16 февраля 1899. Четверг.
Утром все оказалось белым от снега, и целый день без перерыва валил снег, так что к вечеру все улицы и дороги оказались занесенными снегом; Никанор пришел сказать мне, что Накаю трудно было бы прийти с его плохими ногами; я согласился с этим и послал сказать ему, чтобы не приходил; вместо перевода целый вечер писал отчеты.
Но нейдет из головы Одавара. Как быть? Очевидно, что о. Петр Кано не годен там. Не приготовить ли туда Игнатия Мацумото? А о. Кано взять в Токио, — «мол, в помощь о. Фаддею». Э-эх, новые христиане — слишком идеалисты; давай священника без всяких пороков, — но где же таковые?
5/17 февраля 1899. Пятница.
Оосакский катихизатор Павел Сакума прибыл, чтобы отправиться отсюда на службу в Маебаси. Просил взять его из Оосака, почему и сделано сие перемещение, — «Отчего не хотел служить с о. Сергием Судзуки?» — вопрошаю.
— Особенных причин не имею; он вообще человек хороший, но не умеет управлять Церковью. Все там в разладе. Явно образовались две партии: одна — о. Судзуки, другая — катихизатора Каяно; и в застое дело Церкви оттого;
почти нет слушателей, никто из христиан не хочет находить их; мало ходят в Церковь. О. Сергий постоянно в разладе с церковным советом, — и так далее. Почти то же, что в Одавара, и от тех же причин: христиане слишком высокого мнения о священнике, а он слишком низок; те не хотят спуститься, а он не может подняться. А и Семинарию кончил, и примерным по поведению был, и теперь есть; но не разумеет, как дитя, и не хочет или не может сделаться разумным.Все, что можно сделать в помощь сему, это поставить о. Симеона Мии благочинным над о. Сергием Судзуки. Это и будет сделано на следующем Соборе.
Петр Исикава приходил: опять отправится в Одавара мирить христиан с о. Петром. Посему нужно опять вызвать сюда о. Петра, чтобы приготовить его к мировой. Написано ему, чтобы прибыл сюда в следующий понедельник.
6/18 февраля 1899. Суббота.
После долгого невыхода никуда сегодня решился отправиться ко всенощной, хотя горло еще не пришло в нормальное состояние, — авось Бог помилует!
И хорошо, что отправился, — без того вышло бы еще хуже. Оттрезвонили, а священника ни одного! Циба и Мидзуно по Церквям в Симооса, Юкава остался служить в церковном доме в Асакуса, не зная, что он здесь нужен, Сато готовит к завтрему проповедь и потому не счел нужным идти ко всенощной. Побежал Кавамура к нему и возвращается без определенного ответа от него, придет ли — «я завтра проповедую», говорит. А богомольцы ждут начала богослужения. Облачился я в епитрахиль и в омофор и начал с дьяконом всенощную. Во время каждения о. Павел Сато пожаловал в алтарь. Кончивши кадить, по закрытии Царских врат, я сурово велел ему скорей облачиться, и он продолжил богослужение. Между тем Кавамура съездил в Асакуса узнать, может ли служить завтра Юкава, не болен ли, и вернулся с ответом, что Юкава завтра Литургию служить будет; значит, мы с ним вдвоем совершим богослужение; о. Павлу я сказал, по окончании всенощной, чтобы он говорил завтра проповедь.
Была София Китагава, заведующая Сиротским приютом. Рассказала грустную повесть. Не получая полгода никакой помощи от Тадаки Иосифа, отправилась к нему, в Мориока, узнать, что с ним. Нашла его растолстевшим, но в скверном положении: близок к тюрьме. Отправился хлопотать, чтобы дали ему леса для постройки Сиротского приюта. Посредством разных махинаций получил он лес, стоющий тысяч пятнадцать; вошел в долги для того, что роскошно угощал властей; до тысячи ен задолжал в чаянии будущих благ. Но нашлись люди, взглянувшие на дело иначе, чем те, которых он угощал; обжаловали, что лес дан ему противозаконно; его потребовали к суду, и ныне оный ведется. Тадаки, между тем, живя в Мориока, занялся практикой ходатая: одной деревне, также в Ивадакен, за тысячу пятьсот ен взялся выхлопотать владение спорным лесом и выхлопотал, так что ему на днях предстоит получить тысячу пятьсот ен, посредством которых он надеется выйти из своих долгов, хорошо направить свою пользу и помочь Сиротскому приюту. Но получит ли? В этом ныне весь вопрос. Это решится на днях; к конце же сего месяца будет окончательно уяснено, Тадаки бросает свой Сиротский приют или нет? София, кажется, сильно сомневается в успехе его дела и не раз упоминала: «Не попал бы он в „кураки токоро“». Что потом? На приюте ныне долга триста ен, — за рис и в другие лавки; София, видимо, не унывает, говорит, что у нее остается триста–четыреста ен по наследству, у родных; значит, пока еще дело не отчаянно; затем некоторая надежда на Церковь — «сделать–де приют общецерковным учреждением, дитятей Церкви». Но много ль это даст?..
София рассказала еще, что прежде чем отправиться к Тадаки, в Мориока, она должна была побыть у себя, в Мито: известили ее, что умер ее родной отец, восьмидесятитрехлетний старик; она отправилась отдать ему последний долг, проститься, но три дня не могла пробыть до погребения его, — приют ни на кого не оставила в Токио, — и не на кого было; старший брат ее выругал ее за это ругательски, — «не чтит–де отца».
— Как же я не чту? Бросила все, чтобы попрощаться с ним. Но он в Царство Небесное не попадет (умер язычником), — что ж я могу сделать для него? И об нем, мертвом, есть кому позаботиться; а о живых, которых я бросила, кто позаботится?
7/19 февраля 1899. Воскресенье.
Утром шел мокрый снег и было так сыро и холодно, что я побоялся служить, чтобы не растревожить еще не совсем зажившего горла; так был в Церкви.
Генерал Николай Иванович Янжул, военный агент наш, приезжал проститься, — едет в отпуск; он уже проводил семейство свое до Кобе на том же «Sidney», на котором отправился о. архимандрит Сергий, и вернулся по железной дороге, чтобы докончить здесь дела свои. Японские власти очень любезно провожают его: военный министр давал ему обед. Великие князья одарили своими портретами. Мнение Янжула, что японцы в военном отношении опасные враги нам, но в войну Японии с Россией он не верит. И хорошо делает!