Дни Кракена
Шрифт:
Северцев протяжно свистнул.
– Верная гибель, - пробормотал он.
– Верная гибель, - бесцветным голосом повторил Ван.
– Особенно, принимая во внимание, что всех наш их запасов горючего едва хватило бы, чтобы прибавить еще три-четыре километра. Мы много израсходовали, когда шарахались из стороны в сторону в метеорном потоке.
Все опять замолчали.
– А… Неужели двадцати с лишним километров в секунду недостаточно, чтобы оторваться от Юпитера?
– Двадцать с лишним километров!
– дрожащим фальцетом выкрикнул Северцев.
– Это же не Земля! Понимаешь,
– Понимаю, не кричи, - холодно остановил его Михаил Петрович.
– Мы идем по спирали, - Ван описал пальцем закручивающуюся спираль, - и через два-три оборота врежемся в метановые облака.
– И сгорим, - с нервным смешком добавил Северцев.
– На такой скорости и против вращения - сгорим, - согласился Ван.
– Но можно принять меры…
– Нужно принять меры.
– Беньковский твердо посмотрел Вану в глаза.
– Нужно постараться затормозить и…
– Зачем?
– Северцев протянул к нему руки.
– Мы обречены. Так уж лучше сразу…
Михаил Петрович раскрыл было рот, но профессор опередил его.
– Что значит “лучше сразу”?
– крикнул он.
– Почему это “лучше сразу”? Вы понимаете, что вы говорите, Владимир Степанович? Я не узнаю вас! Нам на долю выпала возможность первыми заглянуть в недра гиганта Джупа, а вы хотите добровольно отказаться от нее? Мне стыдно за вас. Ученый, межпланетник…
– Я хочу сказать, - упрямо проговорил Северцев, - что нет никакого смысла оттягивать неизбежную гибель. Это жестоко хотя бы по отношению к Вале!
Все невольно оглянулись на покрытое простыней тело женщины.
– Говорите за себя, когда говорите такие веши, - после короткой паузы, понизив голос, сказал Беньковский.
– Я уверен, что если бы Валентина Ивановна была в сознании, она ни за что не встала бы на вашу точку зрения.
– Браво, профессор.
– серьезно сказал Михаил Петрович. Он сопнул, скосил глаза и потрогал свой чудовищно распухший нос - Будем стоять до конца!
Северцев пожал плечами и отвернулся. Ван безучастно поглядел на него из-под опушенных век.
– Значит, решили?
– проговорил он.
– Хорошо. Я выжму из двигателя все, чтобы затормозить. Впрочем, за успех не ручаюсь.
– Разве управление работает?
– встрепенулся Михаил Петрович.
– Да… Я наладил там кое-что.
– Тогда… - Михаил Петрович смущенно переступил с ноги на ногу.
– Тогда мне не совсем понятно…
– Что именно?
– Прошу прощения. Может быть, я говорю глупости, но… Слушайте, если управление в порядке, то почему мы должны обязательно погибнуть? Почему бы нам не сесть на Юпитер?
Северцев сморщился, как от кислого, и махнул рукой. Беньковский оторопело дернул себя за бороду.
– То есть… как это - сесть?
– Да так. Как обычно садятся. Как садятся на Марс, на Луну, на…
– Сесть на Юпитер?
– Да, на Юпитер.
– Михаил Петрович говорил неуверенно, чувствуя, что “дал маху”.
– Разве нельзя?
– Милый юноша, - важно и с некоторым оттенком сострадания в голосе сказал Беньковский, -
на Юпитер сесть невозможно, потому что… О, мой бог, ну просто потому, что негде!– Негде? Что там, скалы? Поверхность расплавлена?
– Нет. На Юпитере нет скал. И нет расплавленной поверхности. На Юпитере нет ничего, поэтому и сесть негде.
– Ага… - Михаил Петрович растерянно глядел на всклокоченную бороду профессора.
– Нет, ни черта не понял, простите.
Северцев подошел к нему.
– Ведь это большая планета, Миша. Понимаешь? Большая!
– Ну… понимаю. Большая. И что же?
– А то, что под нами, до самого центра планеты - водородная бездна. Пропасть глубиной в семьдесят тысяч километров, заполненная сжатым водородом! Понимаешь? Здесь нет ничего твердого. И уже на глубине десяти тысяч километров давление в семьсот тысяч атмосфер… Нас раздавит, как яичную скорлупу под каблуком.
– Понял, понял, успокойся.
– Михаил Петрович, криво усмехаясь, отстранил Северцева.
– Так бы и сказал. Понятно.
Он помолчал, затем быстро спросил:
– Короче говоря, надежды никакой нет?
– Нет.
– Все равно будем держаться до конца.
– До конца!
– торжественно повторил Беньковский. Он с чувством пожал Михаилу Петровичу руку и добавил: - Нам, межпланетникам, не впервой смотреть смерти в лицо, а вот вы…
– Не знаю, - мрачно улыбаясь, возразил Михаил Петрович.
– Бывало всякое. Три года назад я провел пренеприятные часы на дне Филиппинской впадины. Батискаф засосало в ил, и…
– У нас мало времени, - мягко перебил его Ван.
– Нам еще нужно выкинуть бакен.
– Выкинуть… что?
– Бакен. Это небольшая ракетка с автоматическим передатчиком, - пояснил Ван.
– Когда звездолет гибнет, пилоты, если позволяет обстановка, обязаны изложить все случившееся на бумаге или магнитофонной ленте. Документ вкладывается в ракетку и выстреливается в ней в пространство. Рано или поздно кто-нибудь запеленгует ее и выловит. И люди узнают, что произошло.
– Как бы наш бакен не упал вслед за нами, - пробормотал Беньковский.
– Не упадет. Скорость у него достаточно велика - порядка двадцати пяти километров в секунду, и если выбросить его по курсу, успех обеспечен. Только нужно поторопиться. По моим расчетам часа через четыре мы вступим в стратосферу Юпитера, и выпуск бакена будет весьма затруднен. Составляйте бумагу, а я пойду посмотрю, что можно сделать.
Ван поднялся (Михаил Иванович увидел, как его смуглое лицо приняло при этом пепельный оттенок), несколько секунд постоял с закрытыми глазами и неуверенной походкой двинулся к выходу. На пороге он обернулся:
– Помните, у нас в распоряжении не больше трех часов.
– Больше нам и не понадобится, - проворчал Беньковский.
– Ну, дети капитана Гранта, начнем? Кому из вас приходилось раньше составлять предсмертные послания?
Он сел к столу и вынул из портфеля листок бумаги.
– Диктуйте, Михаил Петрович.
– Почему я?
– Ваша профессия, как-никак…
Северцев, ходивший взад и вперед по каюте, бросился в кресло и закрыл лицо руками.
– Скорость, проклятая скорость… - простонал он.