Дни волка
Шрифт:
Из соображений чисто практических - возвращаться было слишком рано, того и гляди, еще что-нибудь придумает, на мою голову, занялся аккуратной и неторопливой, заготовкой дров.
Для полного счастья мне не хватало пилы - ствол дерева, диаметром больше двух метров, рубить топором адская работа.
За работой пролетело часа три - дерево длиной в сто двадцать метров и размахом своих ветвей под пятьдесят, гарантировало хороший запас древесины.
Набрав дров, килограмм под сорок, отправился в обратный путь, пользуясь своими зарубками.
Изредка цепляясь поклажей, за стволы - до ветвей
Не успел.
К моему приходу, Мария уже собралась на мои поиски, словно я не мужчина, а несмысленыш, что может заблудиться в трех соснах.
Встретив меня тяжелым вздохом и немым укором в глазах, девушка шмыгнула носом и расплакалась, что добило меня совершенно.
Нет, отношения между мужчиной и женщиной, это очень...
Сложно.
Пока обнимал, утешал и целовал - проголодался как собака.
От бурчания моего живота, у Марии враз высохли слезы и пропал немой укор в глазах.
Удостоившись быстрого поцелуя и приказа, а иначе и не скажешь, мыть руки и садиться за стол, тяжело вздохнул уже я.
"Может быть, не так уж и не зря, за все время моих покатушек и побегушек, меня относило от женского пола..." - Промелькнула здравая мысль в голове.
– "В конце концов, хоть это и приятно, но нервы, нервы, черт возьми!"
Дав себе зарок, как можно скорее вырваться из этого болота, сел за стол и потянулся за чашкой с ароматным напитком, стоящей слева от меня.
Потягивая чай, с улыбкой наблюдал, как девушка суетится у костра и уже начал прикидывать, как бы соорудить на этом месте постоянную печурку - очаг, в которой можно будет готовить, не опасаясь ни пожара, ни ожога.
Под аккомпанемент этих мыслей, мозги перепрыгнули на другие, более циничные и неприятные.
Мария, вот ты хоть застрели меня, совершенно не походила на девушку, чью роль сейчас играла. Не чувствовал я, когда обнимал и успокаивал, что она в этом нуждается. А вот в линиях ее спины, движениях, судорожных, словно у курицы отрубили голову и она бегает по огороду, заливая все вокруг фонтаном своей крови, читалось раздражение и злость.
Раздражал ее я, а злилась она на себя.
Дождавшись, когда она поставит передо мной тарелку и сядет сама, со вздохом начал разговор.
– Маша, давай на "откровенную".
– Мешая суп, я уставился ей в глаза, пытаясь прочесть в них хоть что-то, кроме все нарастающего раздражения.
– Что не так?
– Всё - не так!
– Вырвалось у Маши, злым рыком.
– И ты - не так, и я - не так! Все это - не так! Скажи мне, как ты здесь очутился?!
Отложив ложку, я усмехнулся и вывалил всю свою историю, одним махом, почти без купюр и попыток что-то приукрасить.
Когда я закончил свой рассказ, суп уже остыл и подернулся застывшим жиром, а небо над нами украсили не известные мне созвездия.
– Так что, - я с удовольствием спустил поджатые под себя ноги, на пол.
– Завтра, если ТЫ не возражаешь, займемся твоим фордом. Есть у меня, пара идеек, как его поднять. Только, без твоей помощи, ничего не получится.
Мария согласно кивнула головой, молча встала, демонстративно оставив посуду на столе, и скрылась в своем домике, плотно затворив за собой дверь.
–
Не очень-то и хотелось!– Со смехом признался самому себе, понимая, что отныне, правило думать верхней головой, становится для меня основным.
Согрев на костре воду, вымыл посуду и, приткнув сбоку толстое полено - на ночь, достал из машины матрац и устроился рядом с костром, вслушиваясь в шорохи ночного леса и звуки, доносящиеся по воде издалека.
Сон все не шел, а события минувшего дня казались сладкой сказкой, которая поманила и пнула, едва я раскатал губы.
Закинув руки за голову, переключился к данному слову: вытащить форда и вправду было интересной затеей.
Прикидывая массу и делая себе зарубку, уточнить у Марии - завтра, вертел идею с разных сторон, убеждаясь, что все может сработать.
Провалявшись без сна до полуночи, выругался и пошел купаться, в надежде смыть с себя налет разговора, который развел два, едва сошедшихся корабля, на перпендикулярные курсы.
Фыркая и отдуваясь, нарезал круги, нырял до одури и красных кругов перед глазами. Один раз даже удалось донырнуть до джипа, прикоснувшись к его зеленой крыше.
Вымотавшись, завалился на остывающий песок голышом и выругался - на весь песчаный пляжик, размером пять на тридцать метров, я умудрился бухнуться пузом на битое стекло.
Смывая кровь, снова шипел и злился, и от боли, и от очередного пинка Судьбы, в последнее время так и норовящей пошутить надо мной в особо извращенной форме.
Собрав стекло - всего два осколка на весь пляж!
– осторожно отнес его и положил на стол, чтобы утром закопать подальше в лесу.
Завалившись спать, признался себе, что сделал только хуже.
С таким настроением и заснул.
Утро встретил за разбортовкой пневматиков - ездить на них можно только по снегу, да и планы, по поднятию внедорожника, строились именно на них. На них и на дереве, поваленном мною вчера.
Мой грузовичок уже щеголял в новых шинах, дожидаясь, когда его хозяин сядет за руль и отправится в путь.
"Погоди, старина..." - Мрачно усмехнулся я.
– "Сперва тебе придется поработать лесовозом".
– Завтрак!
– Громко объявила Мария, отрывая меня от работы.
От костра несло густым, наваристым супом - Мария предпочитала плотный завтрак, убивая меня этим наповал! Ну не совпадали мы, не совпадали! Ни единого общего момента, кроме одной ночи!
С сожалением отложил инструменты - первое правило общего жития, а именно - "не раздражай ближнего своего" - вбитое в меня скученной жизнью на базе, неоднократно доказывало свою состоятельность.
От супа отказался, из принципа.
Зато с удовольствием выпил почти три чашки свежезаваренного настоя, назвать который чаем не поворачивался язык - слишком вкусный.
Мария, за ночь, видимо также передумавшая о многом, печально улыбнулась.
Не сказав друг другу ни слова, сверх положенных за завтраком, снова вернулись к своим делам.
Забравшись в кабину своего авто, аккуратно, на первой передаче, двинул в лесок.
Застрять я не боялся - лебедки, навешанные с обеих сторон машины, сильно облегчали всяческие вытаскивания, а путь, уже пройденный вчера, отчетливо отложился в памяти, не давая сделать ошибки.