До дрожи

Солнце, море, утопаю в горе Волны, дикий пляж, этот Крым был только наш Каберне Совиньон, ты влюблена, и я влюблён Ты ничья, я ничей, дыхание горячей, горячей…

По коже мурашки бегут. Я тону в его зрачках, будто затягивающих в меня в бездну, в его глубоком обволакивающем голосе, и чудится, что костёр между нами расширяется и расширяется, пока не захватывает в плен обоих.

Только твоё фото мне на память и осталось…

Артем поёт громче, переходя на припев, въедается в меня взглядом, кривит губы в издевательской ухмылке.

С надписью: "Спасибо, Артём, я никогда так не ебалась!

И вокруг костра проносятся шокированные смешки.

Не улыбалась, не влюблялась. Спасибо!!!"

— Эй, Артём, а без мата песню можно! — одергивает Наумов Тёму, привставая с бревна.

Базов тут же переводит на него шальные глаза. Обрывает себя на полуслове и бьёт по струнам.

— А без мата уже не получается, Глеб Янович! — выдает с кривой усмешкой и отдаёт гитару обратно Моту, — Всё, всем спасибо. Я пошёл.

Встаёт и уходит, провожаемый общим изумленным молчанием. Смотрю Тёмке вслед до того момента, пока уже совсем не различаю его высокий силуэт в темноте. Штормит так, что физически качает. Всё опять вывернул во мне. Как легко у него это выходит…

55. Алиса

Я лежу в кромешной темноте нашей комнаты. Совершенно одна. Девчонки сейчас, наверно, играют в квиз, а я ушла с пляжа почти сразу после Артёма. Без него мне вдруг стало не для кого улыбаться, не с кем общаться, не зачем дышать. Тоска, тяжелая и вязкая, — всё, что осталось у меня. Влажный взгляд рассеянно скользит по темной комнате, наполненной неясными очертаниями предметов. Песня в капельках вставленных наушников. Его злая, такая мальчишеская песня.

Спасибо, Артем! Я никогда так не е…. Не улыбалась, не влюблялась… Спасибо!

И редкие горячие слёзы как вода бегут по щекам. Утираю их раздражённо, а они опять. И песня на бесконечном повторе.

Я пытаюсь разобраться, как так вышло. И не могу четко сказать. Меня коротит рядом с ним. Я не могу нормально думать. Одни эмоции прут, всё руша на своём пути. Обидные слова, которыми он в меня кинул, до сих пор молоточками стучат в голове, навылет пробивают грудную клетку. И во мне расправляют свои уродливые крылья обида, упрямство и задетая гордость. А любовь из-за них скулит побитой собакой, прячась где-то в уголке. Они выгоняют её, места не дают.

А я хочу, чтобы не так всё было. Я хочу, чтобы любовь…

Рассеянный взгляд останавливается на огромном букете полевых цветов, стоящем в банке на столе. Тонкий, пряный аромат луга пропитывает нашу комнату. Рвано вдыхаю глубже, ловлю эти запахи…

Мы ведь тоже тогда поссорились. И я тоже хлестала словами словно плетью. И он. А потом мне было так плохо. Почти так же, как сейчас. Но я ничего не сделала, просто ждала. Гордая… А вот Артёму хватило сил переступить через себя, через всё, что я наговорила, и показать, что ему важнее мир. И неважно, кто прав, а кто виноват. И что мы друг другу на эмоциях кричали накануне.

А я? А мне важнее?

Но я ведь ничего не сделала, а он так меня оскорбил!

Ну и что теперь? Сидеть и лелеять свою обиду…? Счастлива я что ли сейчас от этого???

Решение приходит вспышкой. Так резко, что подскакиваю на кровати, садясь. Вынимаю наушники. Адреналин впрыскивается в кровь, толчками разгоняется по венам. Даже если прогонит, накричит. Плевать. Я хотя бы попытаюсь, как он с цветами! И все равно страшно, колени слабеют, но я быстро выхожу из комнаты, не давая возможности себе передумать.

Потом, вспомнив, что у нас тут какой-никакой режимный объект, быстро возвращаюсь и хватаю первую попавшуюся коробку с печеньем с полки. И с ней уже иду к вахтерше.

— Здравствуйте, теть Зой, мне бы сегодня попозже прийти, очень надо, может и к отбою вернусь, но вдруг… — улыбаюсь и протягиваю печенье.

— Сегодня попозже, а завтра в академ с пузом, — поджимает вахтерша губы недовольно, — И от сладкого вашего у меня уже сахар шесть и три! Убери!

— Ну пожа-а-алуйста! — тяну, оставляя на краю стола, — О-о-очень надо!

Смотрит на меня с прищуром и выплевывает.

— Тыща!

— Ок, вам перевести можно? — тут же хватаюсь за телефон.

— Конечно можно! Что я совсем старая по-твоему?! Номер вбивай, сбер у меня…

Разобравшись с вахтершей, выхожу на улицу. Сердце шумит где-то в ушах, ритмом смешиваясь с так и продолжающей играть в моей голове припеве песни.

Только твоё фото мне на память и осталось С надписью " Спасибо, Артем…"

Так…

Озираюсь по сторонам, и торопливо иду к главному корпусу. От того, что собираюсь сделать, под ложечкой испуганно и одновременно восторженно сосет. Адреналин шкалит, добавляя нездорового веселья. Дергаю ручку входной двери. Закрыто… Никого. Это ожидаемо — время к полуночи, а корпус нежилой. Обхожу здание по периметру в поисках открытой форточки. Окна здесь большие, старинные, и форточки тоже… И мне везёт — забыли закрыть на ночь как раз в канцелярии.

Пока влезаю на кирпичный подоконник, царапаю в кровь коленку, но даже не замечаю этого — так штормит. Я вообще обычно примерная и таким не промышляю, но…

В форточку протискиваюсь с трудом, запылив сарафан и теряя вьетнамку, упавшую в траву. С глухим гулким стуком спрыгиваю на пол. И тут же замираю, не шевелясь. Боже, вдруг тут охранник и он сейчас придёт. Я не знаю…Вот будет позор!

С минуту вслушиваюсь в тишину вокруг, но улавливаю только собственное сбивчивое дыхание. Немного отпускает. На цыпочках подхожу к чьему-то столу и включаю МФУ. Приходится немного повозиться, чтобы подключить его к телефону. От адреналина и долбящего пульса в ушах туго соображаю. Да и пальцы дрожат. Но всё же минут через пятнадцать я получаю то, за чем пришла. Маркером быстро пишу текст на обратной стороне распечатанной фотографии. Все выключаю и ухожу тем же путем, что и пришла.