До каких пор буду звать?
Шрифт:
— Куда это ты? — спросила его мать. — Почему бы тебе не посидеть за книгой? На будущий год отошлю тебя в город. Будешь жить в доме деда, он наставит тебя на путь истинный. Там уж тебе не позволят в эдакую темень выходить из дома.
— Так было в старое время, — огрызнулся Нареш. — В городах теперь электричество.
И ушел. На улице слуги поили скот.
В саду снова засвистела птица.
Мать Нареша выглянула в окно, всматриваясь в темноту, и вдруг вскочила как ужаленная.
— Он там, в саду, вместе с натни!
Тхакур не на шутку рассердился. Этот обычно спокойный и рассудительный конгрессист, до хрипоты разглагольствовавший о справедливости и ненасилии, теперь взорвался, как пороховая бочка, в которую попала искра.
— Джоварсинх! — загремел он. — Ты спишь или сторожишь?!
— Приказывайте,
— …Давай убежим, — говорил в это время Нареш Чанде в саду.
— Но куда?
В темноте щебетали две невинные души, беспечные в своей юности, полные радужных надежд и совершенно не знающие мир.
— Уедем куда-нибудь далеко-далеко, где будем только мы вдвоем, — говорил Нареш.
— Разве это возможно? — смеялась Чанда.
— Почему нет? Я все мечтаю уехать в такое место, где дули бы прохладные ветры, ласково светило бы солнце, где никто никого не бьет и никто никого не притесняет…
Чанда как завороженная смотрела на Нареша.
— Разве есть где-нибудь такое место? — удивилась она.
— Чанда, ты поедешь со мной? — вместо ответа спросил Нареш.
— Поеду.
— Не побоишься?
— Чего?..
В доме нарастал шум.
А потом привели Нареша. Его вели двое слуг. Он отбивался от них и кричал:
— Отпустите меня, пустите!
— Вот у нас в Аджмере и Удайпуре [113] совсем нет натов, — говорил старый тхакур Рагхунадх… — А здесь восток, братец. Именно поэтому они ведут себя так нагло. Их бы…
Чанду держали еще двое слуг.
Их подвели к самой двери и отпустили, окружив плотным кольцом.
— Привели, госпожа, — доложила служанка.
113
Аджмер и Удайпур — города в Индии, бывшие центры феодальных княжеств.
Мать Нареша сидела на кровати. Лицо ее было мрачным и решительным. Она походила на приготовившуюся к прыжку львицу. Чанда была совершенно спокойна, даже улыбалась. Все происшедшее несколько смутило ее. Но она не чувствовала себя виноватой и стояла с гордо поднятой головой. В этот момент она выглядела особенно красивой.
— Ты захотела стать моей невесткой? — загремела тхакурани.
Чанда внимательно посмотрела на нее и почтительно поклонилась.
Глаза Чанды и матери Нареша встретились. Надвигающаяся старость усмотрела в цветущей юности дерзость и вызов. А другая?! Она пристально вглядывалась в мать своего возлюбленного и думала: «Неужели это вскормившая его мать? Эта женщина совсем забыла, что такое свобода». А свобода Чанды тяжким бременем легла на ее жизнь. Одна, молясь о бессмертии души, почитала отжившее, а другая каждый миг своей жизни хотела посвятить возлюбленному, нисколько не задумываясь, угодно это богу или нет; одна была матерью, другая — девушкой; одна была охвачена страхом, другая — бесстрашием. Обе, не отрываясь, смотрели друг на друга. Глаза матери одновременно выражали ненависть и тревогу, высокомерие и гнев. Глаза Чанды светились любовью и преданностью, чистотой первой дружбы и мольбой о счастье. Мать Нареша походила на сверкающую в небе молнию. А Чанда была похожа на распустившийся, наполненный ароматом цветок. И мать Нареша не могла вынести взгляда Чанды. Ей на мгновение показалось, что Чанда чиста и невинна и к тому же прекрасна, как утренняя заря. Она невольно поддалась ее очарованию.
Но тут вмешалась служанка.
— Не желаешь отвечать, натни? — крикнула она.
Лицо матери вновь исказилось. Добрые чувства сверкнули и погасли.
— Почему молчишь? — спросила она.
— Я стану вашей служанкой, — кротко ответила Чанда.
Тхакурани ударила Чанду по лицу.
Нареш бросился к матери и схватил ее за руку.
— Нет, нет, пусть бьет, — остановила ее Чанда.
Тхакурани трясло от негодования. Сын, которого она вскормила, посмел схватить ее за руку из-за какой-то натни! Как она теперь покажется людям на глаза?!
Такое оскорбление и от своего же сына!— Джоравар! — позвала она.
— Да, госпожа, приказывайте!
— Держи его!
Тот бросился к Нарешу и схватил его.
— Разве для этого я взрастила тебя, негодный мальчишка?! — кричала тхакурани. С кулаками она набросилась на Чанду. — С таких-то пор показываешь свой распутный нрав! Завлекаешь мальчика, низкая натни! Вот тебе! Нравится? На! Получай!.. — Тхакурани с остервенением била девушку, но та не плакала, даже не вскрикнула. Она молча сносила побои и тогда, когда ее принялись избивать служанки тхакурани. А потом Чанда упала, так и не проронив ни слезинки.
Тхакурани от злости рвала на себе волосы.
— Унесите ее! — крикнула она.
На руках у женщины были массивные браслеты. Они оставили глубокие раны на голове Чанды, из них текла кровь. Нареш широко раскрытыми глазами смотрел на окровавленное лицо возлюбленной.
— Терпи, наследник, — проговорил Джоравар, когда Чанду подняли и потащили к двери.
Но Нареш бросился к матери и закричал:
— Ты больше мне не мать! Ты — ведьма! Ведьма! Почему ты не придушила меня сразу, как только я родился? Ты пролила кровь не только моей Чанды. Ты напилась и моей! Ты растерзала мне сердце и по капле выпила мою кровь…
Мой друг, тхакур Викрамсинх, был в замешательстве. Ганди смотрел на него с портрета и улыбался крушению чести семьи тхакура. Как истый гуманист он спокойно взывал к его человечности.
Послали за Сукхрамом.
Тхакур не мог смотреть ему в глаза.
— Я касаюсь твоих ног, тхакур-джи, за то, что ты не до смерти избил мою дочь, — через силу проговорил Сукхрам. — Кто-нибудь, принесите воды, — обратился он к присутствующим.
Сукхрам гордо выпрямился. Затем он склонился над Чандой и поднял ее на руки.
— Тхакур, что бы ни случилось в жизни, я никогда не забуду, что ты дал мне сегодня воды — омыть чаны моей дочери…
Я возвращался с прогулки в радостном настроении. Запах ююбы опьянил меня: я забрался на гору и наблюдал оттуда заход солнца. Каким прекрасным было это зрелище!
И тут мне встретился Сукхрам с Чандой на руках.
Я вытер своим платком кровь с ее лба и неожиданно для себя приложил платок к губам и поцеловал. Признаюсь, сердце у меня холодное. Люди утверждают, что я сух и суров, но тогда у меня на глазах были слезы.
Чистая, непорочная Чанда! Она походила на великую дочь гор, богиню Уму [114] , которая с заоблачных вершин Гималаев клялась в вечной любви к богу Шиве. Как и она, Чанда тоже была жрицей любви! Израненная Чанда напоминала отважного и непобедимого брахмачари Бхишму [115] , который в ожидании смертного часа возлежал на своем последнем ложе из стрел…
— Как же нам дальше жить, Сукхрам? — проговорил я.
— Я не понимаю, господин.
114
Ума — одно из имен богини Парвати, жены Шивы.
115
Бхишма — один из героев древнеиндийского эпоса «Махабхарата», двоюродный дед Пандавов и Кауравов. В юности принял обет безбрачия, стал «брахмачари», т. е. монахом, принявшим обет безбрачия. Упоминается следующий эпизод из «Махабхараты»: «Пандавы тесным кольцом окружили Бхишму, нанося ему удар за ударом. Стрелы пробили его доспехи и усеяли ранами его тело… „Вот и пришел мой смертный час“, — тихо сказал Бхйшма и медленно стал падать на землю. Стрелы, торчащие в его теле, как иглы на ощетинившемся дикобразе, вонзились в землю, и ложе из стрел было последним ложем доблестного Бхишмы». (По тексту «Махабхараты», пересказанному Э. Темкиным и В. Эрманом, ИВЛ, Москва, 1963).