До мозга костей

Я лежу здесь в морозной ночи, а на лес вместе с хлопьями снега ложится бескрайняя тишина.

Усталость оседает глубоко в моих костях вместе с промерзшей землей, затягивая меня в небытие. Так и тянет отпустить всё и просто продолжить проваливаться в бездну. Я никогда не чувствовал себя так спокойно, как сейчас, укутанный в ледяное одеяло, укрытый от мира страданий.

Звук снега, хрустящего под тяжелыми шагами, раскалывает тишину, и я перестаю дышать.

Шаги звучат всё ближе, пока я не чувствую, как снег прижимается к моей щеке.

— Где ты, маленький засранец.

Хриплый голос произносит каждое слово. Я не чувствую ничего, кроме холода, но воспоминание о его мерзком дыхании обдает моё лицо.

Я слышу отчетливый звон его Zippo. Затем чирканье.

Рефлекторно я пытаюсь сжать онемевшие пальцы вокруг твердого предмета, погребенного под снегом.

— Когда я найду тебя…

Это последние приглушенные слова, которые достигают моих ушей, прежде чем время искажается вокруг меня.

Неясные образы мелькают стоп-кадрами, пока я выбираюсь на поверхность. Ярко-красная полоса разрывает девственно белый полог. Пустые глаза впитывают ночь, когда вдруг сверкает сталь… прежде чем образы начинают исчезать в глубинах моего разума.

Когда сознание возвращается ко мне, я понимаю, что меня накачали, в ту же секунду когда мои глаза открываются.

Я чувствую, как успокоительное движется по кровотоку, а в голове царит путаница. В висках пульсирует, в то время как мое зрение приспосабливается, чтобы разглядеть залитые лунным светом ветви деревьев над головой. Я подношу руку к шее, нащупывая нежный участок кожи, куда Кири вонзила иглу.

Сильная боль в груди привлекает моё внимание.

Она, блять, ударила меня электрошокером.

Но если бы она хотела моей смерти, я был бы уже похоронен на берегу реки.

Я переворачиваюсь и поднимаюсь на ноги, моё зрение проясняется, чтобы рассмотреть серо-белое окружение.

— Проклятье!

У меня всё ещё есть телефон, и я достаю его, чтобы проверить время. Я был в отключке около двух часов. Диазепам, или, возможно, мидазолам. Быстродействующее успокоительное, которое также быстро выводится из организма.

«Это была не первая наша встреча.»

Ожесточенный тон её голоса — это издёвка над моей пульсирующей от боли головой.

Я оглядываюсь вокруг в поисках расчлененного тела, которое Кири доставала из сумки и бросала в воду. Ручей течет медленно, берег пуст.

Эта женщина не хочет моей смерти, но ей что-то нужно.

Прямо передо мной лопата воткнута в илистую землю.

Прямо сейчас, очевидно, что она хочет, чтобы я копал.

Аромат кофе Кона⁹ разносится по отделу, в то время как я стою над столом из нержавеющей стали в лаборатории. Впервые испытываю искушение налить чашку, остро нуждаясь в стимуляции, которую не может обеспечить даже моё новое исследование.

Передо мной — очищенные останки недавнего донора. Три больших монитора расположены вдоль задней стены, мой стол находится прямо под ними. На одном мониторе проецируются данные разложения, которые я собрал для исследовательского гранта во время полевой поездки, на которую был потрачен весь прошлый год.

Изучение всего этого резко застопорилось, потому что события прошлой ночи не прекращают прокручиваться в моей голове.

Проводя оставшиеся часы раннего утра за выкапыванием и сбором отрезанных частей тела аспиранта, я вспоминал каждое взаимодействие, которое у меня было с доктором Рос за последние три года. Несомненно, именно этого она и добивалась.

К тому времени, когда я переместил Мейсона Дюмонта в новое место захоронения, я понял, что Кири вовсе не хотела, чтобы меня застали с изуродованным телом, независимо от улик, которые она подбросила на место преступления.

Она оставила в ручье только половину тела.

Другую половину она забрала с собой.

Её угроза была ясна: если я пойду за ней, если попытаюсь заставить её замолчать навсегда, у неё есть запасной вариант, чтобы разоблачить меня. Немного мелодраматично — если не сказать уместно — после того, как я видел её в действии.

Осторожность всегда была моим первым правилом.

Кири будет жить. Пока что.

Хотя бы по той простой причине, что она возбудила моё любопытство целым рядом вещей, которые она раскрыла.

И доктор Кири Рос бросила заманчивый вызов.

Когда утреннее солнце проникает сквозь жалюзи лаборатории, я вновь фокусирую своё внимание на частичных останках, состоящие из черепа, позвонков и грудины. В осевом скелете восемьдесят костей. Но одна кость меня особенно привлекает, именно ей я посвятил большую часть своей научной карьеры.

Рукой в перчатке я выбираю подъязычную кость. Расположенная под нижней челюстью, подковообразная кость уникальна, поскольку это единственная кость скелета, которая не соединяется ни с какой другой. Подвешенная, она держится на месте при помощи связок и мышц.

Я чувствую некое родство с этой свободно плавающей, одиночной костью, у неё тоже нет никакой структуры или поддержки, необходимой для существования.

При идентификации останков антропологи и судебно-медицинские эксперты в первую очередь изучают череп и лобковые кости, чтобы определить возраст, расу и пол. Однако если эти кости отсутствуют или нарушены, подъязычная кость может раскрыть всё вышеперечисленное и даже больше. Нужно только уметь разбираться в её тончайших нюансах.

Мои исследования в области сращения подъязычной кости и плотности костной ткани для судебно-медицинских целей произведут революцию в процессе идентификации останков.

От меня не ускользает мрачная ирония моих внеклассных увлечений и профессиональных интересов.

Доктор Кэннон проходит мимо двери лаборатории, затем отступает назад, чтобы заглянуть внутрь.

— Доброе утро, Джек, — он смотрит на часы, темно-коричневая кожа вокруг его глаз морщится в замешательстве. — Ты рано. Я подумал, что после вчерашнего торжества все будут спать.