До нас

— Как прошел твой день? — спрашивает она нежным голосом.

— Дерьмово. Моя любимая женщина не позволяет мне прикоснуться к ней. И это пи*дец как убивает меня.

Я делаю к ней шаг.

И другой.

Затем еще один.

— Я должен был позвонить, — шепчу я, потому что притворяться сильным больше не имеет смысла. Мы слишком многое пережили.

Когда наши взгляды снова встречаются, ее шлюзы открываются в неконтролируемых рыданиях.

— Моя м-мама у-умерла…

Я преодолеваю последние несколько дюймов между нами и заключаю ее в объятия. Если бы я мог выжать из нее каждую каплю боли и горя и впитать ее в свое сердце, я бы это сделал. Прикоснувшись губами к ее макушке, поглаживая ее волосы, я шепчу:

— Я знаю, Эм. И мне очень жаль.

Опустившись на кровать, притягиваю ее к себе на колени, прижимая к груди. Правильных слов не подобрать. Кажется, ни одно из них не подойдет.

Знает ли она это? Чувствует ли мою любовь к ней?

Любовь, которую не получила от своих родителей.

Любовь, которую никогда не получала от братьев и сестер.

Любовь, которую преследовала неудача во всех ее отношениях до меня.

Эта любовь, какой бы она ни была, — горько-сладкая. Она — это всё, но ее никогда не бывает достаточно.

Неправильное гребаное время.

Когда колодец слез иссякает, а усталые глаза отказываются открываться, ее тело не желает перемещаться из моих объятий. Мы ложимся, и сон уносит

нас.

— Эм. — Я прижимаюсь губами к ее лбу, когда еще не взошло солнце.

Мне так не хватало этого чувства. Прикосновения к ней.

— Я должен идти. У меня сегодня рейс, — говорю я, лопая наш пузырь.

— Почему один из нас всегда уходит? — шепчет она, не сдвигаясь ни на дюйм. — Почему мы не можем вечно прятаться в коконе, забыв о целях, пересмотрев мечты, живя моментом и только друг ради друга? Почему это так тяжело? Так сложно?

Она утыкается носом в мою рубашку и вдыхает. Затем утыкается лицом в изгиб моей шеи и снова втягивает воздух.

Эти несколько вдохов поддерживают мою пробудившуюся надежду, прежде чем мое сердце снова оказывается в затруднительном положении. И легче никогда не станет.

Видеть ее.

Уходить от нее.

Скучать по ней.

Любить ее.

— Ненавижу, что мне нужно уходить. — Я снова целую ее в лоб.

Эмерсин цепляется пальцами за мою рубашку, касаясь губами моей шеи. Она не целует. Не захватывает игриво кожу. Просто чувствует.

У меня нет слов. Все было сказано не единожды.

Я люблю тебя, но…

Я хочу тебя, но…

Снова и снова мы сталкиваемся с реальностью, которую просто не хотим принимать.

Я ерошу ее волосы, откидывая ее голову назад. Удерживаю объятиями и глазами. Мои губы дразнят ее, и неминуемые чувства воспламеняются. Поцелуй становится более настойчивым.

Я хочу жить настоящим моментом, но сердце знает, что будет страдать от длительного похмелья и по ходу уничтожит ее.

— Зак… — Она отворачивает голову, оказываясь этим утром сильнее меня.

Я зарываюсь лицом в подушку над ее плечом.

— Я знаю.

Она здесь. Она везде.

Эмерсин. Не Сюзанна.

Биение ее сердца, которое я ощущаю грудью, прижатой к ее груди.

Ее раздвинутые ноги обхватывают мои бедра, пока я пытаюсь сдержать желание вжаться в нее.

Ее требовательные руки в моих волосах.

Остаточное тепло ее губ.

Цветочный аромат ее кожи.

— Мне нравится наш пузырь, — вздыхает она, проводя пальцами по моей спине. — Слишком нравится. Он ослепляет и полностью поглощает. Но всегда лопается, и я чувствую себя такой сдувшейся и опустошенной, что это изнуряет.

Я медленно слезаю с кровати.

Хлоп!

Пузырь мгновенно лопается. Наше время снова истекло. Мы в очередной раз идем разными путями в неопределенное будущее.

— Тебе помочь с бронированием рейса домой? — спрашиваю я.

Эмерсин медленно садится и поправляет футболку.

— Нет. Я сама.

— Тебя куда-нибудь подвезти?

— Я взяла машину напрокат.

Я чешу подбородок.

— Тебе что-нибудь нужно?

Сжав губы, она на несколько секунд отводит взгляд.

— Время, — шепчет она.

После нескольких медленных морганий я киваю.

Отвернувшись от нее, раздвигаю шторы еще на несколько дюймов, впуская первые лучи восходящего солнца.

— Попроси меня остаться. Пропустить полеты. Забраться с тобой в постель и забыть обо всем мире.

Это так импульсивно. И глупо. Но с Эмерсин я снова чувствую себя молодым и живым. Она властвует над моими мыслями, даже находясь на другом конце мира.

И я знаю… я знаю ответ на мою нелепую просьбу, но все равно произношу ее. Потому что, когда выйду за эту дверь, не хочу, чтобы у нее оставались хоть какие-то сомнения в том, с кем мое сердце.

Когда она не отвечает, я поворачиваюсь к ней. Чего я на самом деле жду от нее? Я чувствую себя стариком с усталыми глазами и горестными морщинами, залегшими у губ. В щетине проблескивает седина. Я уже не такой статный и подтянутый. Она может найти себе лучше.

— Попроси меня остаться, — шепчет она. — Бросить работу. Забраться с тобой в постель и забыть обо всем мире.

Это не смешно. Это грустно… так душераздирающе, но мои губы изгибаются в крошечной ухмылке. Она прощупывает почву. Черт, у нее может быть не одна мечта. Я не знаю. Да и откуда мне? Я — не пункт назначения. Не для нее. Я — препятствие. Отвлечение. Гребаная пара тренировочных колес, когда ей нужно ехать самостоятельно. Она готова, даже если я — нет.

После примерно минуты молчания, когда каждый из нас взвешивает свои следующие слова, лениво наблюдая, как наше совместное будущее ускользает все дальше и дальше, я обхватываю ладонью ее щеку.

Когда она льнет к моему прикосновению, я улыбаюсь ей в последний раз. Своей самой лучшей улыбкой.

— Благополучно добраться до дома, любовь моя.

ГЛАВА 37

«До дома».