До самых кончиков

Максвелл обернулся. Оцепеневшая Пенни лежала на подушке белого атласа. Он прижал два пальца к ее шее, замеряя пульс.

– Пилот проинструктирован доставить тебя куда пожелаешь. В любую точку земного шара.

Поди тут возрази. Даже ноги сдвинуть не дали.

Он записал последний набор показаний с ее пульсом и температурой.

– В швейцарском банке на твое имя положены пятьдесят миллионов долларов. Доступ к этим средствам получишь позднее при условии, что впредь не будешь искать со мной встречи. – Максвелл взглядом подчеркнул суть своих распоряжений. – В случае разглашения деталей нашей совместной деятельности счет будет заблокирован.

Повисла вечная пауза. Несмотря на ледяной тон, Пенни чувствовала, что сердце маленького мальчика разбито.

– Тебе ясно? – спросил он наконец.

Смаргивая слезы, прижимая голые коленки к груди, Пенни отмолчалась. Ее ошеломила внезапность отставки.

– Тебе! Ясно! – рявкнул Макс.

Взбешенный тон смахнул секундное наваждение, и она дернула головой.

– Подопытная не реагирует, – буркнул Макс, принимаясь за писанину. Точно, ошибки быть не может: скорбь перехватила ему горло.

Пенни свернулась калачиком, лицом к стене. Кончилась сказка про Золушку, пора приходить в себя.

– Знай, что ты сделала существенный вклад в разработку товарной линейки «До самых кончиков», – вновь забубнил его голос. – В знак моей признательности тебя ожидает скромный подарок на борту самолета. Смею надеяться, он придется тебе по душе.

Кровать тряхнуло – Макс поднялся с постели, – по ковру зашуршали босые ступни.

– Прошу покинуть мой дом в течение часа.

Захлопнулась дверь в ванную комнату.

Минуло ровно сто тридцать шесть дней.

В салоне «Гольфстрима», на единственном свободном от чемоданов и фирменных сумок кресле, лежала перевязанная бантом коробочка. Из пентхауса Пенни выдворили в одной шубе (шиншилла в пол) и прадовских шпильках. Пристроив коробочку у себя на коленях, она застегнула ремень. Пилот объявил взлет.

Очутившись в воздухе, одинокая пассажирка развязала бант и подняла крышку. Внутри обнаружился рубин на тонкой золотой цепочке. Тот самый, который Максвелл носил на пальце; третий по величине рубин, добытый в Шри-Ланке, из перстня превратился в кулон. Соседкой рубина по коробочке оказалась ярко-розовая стрекоза. Мягкие плотные крылья украшены логотипом «До самых кончиков». Пенни внимательно оглядела усики и брюшко пластмассового насекомого.

Стрекозиный сувенир был секс-игрушкой. Массовой версией неоднократно проверенного прототипа. Пенни ни разу не наскучили трепетные крылышки. Эти испытания оставили в памяти ни с чем не сравнимые впечатления, при мысли о которых тут же зарделись щеки.

Трастовый фонд в пятьдесят миллионов долларов, нарядов на целый универмаг. Язык не повернется сказать, что с ней обошлись несправедливо. Убрав стрекозу в карман шубы, Пенни застегнула цепочку и, чувствуя теплой грудью холодную тяжесть рубина, начала планировать первый день новой жизни. В ведерке со льдом – только руку протяни – пузырилось шампанское. Стюардесса наполнила бокал и по просьбе Пенни приглушила свет в салоне.

Пригубив искристый брют, Пенни даже взгрустнула, что лишь пять с половиной месяцев назад этот напиток казался роскошью. Жизнь с Максом, составленная из многократных оргазмов, запиваемых шампанским, ее избаловала.

Избаловала, но не сломала. Будущее рисовалось яркими, бодрящими красками. Понадобится нечто большее, нежели шампанское, чтобы удалось сегодня уснуть.

Убедившись, что ее не видно, Пенни распахнула шубку и вставила стрекозу между ног ловким, подсмотренным у Макса движением. В расчете на увеличение сбыта он предусмотрел автоматический нагрев игрушки до идеальной температуры. Пенни не глядя надавила на запускающую кнопку.

Интересно, чем займется Макс после «кончиков»? Может, уже сейчас планирует новый товарный ряд? Найдет себе очередную подружку с «образцовыми» гениталиями для макетирования… Такую, которая не стесняется выражать свои восторги.

Хотя «подружка» тут вряд ли годится. Скорее, подопытная свинка.

Пронзая чернильный мрак над Атлантикой, Пенни вновь наполнила бокал и откинулась на спинку кресла, отдаваясь восхитительной щекотке между ног.

Первые недели в Нью-Йорке промелькнули как в тумане.

Средства, выделенные на ее содержание, Максвелл оформил аннуитетом. Всю сумму она снять не могла, но процентов на безбедное существование до конца жизни хватало с лихвой. Проявив предусмотрительность, вложилась в недвижимость, купив особнячок в Верхнем Ист-Сайде. Когда риелторша показала ей светлую кухню, облицованную плиткой в теплых солнечных тонах, да предложила обратить особое внимание на кованую решетку лифта и камины из резного мрамора, Пенни выписала чек, не торгуясь. Гардеробных и чуланов в доме было предостаточно, но они все равно едва вместили бесконечные наряды новой хозяйки.

Выйдя на работу обратно в «Би-Би-Би»-контору, Пенни в первый же день обзавелась соседкой по жилью.

Несмотря на весь свой самопровозглашенный имидж закоренелой сторонницы богемы, Моник с восторгом ухватилась за шанс выехать из захудалой квартирки-студии под мостом имени Тадеуша Костюшко, которую делила с двумя этническими товарками. Не успела Пенни опомниться, взвесить все «за» и «против», как Моник уже таскала коробки из такси в элегантный вестибюль особняка. От запаха сандалового дерева закладывало нос, хотя треньканье ситара – у Моник это сходило за музыку – помогало заполнить пустоту. Первую ночь совместного быта отметили ужином из тофу под соусом карри: творение рук неохиппи-переселенки. Затем девушки плюхнулись на диван в зале домашнего кинотеатра и, прихватив по миске попкорна, стали смотреть прямую трансляцию «Оскара».

Когда камера переключалась на гостей, собравшихся в театре «Кодак», Пенни невольно высматривала бледное мальчишеское лицо и светлые прилизанные волосы Максвелла. Вот Пьер Лекуржет, сидит возле центрального прохода. А где ему еще сидеть? Тут дело ясное, все-таки его Алуэтту прочили в победительницы как лучшую актрису. Пенни узнавала и другие лица, совсем недавно глядевшие на нее кто злобно, а кто и похотливо. Совсем еще недавно она терлась локтями с этими знаменитыми и влиятельными персонажами. Воспоминания о той жизни таяли словно эротический сон. Она позволила огородить себя фантастическими удовольствиями без какой-либо эмоциональной привязанности, зато сейчас выпущена в свободное плавание.

Закаленная исследованиями Макса и пристальными взглядами медийно-деловой аристократии, Пенни избавилась от чувства неловкости быть у всех на виду. Ее уже не задевало щелканье затворов папарацци. Она научилась считать себя постоянным центром внимания и теперь держалась на людях спокойно и естественно.

Причиной ли тому благоприобретенная уверенность в себе или же обновки, но Пенни все чаще ловила на себе мужские взоры. Прогуливаясь по Лексингтон-авеню, она ловила собственное отражение в блумингдейловских витринах и не узнавала себя в этой длинноногой амазонке. Детский жирок порастрясся. Волосы струящимся каскадом обливали плечи.