До свидания, Светополь!: Повести

Солнце пробило наконец облака, и ненадолго все вокруг засветилось и повеселело.

— Вот и погодка! — скорбно сказал Аристарх Иванович. — Самая ловля.

Петя поглядел на небо. С сомнением покачал головой.

— Лучше дождливая когда.

— Ну, ещё бы! — проговорил Аристарх Иванович. — Особенно — нам. В реке выкупались, теперь под дождичком.

Валерка глянул на него смеющимися глазами. Признался, не утерпев:

— А я думал сперва — вы плюхнулись. С таким шумом.

— Ну как, и я тоже, — важно ответил Аристарх Иванович.

— Спасали! — Валерка захохотал.

Игорь тоже смеялся, рассказывая, кгЦс–почудилось ему, будто ушел глубоко под воду, но взгляд его так и не встретился ни разу со взглядом отца.

В кабину грузовика, который остановил Петя, могли поместиться двое.

— Нет–нет, я в кузов! — запротестовал Аристарх Иванович. — Там ветерок и просторней. Нет–нет…

Он волновался, говоря это,*и в кузов полез первым — только бы не остаться один на один с сыном.

Дома сразу спрятал в кладовку мятую после сушки одежду. Будто уговорившись, матери о происшествии не обмолвились ни словом. А та поддразнивала:

— Я уж думала, уху есть будем, обед не готовила. — Сама же вовсю хлопотала у свежевыбеленной летней плиты. По двору растекался аромат фасолевого супа.

Аристарх Иванович сказал, что пора ехать. Мать растерянно повернула к нему раскрасневшееся лицо.

— Что уж, у тебя и выходного нет?

Каждый раз задавала этот вопрос, и каждый раз он лаконично отвечал: «Работа».

Мать вздохнула. Ну пусть хотя бы Игорь останется, вечером она посадит его в автобус… У Аристарха Ивановича стыдно и радостно забилось сердце.

— Ради бога. Если только уроки сделал.

Сын повернулся, но взгляд его не дополз до отцовских глаз, вздрогнул, убежал.

— На воскресенье не задают…

Выпив тёплого молока — маленькими, успокаивающими язву глотками, Аристарх Иванович поднялся. Одновременно с ним, продолжая рассказывать что-то, встала из-за стола мать. Он хмурился и мешкал. Долго поправлял перед зеркалом рубашку.

— Ну, чтоб не поздно, — выговорил наконец и скользнул по сыну взглядом.

— На семь десять автобус, — тотчас с почтительностью ответил Игорь.

Аристарху Ивановичу стало вдруг жаль мальчика. Он кивнул и вышел.

У калитки мать, смолкнув, обняла его, прильнула — горячая, мягкая, маленькая. И в то же мгновение живая, какая-то детская обида затопила Аристарха Ивановича. Словно бы не десятилетний сын оскорбил его, а чужой, взрослый человек.

Он поцеловал мать и, быстро отвернув лицо, зашагал прочь.

* * *

Блеск орденов и медалей, возбуждённые голоса, возбуждённые лица — празднично выглядел павильон. Пиво ещё не кончилось, но бело–зелёная струя фыркала, пропадала, снова фыркала. Очередь нервничала.

На витрине оставалась лишь потемневшая сельдь с винегретом, и Аристарх Иванович, преодолевая усталость, взялся за закуску. Торговать ещё три часа, пива — последние капли, а вино без закуски не пустишь, тем более в праздник. Ноги болели, и он работал сидя. Нарезал сыр, колбасу, открыл скумбрию. Консервы считались сугубо витринным товаром, и реализовывать его было вовсе не обязательно, но Аристарх Иванович приноровился использовать все. Он любил, чтобы у него была хорошая закуска, и, пожалуй, единственный из заведующих охотно брал овощи и даже зелёный лук — товар, с которым много возни и который почти не даёт «мяса». В других павильонах ограничивались крутыми яйцами, сыром и сухой колбасой. Пиво — вот из-за чего шумели баталии.

Гордился Аристарх Иванович, что его заведение выделяется не только ассортиментом, но и внешним видом: цветы в миниатюрных горшочках на стене, элегантная витрина, плакатики с аппетитно нарисованными дымящимися блюдами — он приобрёл их у загадочного субъекта в холодном светлом плаще, заглянувшего как-то зимой погреться.

Висел и типографский плакат: бутылка шампанского в ведёрке со льдом и бокалы. Но все это — декорация; не держалось в заведении Аристарха Ивановича ни горячих закусок, ни шампанского, ни бокалов. Кружек — и тех не хватало. Но когда-нибудь, надеялся он, все изменится. Он мечтал о будущем «Ветерка» — тихая музыка, чистота и не вульгарное пиво, прелестей которого он лично никогда не понимал, а сухое вино, коньяк, черный кофе. Клиент тогда тоже станет иным — не посмеет в такой обстановке выругаться или плюнуть на пол. Он непременно заведёт фирменное блюдо — что-нибудь простое и неожиданное. Некоторые соображения на этот счёт уже были у него…

Из зала доносился монотонный гул. Аристарх Иванович прошёл за прилавок, принялся аккуратно раскладывать тарелки в витрине. Что-то заставило его поднять голову. Педагог — прямо перед ним, в очереди, с насмешливой нетрезвой ухмылкой. На груди — орденская колодка. Заведующий подобострастно наклонил голову.

— К нашему шалашу?

Словно кто-то со стороны, невидимый, распоряжается им…

Пиво кончилось, и очередь растаяла, но зал по–прежнему гудел, полный. Попова вылила в чайник остатки вина, молча поставила пустой кувшин на прилавок. Сунув в бочку шланг, Аристарх Иванович придирчиво оглядел павильон. Педагог пристроился в противоположном конце зала.

— А я с Алексеем Алексеевичем Жигулиным воевал, он меня уж как-нибудь знает, Алексей Алексеевич, — с жаром говорили за соседним столиком. — В шестьдесят шестом встретился, в Сухуми. Узнал! Двадцать три года прошло, а узнал, первым подошёл. Здравия желаю, товарищ Краков, говорит.

— Ну уж, такую фамилию не забудешь…

Собеседник рассердился.

— При чем здесь фамилия! И. так помнил, слава богу! Двенадцать суток в окопах! Двенадцать, не вылезая! Клин, выступ, — он передвинул по мокрому столу солонку и пустой пластмассовый стакан для салфеток. — Важнейший стратегический объект. Под контролем ставки. Связь прервана, снаряды на исходе, а он, зараза, головы не даёт поднять. Алексей Алексеевич не приказывал мне, нет. «Вот пакет, говорит, не доставим к вечеру — каюк нам». Отчества его я тогда не знал: товарищ майор, как полагается. Выглянул из окопа, а он чешет. Заиграло у меня, чего там! Пополз. Гляжу — консервная банка. Из-под бычков в томате. Ещё довоенных. Черт её знает, откуда она там. А мне так вдруг бычков захотелось. И тут — дзинь! По баночке прямо. В трёх сантиметрах от меня.

Аристарх Иванович устало присел на бочку. Чем жили бы сейчас эти люди, не будь в их жизни войны? Футболом? Он часто думал об этом и часто жалел, что не родился на два–три года раньше. Не было в его жизни ничего такого, о чем бы он мог с гордостью поведать сыну. Ничего…

Кто-то приблизился нетвёрдой походкой. Матерчатые мальчишеские туфли Педагога… Бережно нёс он перед собой стакан. Аристарх Иванович сунул руки в карманы халата. Усталость оставила его.

Педагог поставил стакан на пустую, с вывернутой пробкой бочку. Мельком подумал заведующий, что надо бы заткнуть отверстие, иначе в бочку набросают окурков. Он не собирался первым нарушать молчание, но язык, знакомо управляемый кем-то со стороны, произнёс:

— Без закуски?

Губы Педагога покривились. Ногтем брезгливо оттолкнул обглоданную рыбью голову.

— Вчера, кажется, вас не было? Шекспира читали?

Аристарх Иванович миролюбиво улыбнулся:

— Иронизируете?

— Нет. Я не иронизирую. Я никогда ни над кем не иронизирую. Разве что над собой.

— А что? Бывает повод?

Неплохо! Он опустил заблестевшие глаза.

Педагог внимательно вглядывался в него. Потом осторожно взял стакан, отпил немного. Средний палец был забинтован.