Добрая злая любовь
Шрифт:
– Ну да... – прошептала Анна.
– И что потом?
– Когда? А, понимаю... Аркадий дал слово. Он завязывает с игрой.
– Послушай, Аня, Аркадий уже не остановится! – закричала Наташа. – Он уже сто раз давал слово, и даже Настей клялся...
– Ты что, предлагаешь мне бросить его? – сурово спросила Анна. – Бросить моего мужа, отца моей дочери?
– Я не знаю... – растерялась Наташа. – Но... Аркадий может вас к такой пропасти подвести...
– Наташа, я не могу его бросить, – отрезала Анна. – Я его люблю.
– Аня, если бы и он... Понимаешь, я уже не о деньгах говорю, –
– Но ничего же не было? – сурово спросила Анна.
– Нет, ничего. Но...
– Без всяких «но»! – ожесточилась сестра. – Ничего не было, и точка. Мне пока не к чему ревновать.
– Аня...
– Перестань!
Они замолчали. У Анны билась голубая жилка на виске... Потом старшая сестра немного успокоилась и зашуршала пакетом.
– Вот, я тебе кое-что принесла...
– Что это? – удивилась Наташа.
– Да ты загляни!
Наташа принялась доставать из пакета какие-то свертки. В одном месте плотная бумага лопнула, и показался уголок чего-то до боли знакомого... Каминные часы!
– Это то, что осталось, – сухо сообщила Анна. – Я решила отдать все это тебе – ты ведь была против того, чтобы мамины вещи были распроданы...
– Как хорошо! – обрадовалась Наташа, освобождая тяжелые часы от остатков бумаги. – Память о маме. Это все, конечно, теперь копейки стоит...
– Какие копейки?! – не выдержала, взорвалась старшая сестра. – Ты с ума сошла... В пакете документы, как их там – контрибуции... атрибуции... ну, словом, бумаги, которые подтверждают художественную и историческую ценность этих вещей. То, что ты сейчас держишь в руках, называется часы «буль».
– Какой еще буль? – удивилась Наташа.
– О господи... так стиль называется, – вздохнула сестра. – Я, правда, в терминах не очень разбираюсь – как поняла, так и объясняю. В общем, этот самый стиль возник в семнадцатом веке...
– Так это часы семнадцатого века? – поразилась Наташа.
– Нет, они сделаны в сороковых годах девятнадцатого века, во Франции, – терпеливо принялась объяснять сестра. – Механизм в футляре черного дерева, инкрустирован медью и черепахой... Они очень ценные.
– Господи, Анна, я и не знала! Аркадий говорил...
– Да мало ли что он говорил! – с досадой перебила сестра. – Я и сама не знала до недавнего времени. Ты другие свертки посмотри...
– Монетка! – обрадовалась Наташа, открывая маленький футляр. – Золотая, да? Я ее помню – мне как-то мама дала ею в детстве поиграть. Кажется, от прадедушки осталась, да?
– От кого она осталась, я не помню, – покачала головой Анна. – Золотая монета номиналом в десять рублей, Санкт-Петербург, тысяча семьсот шестьдесят второй год.
– Сейчас, наверное, раритетом считается... – благоговейно произнесла Наташа.
– Еще каким... Триста шестьдесят семь тысяч рублей – вот за сколько ушла подобная монетка на прошлогоднем аукционе, – бесстрастно сообщила Анна.
– Триста шестьдесят семь тысяч... – прошептала Наташа ошеломленно.
– Там еще икона Богоматери Казанской в серебряном окладе, конец девятнадцатого века... Дешевле, чем монетка – всего тысяч сто пятьдесят за нее сейчас
можно выручить.– Сто пятьдесят тысяч!
– Пепельница медная, с автографом Маяковского... та еще подешевле будет... Но тоже не копейки стоит. Ты там в этих контрибуциях-атрибуциях сначала разберись...
Наташа сидела над вещами, вынутыми из пакета, и не знала, плакать ей или смеяться.
– Послушай, Аня, – наконец смогла она произнести. – Я не могу это взять. Тут же огромные деньги!
– Если ты думаешь, что ими можно покрыть долг Аркадия, то ошибаешься. Дачу все равно придется продать, как ни крути... А деньги, которые за эти безделушки выручишь, на самом деле не такие уж большие. Все равно меньше, чем ты при разделе наследства могла получить.
– Мне ничего не надо.
– Наташа! – с раздражением произнесла старшая сестра. – Ну что ты за человек такой! Кто же в наше время от денег отказывается, а? Они что, совсем тебе не нужны?
– Нужны, конечно... – закивала Наташа. – Но меня что-то беспокоит, а что – я пока не могу понять. Как будто будет хуже, если я вздумаю на этом обогатиться...
– Богатый человек – не тот, у кого много денег, а тот, кому хватает того, что у него уже есть... – пробормотала Анна. – Это твоя логика?
– Ну, вроде того...
– Я эти вещи назад не возьму, – холодно произнесла Анна. – Они твои – и точка. Я их вообще дома держать не хочу – только Аркашу искушать.
– Ладно, – вдруг согласилась Наташа. – Беру. Но продавать не буду!
– Ах, это уже твое дело... – Анна поднялась. – Ладно, я пошла.
У порога она обернулась:
– Знаешь, Наташа, мама специально для нас все это собирала. Она говорила – пригодится на черный день.
Наташа осталась одна.
Она продолжала ждать, когда же ей позвонит Никита, но телефон по-прежнему молчал... «Наверное, что-то случилось, – уже по другому поводу заволновалась Наташа. – Никите Савельевичу стало хуже. Или даже... Нет, о смерти лучше не думать!»
Черный день.
Кто знает, когда он наступит?..
Следующий день был – воскресенье.
Наташа вышла из дому ранним утром и отправилась в большой супермаркет неподалеку. Она не любила шумных рынков, где золотозубые торговцы дергали ее за рукав. Супермаркет, где можно объезжать с тележкой длинные ряды товаров, – самое оно. То, что нужно по уши влюбленной девушке, которая не желает ни с кем общаться...
В этот час проходы между рядами были почти пусты. Наташа положила в тележку банку растворимого кофе, небольшой кусочек ноздреватого сыра, связку бананов. Потом вспомнила, что собиралась купить своего любимого овсяного печенья...
В отделе кондитерских товаров бродил веселый клоун в рыжем парике, с накладным красным носом и раздавал всем на пробу конфеты. Несколько детей – а в этот час сюда заглядывали в основном мамочки со своими чадами – бегали с радостными воплями вокруг клоуна.
– Новый шоколад «Сладкая мечта»! Попробуйте, не пожалеете! – кричал тот дурашливым голосом. – Всем-всем-всем! Меняю одну большую конфету на одно маленькое стихотворение!
Мальчишка лет пяти – вылитый херувим – дернул клоуна за широкую штанину.