Шрифт:
Добро пожаловать домой
Посвящается светлой памяти моего отца
Этой весной я закончил Аграрный Университет, и всерьёз задумывался заняться сельским хозяйством. Сам не знаю почему, но меня земля манила к себе, хотя я был родом из города, да к тому же вполне обеспеченным – родители уже давно купили мне квартиру. Но мне хотелось попробовать сделать что-то самому, пожить отдельно, проявиться как-то самостоятельно.
И я решил свои собственные сбережения, скопленные на летних подработках, потратить на плодородный участок земли.
Дом продавала молодая женщина, её звали Марьям. Она спросила нельзя ли ей отдать ключи позднее, потому что она забыла в доме фотоальбом отца. Я был не против.
Когда документы были готовы, я помчался в Менеузтамак осматривать свои новые владения. Там меня встретила Марьям. Она указала на ульи, выстроенные рядами:
– Большая часть пчёл, я думаю, улетели, а мёд, скорее всего растащили соседские пчёлы, но если вы постараетесь, то сможете всё восстановить. Медогонка, вощина, рамы и прочее – всё в дальнем сарае. Только вы близко не подходите пока, от вас духами пахнет – ужалят. А здесь –дровяной сарай, дров там на целую зиму хватит. Тут-баня…
– А, это что за развалины? – прервал я её, и показал на полуразвалившуюся постройку из камня, вымазанного красной глиной. Я никогда раньше не видел ничего подобного.
– Это осталось от прежних хозяев, это была баня, скорее всего. Её строили из камней, что добывали из гор, а глина с реки служила цементом.
– Надо же, надо будет сфотографировать, чтобы не забыть. Я на этом месте курятник сделаю, – сказал я, уже по-хозяйски прицениваясь, решая, что снести, а что построить.
– Да, у отца осталось две курочки, за ними соседка приглядывала, он их ей завещал, но они отсюда не уходят, каждый вечер домой возвращаются. В округе лиса ходит и кур таскает, так что вам без собаки не обойтись.
– А эти, как же живы до сих пор? – спросил я, раздумывая, оставить здесь вишни или спилить.
– Они в доме живут, на веранде, в старом улике, отец их на ночь крышкой накрывал, а наутро выпускал. Соседка пробовала к ним других кур подселить, чтобы уж заодно, но они других не принимают – клюют, выгоняют.
– Ишь ты, балованные какие – на суп их, – я отвлёкся, наконец, от вишен, и посмотрел на двух обнаглевших кур, что гуляли тут же под вишнями, и важно ко-кокали.
А Марьям вдруг как-то надрывно сказала, что куры эти для её отца были словно дети родные. Мне показалось, что я ослышался, и я переспросил. Но она виновато отвернулась, вытирая слёзы, пробормотав при этом что-то вроде: «не обращайте внимания».
Собственно говоря, я и не собирался обращать внимание на то, кто и как относился к этим курам раньше, но мне стало неловко, что я расстроил человека:
– Он любил животных? – спросил я.
– О, я не удивлюсь, если когда-нибудь узнаю, что у каждой его пчелы было имя и он при встрече спрашивал у них, как дела, – тут она рассмеялась и пошла к дому.
Домик был совсем маленький, с обветшалой крышей. Почему-то я решил возмутиться, что крыша готова вот-вот обрушиться:
– Ого,
ну и крыша, вы должны были меня предупредить, что она в аварийном состоянии! Мне ведь здесь жить!– Отец не успел её сделать, но все материалы на крышу лежат на чердаке. А пол, потолок, окна – новые. Отец всё поменял, он на все руки мастер был, и печь переложил, побелить вот только не смог сам – сил уже не было – соседи белили. Он торопился, хотел к зиме успеть.
Мне вдруг стало жалко Марьям, я только теперь подумал, что она раздавлена горем, и вдруг понял, как ей тяжело даётся этот акт приема-передачи дома её отца.
В доме было полно вещей, Марьям виновато обвела их рукой и сказала:
– Всё, что я смогла пристроить из вещей, я пристроила, но то, что осталось, я бы попросила вас не выбрасывать на свалку. Подыщите им других хозяев, пожалуйста. В деревне ведь не так, как в городе, тут всё разберут.
Я кивнул головой, думая про себя, что точно не стану этим заниматься, а вот на свалку это действительно – самое то. Шаря глазами по комнате, я наткнулся на красивую бархатную книгу на столе.
– Это тоже нужно пристроить, – спросил я, по-хозяйски беря книгу в руки. Но Марьям неожиданно выхватила её у меня:
– Это альбом моего отца, я вам говорила.
– Простите, я не знал, а можно взглянуть? – мне почему-то нестерпимо захотелось увидеть её отца.
Она пожала плечами и протянула альбом. Мы сели на диван и стали листать страницы.
Отца Марьям звали Ханиф абзый, и с первых пожелтевших фотокарточек он смотрел на меня в парадном костюме, держа под руки молодую невесту, мать Марьям. Молодой, красивый, с пышной шевелюрой… Дальше с чёрно-белых снимков на меня смотрели и сама Марьям и её родная сестра. Обе они были ещё совсем крошками.
Фотографии пахли железом и воском, я принюхался:
– Откуда такой запах?
– О, это от микросхем, папа был электриком, он мог сам сделать радио или магнитофон, мог починить что угодно – телевизор, холодильник! А какую он делал раньше цветомузыку. Вот здесь по углам стоят, он сделал их ещё в юности, когда мы с сестрой были маленькими. Жаль, что время радио и магнитофонов ушло безвозвратно, и под конец жизни его ремесло стало просто отдушиной. Как сейчас помню его кабинет в доме нашего детства – он всегда был забит разной техникой, что приносили со всей деревни на ремонт. Тогда его ремесло было очень востребованным.
Только тут я обратил внимание, что вся стена увешана полочками, стеллажами, на которых стояли аккуратно подписанные коробочки и баночки. Чего тут только не было – паяльники, старые патефоны, фотоаппараты, разные приборы.
Я полистал альбом ещё немного, мне было как-то неловко задерживать его в своих руках. Уже закрывая альбом я зацепился взглядом на карточку, там был изображен отец Марьям на мотоцикле «Урал», а рядом с ним сидел огромный чёрный кот, ну ни дать, ни взять – булгаковский Бегемот.
– Ну и кот, – сказал я.
– Черныш, папа его очень любил. Вы представляете он ездил с папой на рыбалку вот прямо садился на бензобак, щурил глаза от ветра и ехал впереди папы, а уж обратно ехал в люльке – сытый был. Папа гараж для своего мотоцикла смастерил тогда ещё, в наше детство. Так вот, придут они вдвоем в гараж, Черныш садился на мотоцикл, а папа по этому гаражу ползает – мышей ловит. Как наловит, так Черныш их и съест.
– По нему и видно, – говорю, – Что же он, держал-то такого нахлебника?