Добро пожаловать в Детройт
Шрифт:
— Это синонимы, ты же просил.
— А! Точно. Хм-м-м....
Он поворачивается к двери лифта, из которой они только что пришли, поправляет висящий на груди дробовик и стоит, мурлыкая пришедший в голову мотив, крутя его и так и этак. С мелодией у него, кажется сегодня лучше, чем со словами. Но он потом все запишет. Отдохнет, поспит, всё вспомнит...
«Бездарность.»
Файдз вскидывает глаза, впиваясь взглядом в двери лифта. Никого. Но он же точно кого-то слышал?
— Друг, всё хорошо?
Файдз в последний момент останавливает свои руки от того, чтобы взяться за
«Нельзя так делать. Не надо пугать друзей»
— Да, кажется...
Тот знакомым жестом касается своего шлема там, где у людей обычно уши и лицевой щиток становится прозрачным.
— Как нога?
— Пойдет. Немного болит. Док, наверное, все же перестраховался и поставил мне меньше обезбола. Вечно врачи делают всё по-своему, — Файдз хмыкает, чуть преуменьшая реальность. Нога полыхала, как будто пытаясь расплавить собранный вокруг неё каркас, но он ощущал это как-то... Задним умом. Словно эта боль уже стала частью его и теперь просто вила себе гнездышко у него в голове. С этим можно было даже стерпеться...
«Слабак».
— Что?
— Что? — Юрис пристально смотрит на него, и Файдз точно понимает, что это сказал не он. Голос был женский.
— Да я... А где Лара?
— Разбирается с системой нагнетания воды. Как только она закончит, дверь можно будет открыть и мы, наконец, доберемся до того, за чем пришли.
«Это значит она ушла в тот коридор. Значит, это не Лара».
Обернувшись через плечо, Файдз глянул на троицу, что стояла в углу. Они держали в руках смутно-знакомо выглядящие баллоны, Пако что-то еще делал в коммуникаторе, и периодически о чем-то тихо переговаривался с пауками.
— А это... Кажется, я это уже видел. Та наркота, ради которой мы...
В голову словно вкручивается раскаленное сверло, он глубоко вздыхает.
«Нельзя вспоминать, Вик сказал, что память вернется сама, со временем...»
— Файдз, у меня есть еще аэрогиппо, возьми.
Музыкант открывает глаза и видит протянутый ему ингалятор.
«Ничто-о-ожество!»
Он вздрагивает. Он слышал этот голос раньше!
— Файдз, ты что-то слышишь, да?
«Если я скажу ему, если я скажу ему, если я скажу ему...»
— Возьми ингалятор. Вдохни. И... Слушай, ты в «Экзидисе» тогда что-то очень крутое играл, помнишь? Си-минор, фа-диез-минор, ля, ми... Что это? Я так и не вспомнил.
Файдз сгребает предложенный ингалятор, судорожно вдыхает, зажмуривается и чувствует, как в голове светлеет. Напетый детективом мотив отзывается чем-то приятным, но он тоже не помнит, что это за песня.
— Черт, я не помню. Что-то очень знакомое.
За их спиной вдруг слышится какой-то шум. Файдз оборачивается и видит, как на гермодвери сдвигаются пазы, она чуть просаживается в сторону комнаты, которую скрывает, а центральная часть в ней открывает небольшой рычаг.
— Детектив, мы пошли, — Фрэнсис оборачивается на них. — Если надо будет войти, тяните за этот рычаг, и дверь откроется на тридцать секунд.
Словно демонстрируя, как это работает, паук тянет за открывшийся рычаг, гермодвери бесшумно разъезжаются в стороны. Троица входит в темное, залитое неярким зеленым светом помещение и идет куда-то
на другой его край, к подсвеченной в конце двери. Гермодвери смыкаются за их спинами.— Остается ждать. Причем, достаточно недолго, — хмыкает Юрис.
«Он привел тебя в ловушку» — ласковый женский голос ввинчивается в его сознание, стоит только дверям технического лифта открыться и выпустить из себя трех человек, чей вид не оставляет сомнений: они не из полиции и не из корпоративного отряда «АрмаЭксп».
— Стреляй!
Файдз выполняет приказ раньше, чем успевает его обдумать. Но идущий первым мужчина смазывается в воздухе и исчезает в ответвлении коридора.
Рокер смотрит на то, как идущий от лифта здоровяк начинает постепенно ускорять шаг. На то, как сжимаются кулаки киберрук. На то, как он отталкивается двумя целыми киберногами ногами от земли.
БАХ.
Картечь впивается в надетую на него броню, но тот словно даже не замечает этого. Хотя может и правда не замечает. Второй выстрел Файдз сделать не успевает. Его сбивает с ног и протаскивает по полу, уже в который раз за сегодня. Но в этот раз он понимает, что козырей в рукаве не осталось.
«Пора умира-а-ать!» Поет она.
Он пытается оторвать вцепившиеся ему в шею руки, пытается скинуть своего мучителя. Тот перехватывает его за горло одной рукой, давя всем весом, а второй бьет ему в лицо.
Удар. Удар. Еще удар. В глазах темнеет то ли от боли, то ли от недостатка воздуха, то ли от собственной крови.
«И ты никогда-а-а ничего не доводил до конца, милый. И уже не доведешь...»
— Заткнись!
Он перестает отрывать чужу руку от своего горла, вместо этого он бьет в её локоть, отчего аугментированный заваливается вперед всем весом. И Файдз делает то, о чем он на самом деле мечтал, когда болтался в руках Армейца. Впивается зубами в случайно подставленное горло.
Его противник пытается встать, отодрать его морду от своей шеи, но Файдз лишь обхватывает крепче руками, сжимая изо всех сил и вгрызаясь в горло все глубже. И делает глоток.
Голос женщины в его голове хохочет, он слышит, как лязгают её когти по полу, как со свистом разрезает воздух хвост-плеть. Глаза и рот заливает горячей, солоноватой жидкостью с каким-то странным терпким привкусом. В голове не остается ни одной мысли. С наружи не доносится ни одного звука. Он делает еще глоток, и ненавистный голос пропадает, оставляя блаженную, сладкую тишину.
Зубы смыкаются на чем-то твердом. Его жертва уже не дергается и держать её становится неинтересно.
Он разжимает челюсти, облизываясь и скидывает с себя тело.
Встает, медленно и тяжело, опираясь на ту ногу, что еще может сгибаться.
— Тебя больше нет. Я победил. Я сожрал тебя.
Сзади раздается какой-то шорох.
«Кто здесь?»
Последнее, что он видит, это словно бы светящийся серо-стальной глаз и залитое кровью лицо, вторая половина которого закрыта остатками черного экрана.
А потом его глаза закрываются. И что-то толкает его в спину, навстречу тьме.
31-1. Эта долгая безумная ночь (Черновик)