Добром за добро

На крылечко вышли Златан, Кирина и его сестрица. Когда вернулся в дом сын, Вотан не заметил, но обрадовался, что не будет заминки от ожидания его возвращения с поля.

– Вот и ладно, кажется, всё собрались, - Сагой подошёл к крыльцу и ласково заговорил, обращаясь ко всем сразу.
– Мне и воинам моим, приятно было спасти вас от степняков, помочь восстановить сгоревшие постройки, но это малая толика того, что стоит ваш вклад в судьбу Златана. Уедет он со мной, но узнав, услышав его рассуждения о жизни, знаю, не навек прощаешься ты сынок с мамой и отцом твоими, да и не только потому, что оставляешь родных своих и не сможешь жить долго вдали от них. Видел я, как смотрите вы с Маленой друг на друга, да и знаете теперь что не брат и сестра вы и чувства ваши чисты и невинны. Прощайтесь и в дорогу!

– Златан вспыхнул, его лицо сделалось пунцовым, а Малена залившись краской, закрыла лицо руками.

Вотан подошёл к Златану, обнял его крепко и тихо на ухо сказал:

– Ты езжай, сын, за нас не беспокойся, я ещё не старый и со всем в доме и по хозяйству справлюсь. А ты береги себя в дороге и не забывай нас с мамой и Маленой.
– Златан ещё сильнее прижался к Вотану, но ничего не ответил, промолчал. И это молчание было красноречивее всяких слов. Отпустив сына, Вотан отошёл в сторону, и к сыну кинулась Кирина. Когда мать отошла, Златан сказал воеводе и родителям:

– Мама и папа, проводите воеводу, а мне надо проститься с сестрицей, я догоню вас!

– Добре, сынок, простись и догоняй нас.
– Все повернулись и пошли с подворья. А Златан повернулся к Малене и, теряя голос, произнёс.

– Прав воевода, узнав, что мы не брат и сестра, загорелось пламя внутри меня ещё сильнее, как будь-то, исчезла преграда, и пропал страх греха. Люблю я тебя, Маленушка и уезжать мне от тебя как сердце разорвать надвое. Давно люблю тебя, только не мог сказать тебе этого, грех бы был страшный. Теперь говорю, ведь не могу уехать не открывшись. Прости, если обидел или смутил своими словами.
– И Златан протянул Малене руку. Она, сорвавшись с места, кинулась к Златану и, прижавшись к его груди, затихла как мышка. Затем он услышал её едва слышимые слова:

– Люб ты мне очень, Златан, да не могла я и мысли допустить о грехе таком, не то чтобы слово к тебе об этом молвить, но теперь ведь нет преступления в том, чтобы любить тебя, но судьба уводит моего милого на чужбину. Увижу ли я тебя снова, один бог знает.
– Отстранив Малену от себя, Златан стал целовать мокрые от слёз глаза любимой, её губы и пылко зашептал:

– Я вернусь к тебе или за тобой, жизнь покажет, как оно сложится, и нет в мире такой силы, которая бы заставила меня, тебя забыть. Я не прощаюсь, моё сердце остаётся с тобой, любимая. Ты только жди меня и верь в мои слова.
– Златан снова поцеловал Малену, и осторожно высвободившись из её объятий, быстро пошёл со двора.

* * *

– Думаю, домой доплывём быстрее, чем к вам плыли, - как то вечером стоя на носу струга, - сказал Златану Сагой, - да и течение помогает нам, гребцы не так устают. Это искали мы вас очень долго, только и имели мы слова многолетней давности от Захара, да и те обросли вымыслом и догадками от стёршейся памяти. Вот только больше опасности догнать топляк, зацепить корягу огибая мели. Но даст бог всё обойдётся! Скоро ночь, надо выбрать место для стоянки и причалив к берегу приготовить еду.

Место нашлось почти сразу после слов воеводы. С правой стороны по течению реки выплыл пологий берег с поляной и лесом невдалеке, сюда и решил Сагой пристать на ночлег. Причалив, привязали струги к росшим у берега деревьям и, выгрузив походные котлы и продукты, стали готовить костища для варки еды.

В скорости на берегу полыхало пять костров, над которыми были развешены котлы, в которых булькало аппетитное варево и издавало вызывающие слюнки запахи. Когда еда была готова, у каждого костра была прочитана молитва, и воины, достав каждый свою походную миску и ложку, приступили к ужину. Быстро темнело, и дружина стала готовиться ко сну, расстилая поближе к прогоревшим кострам шкуры и походные матрасы. Сван, выполняя приказ Сагоя, выставил охранение и назначил сменных воинов. Вскоре лагерь затих и погрузился в сон. Ночь была тёплой, продувал с реки свежий ветерок, разгоняя комаров, а лягушки в прибрежных камышах завели извечные игрища с какофонией своих песен.

Златан лежал на овечьей шкуре и, устремив свой взгляд в небо, рассматривал удивительные россыпи звёзд, Их было так много и все были такими разными по яркости, многие образуя удивительные фигуры, вызывали в памяти юноши, встреченные в разное время образы. Он так увлёкся наблюдением, что не заметил, как уснул. Разбудили его приятные запахи готовящегося завтрака. Вскочив на ноги, Златан увидел костры, котлы над пламенем и делающих разминку воинов.

– 'Вот что значит сон на свежем воздухе, а не в доме', - подумал юноша, и быстро сложив и увязав шкуру, надел подаренный и подогнанный ему по фигуре Сагоем кожаный доспех. Меч и кинжал, тоже подарок воеводы, он прикрыл шкурой он, стремительно рванувшись с места, побежал к лесу, до которого было не менее трехсот саженей. Вернувшись, он отметил, что даже не вспотел, хотя и выполнял пробежку в доспехе.

– Лихо ты бегаешь, - услышал он голос и, обернувшись, увидел десятника Свана.

– Иногда полдня преследуя оленя подранка или козу с болтом в боку, поневоле научишься быстро бегать. Без этого и животное погибнет, и ты останешься без добычи.

– Слова мужа и настоящего охотника, - сказал Сван в ответ юноше и удовлетворённо зацокал языком.

Позавтракав, вернулись на струги и гребцы мощными гребками вывели их на середину реки. На носу первого струга уселись два впередсмотрящих, и раздалась громкая команда воеводы поднять паруса. Начался новый, четвёртый день плавания. А на следующий день, когда солнце перевалило небосклон, воины заговорили что узнают места и запели весёлую песню.

– Завтра будем дома, сынок, - весело сказал Сагой Златану, заканчивается наше плавание! Радуйся, скоро встретишься с матушкой и отцом своим. Глаза Златана вспыхнули и тот час погасли. Но Сагой не заметил этого и, обняв юношу за плечи, прижал к себе.

* * *

На следующий день задождило! С неба густо сеял мелкий дождь, накрыв своей пеленою оба струга. Видимость ухудшилась, паруса намокли и были спущены, упала скорость движения. Более того, свернув в левый приток реки, струги пошли против течения, навстречу ветру. Гребцы выбивались из сил, и Сагой чаще стал менять гребцов, усаживая за вёсла воинов. К воеводе подошёл Сван и предложил ему переждать непогоду пристав к берегу. Тот посмотрел Свану в глаза и тихо сказал:

– Мы почти у дома, осталось несколько усилий, и мы подойдём к городскому причалу. Вон посмотри на тот дуб на правом берегу, от него до причала рукой подать.

– Твои рукой подать, воевода, полдня пути и не забывай, сколько отмелей на пути в реке. А видимость совсем никакая! Сядем на мель, так и будем куковать на ней до скончания века. Больше времени потеряли, разыскивая сына княжьего, а теперь зачем рисковать бездумно, успеем!
– Сагой задумался, стал теребить мокрую бороду, затем, соглашаясь с десятником, крякнул как старый ворон, и дал добро на остановку. Ели всухомятку, так как приготовить варево было невозможно из-за непогоды. Воины кутались в плащи и шкуры, но от дождя ими было не укрыться. Промокли до ниток, только Сагой с Златаном спрятались под пологом чердака и оставались сухими.

К вечеру тучи уползли на Киев, и небо просветлело, дождь прекратился, и заалела вечерняя зорька. Затихли лягушки в камышах и появились комары.

– Видимо придётся здесь заночевать, не успеть засветло, доплыть до дома, - сказал в сердцах Сагой.
– Эй, Сван командуй выгружаться на берег и готовить ужин, заночуем тут, а завтра двинемся к дому.

– Разумно, воевода, теперь спешить, только нечистую силу тешить, - ответил десятник и начал отдавать приказы. Никто из воинов не возмутился новой ночевке рядом с домом, все понимали, что не успеть, а в темноте всякое может случиться. Как не мочил дождь, но воины собрали сушняк и с трудом, но разожгли костры, стали сушиться и готовить ужин. После еды, вымыв котлы и посуду, все вернулись на струги и улеглись спать. Бодрствовало только выставленное у бортов охранение. Ночь прошла спокойно, и чуть стало рассветать, Сагой отдал приказ выводить струги на чистую воду. Оказавшись на средине реки, струги резво пошли против течения к долгожданному дому.