Добронега
Шрифт:
ЛИКУРГУС. Но я же ничего не буду помнить.
САКР. Это – будешь. Это в моих силах.
ЛИКУРГУС. Помолился – кому?
САКР. Сам знаешь. Если ты, конечно, христианин. На что я надеюсь очень. Очень! (Полощет рот).
ЛИКУРГУС. Почему ты сам не можешь за себя помолиться?
САКР. Когда кто-то со стороны, так оно крепче как-то. Доходчивей. Это даже среди людей так – если кто-то говорит что-то о тебе, так верят больше, чем ежели ты сам о себе говоришь. Особенно если что-то хорошее. Если плохое – и так поверят. Я хочу, чтобы волхвы потеряли надо мною власть. Я не совсем по своей воле к ним пришел, и больше
ЛИКУРГУС. Как-то странно.
САКР. Не задаром. Если пообещаешь за меня помолиться, я тебе кое-что расскажу сейчас, и ты это тоже запомнишь. Это то, что знают волхвы. Они никогда не знают ничего наверняка, потому что наверняка знать никому не дано. Они могут только предполагать. Помашут руками над огнем, плеснут чего-нибудь, и вроде бы что-то видят. Предполагают. Обещай, что выполнишь просьбу, и я скажу тебе, что будет дальше – там. И пользуйся себе, только никому не рассказывай.
Ликургус медлит.
САКР. Не раздумывай долго. Сейчас вернутся эти… две… возможно с волхвами…
ЛИКУРГУС. Что ж. Согласен.
САКР. Значит, ты все-таки христианин.
ЛИКУРГУС. Я этого не сказал.
САКР. Ну, не важно. Стало быть, есть у тебя два пути. Можешь кинуться в ноги Базилю, и он тебя помилует. Но прежнего доверия уже не будет. (Полощет рот). А можешь уехать к своему отцу в Каенугард. Снова принять имя, данное тебе при рождении. И заниматься управлением дел отца твоего.
ЛИКУРГУС. А почему я должен кидаться в ноги императору?
Сакр полощет рот, осторожно трогает пальцами губу, морщится, снова полощет рот.
САКР. Вина твоя большая.
ЛИКУРГУС. Какая вина?
САКР. Ты не помнишь?
ЛИКУРГУС. Нет.
САКР. Показать?
Ликургус молчит.
Возникает видение, сперва прозрачное, призрачное, затем все более отчетливое. Звучит боевая буцина. Какие-то ратники с луками в руках отступают к селению, расположенному в холмистой местности, отстреливаясь нестройно. В какой-то момент они вдруг бросают луки и уже не отступают – бегут в селение. Бегущих настигает волна византийских всадников и подминает их, почти не замедляясь. На большом вороном коне, привстав на стременах, полководец Ликургус указывает свердом направление – в селение. Вскоре селение вспыхивает пламенем. Остаточные поселяне выбегают из домов, и всадники рубят их свердами, не разбирая возраста и пола. Но вдруг Ликургус командует «Стой!»
Полукруг из десяти всадников замирает. В центре полукруга – женщина, присевшая на корточки и закрывшая голову руками. Ликургус спешивается.
ЖЕНЩИНА. Скорее, скорее. Я не могу больше ждать.
ЛИКУРГУС. Встань.
ЖЕНЩИНА. Не могу. Скорее.
ЛИКУРГУС. Встань, добрая женщина.
ОДИН ИЗ ВСАДНИКОВ. Командир, что ты делаешь?!
ЛИКУРГУС. Молчать. Встань, женщина.
Видение исчезает. Сакр пытается набрать в рот воды, но кубок пуст. Сакр с раздражением швыряет кубок на пол, трогает губу.
САКР. Железное правило в том болгарском походе было – уничтожать всех, встретившихся на пути, и либо
закапывать, либо спускать вниз по реке. Таким образом никто из местных не мог никому рассказать, что произошло на самом деле. Неизвестное страшит сильнее любых ужасов. Было селение – и не стало его. Исчезло. Но Ликургус это правило нарушил. И об этом стало известно императору. За Ликургуса вступился патриарх. Кстати, почему?ЛИКУРГУС. Что – почему?
САКР. Почему патриарх вступился за военачальника, да еще иудея? Не знал, что Ликургус иудей?
ЛИКУРГУС. Знал. Ты тоже знаешь, а ведь только что собирался сделать меня Папой Римским.
САКР. Не я. Мы. Но это совсем другое дело. И все-таки – почему?
ЛИКУРГУС (пытаясь вспомнить). Дочь? Друг? Нет, не помню.
САКР. Деньги?
ЛИКУРГУС. Нет. Точно – нет.
САКР. Почему ты так уверен?
ЛИКУРГУС. Отец лишил меня всего, как только я поступил на службу.
САКР. По религиозным соображениям?
ЛИКУРГУС. Не думаю. Ни религия, ни традиция иудеев не запрещает сыновьям становиться воинами.
САКР. В иудейских войсках.
ЛИКУРГУС. Таковых войск в данный момент не существует. В любых войсках.
САКР. А как же с запретом на убийство?
ЛИКУРГУС. Это личное, а не семейное или общинное, дело. Отец был против избрания мною внекоммерческой профессии. И боялся меня.
САКР. Почему боялся?
ЛИКУРГУС. Думал, что я могу поступить с семейным состоянием не так, как ему хотелось бы. Настроить кораблей и стать путешественником. Нанять воинов и стать завоевателем. Или же накупить фолиантов и стать книжником. И еще его, возможно, волновало мое знакомство с зодчими-христианами.
САКР. Значит, не в деньгах дело. В чем же?
ЛИКУРГУС. Не знаю. Предполагаю, что патриархом руководили обыкновенные христианские чувства.
САКР. Так не бывает. В священники идут люди, желающие быть властителями умов.
ЛИКУРГУС. Чтобы быть властителем умов, не обязательно принимать сан. Есть пути проще и легче.
САКР. Какие же? Деньги?
ЛИКУРГУС. Лесть и деньги. Умы продаются и покупаются, но сперва надо договориться, а без лести ни с кем не договоришься. В отличие от душ, там чистый одноразовый бартер.
САКР. Да, пожалуй. Так вот. Императору придется поклониться.
ЛИКУРГУС. А второй путь?
САКР. Ехать в Каенугард, к отцу. Он там обосновался прочно, в Константинополь не скоро сберется.
ЛИКУРГУС. Не люблю торговлю.
САКР. Правда? А почему?
ЛИКУРГУС. Если бы дело было только в покупке, доставке, и продаже – другое дело. Или в производстве и продаже. Но нужно обязательно расхваливать товар, и при этом все время врать, иначе ничего не купят. Не люблю.
САКР. Почему же непременно врать?
ЛИКУРГУС. Человеку по большому счету нужно очень мало. Главное дело торговца – все время убеждать людей в обратном.
САКР. Ты меня не дослушал.
ЛИКУРГУС. Продолжай.
САКР. Переехав в Каенугард к отцу, ты получишь возможность принять участие в больших событиях. Гораздо крупнее, чем налеты на болгарские селения.
ЛИКУРГУС (улыбаясь). В качестве торговца?
САКР. Нет. В качестве воина и дипломата.
ЛИКУРГУС. А что это за события?
САКР. Не могу сказать точно. Неустрашимые примут в них участие, но вообще-то это схватка последователей Христа с язычниками.