Добронега

– Не понимаю тебя, – сказал Рагнвальд.

– Сейчас поймешь. Я разъясню.

– Это весьма учтиво с твоей стороны, – протянул Рагнвальд, тоскуя.

– У польского конунга Болеслава есть сын, не так ли.

– Так, – сказал Рагнвальд, подозрительно глядя на Эржбету.

– А у конунга шведского Олофа есть дочь.

Глаза Рагнвальда сузились, кулаки сжались. Он приподнялся.

– Есть, – сказал он.

– А Болеслав – союзник Святополка.

– Мне нет никакого дела до Святополка.

– Тебе, может, и нет. Но почему-то до него есть дело твоему повелителю.

– У меня нет повелителей, – возразил Рагнвальд.

– Человеку, считающему, что он твой повелитель.

– Никто не смеет так считать.

– Человеку, который выполнял бы функции твоего повелителя, если бы такой благородный человек, как ты, нуждался бы в повелителе, вот ему зачем-то понадобился Святополк. И он решил укрепить свой со Святополком союз, поженив Мешко и Ингегерд.

– Но еще не поженил.

– Именно этим тебе и следует воспользоваться.

– Может быть.

– Ты мог бы предпринять кое-что для того, чтобы этот брак не состоялся.

– Что же?

– Предоставь это мне.

Рагнвальд усмехнулся презрительно.

– Тебе или Марие?

– Мне лично, – объяснила Эржбета, улыбаясь.

Рагнвальд на некоторое время задумался, но вскоре пришел к выводу, что в этом деле все средства хороши.

– А что ты собираешься делать?

– Я расстрою этот брак.

– Каким образом?

– Не скажу.

– Почему?

– Каприз.

Рагнвальд снова присел на ложе и подпер подбородок кулаком.

– Хорошо, – сказал он. – Предположим, я согласился. Что я должен буду сделать взамен?

– Совсем мало. В сущности, совершеннейший пустяк. Формальность.

– Я слушаю.

– Ты должен будешь на мне жениться.

Рагнвальд даже не рассердился. Он несколько раз мигнул, покачал головой, и в конце концов засмеялся.

– Никто не берет тебя, да? – спросил он.

– Дело не в этом. Мне не нужен муж.

– Совсем не нужен?

– Я не желаю никому принадлежать. Я сама по себе. Мне нужна полная свобода. Поэтому ты мне очень подходишь.

– Не понимаю.

– Ты на мне женишься, даришь мне во владение какую-нибудь землю, у тебя земли много. И мы друг другу не мешаем. Женатый, ты будешь иметь возможность приглашать Ингегерд к себе – погостить. Ничего зазорного.

– Сомнительно. А ты?

– А я буду владеть частью твоей земли, и тоже буду кого-нибудь приглашать. Если после этого мы вместе с тобой подумаем, за кого бы таким же способом выдать Ингегерд – будет совсем замечательно.

Рагнвальд еще немного поразмыслил. Предложение звучало заманчиво. Дать ей какое-нибудь захолустье … бесхозных земель много … Выдать Ингегерд… Ингегерд… за кого?

– За кого?

– У меня есть на примете один, кого она совершенно точно не заинтересует, как женщина, но который мог бы на ней жениться.

– Кто же?

– Не скажу.

– Почему?

– Мне это не выгодно. Как-нибудь потом. Сейчас мне нужно только твое согласие.

– Хорошо, – сказал Рагнвальд. – Я согласен.

– Я очень рада, что все уладилось. Теперь дело за малым.

– Да?

– Нужна подпись.

– Моя?

– Свою я уже поставила.

Эржбета вынула из кошеля хартию и положила рядом с собой на походный сундук. Рагнвальд встал, подошел к ней, наклонился над хартией и присвистнул.

– Ого, – сказал он.

В правом верхнем углу красовалась печать – сверд и полумесяц.

– Это не шутка, – произнес он, подумав. – Это договор.

– Да, – подтвердила Эржбета. – Мы могли бы пойти к тиуну, но Неустрашимые надежнее. Последствия невыполнения договоров караются жестоко.

Рагнвальд взял договор в руки и внимательно просмотрел пункты.

– Здесь ничего не сказано о сроках, – сказал он.

– Мы оба заинтересованы в скорейшем выполнении договора, не так ли, храбрый Рагнвальд?

Рагнвальд подумал.

– Да, пожалуй, что так. А только подписывать я не стану. Сейчас – не стану.

– Почему же?

– Мне нужно время подумать.

– Времени нет. Святополк торопится, и тот, который… ты знаешь… тоже.

– Один день. Приходи сюда завтра, в это же время.

Эржбета поднялась и посмотрела Рагнвальду в глаза. Ему стало не по себе – зеленые глаза смотрели безжалостно, человеческого в этом взгляде было мало.

– Хорошо, – сказала Эржбета.

– У тебя не все в порядке с происхождением? – спросил он.

Эржбета усмехнулась.

– Не пытайся проникнуть в мои тайны, храбрый Рагнвальд. Это опасно, а выгоды для тебя в этом нет никакой. До завтра.

Она вышла. Рагнвальд еще раз просмотрел договор.

Рискнуть? Чем он рискует? Главное – чтобы брак Мешко и Ингегерд расстроился. Без этого никто его жениться не обязывает, не так ли. Но все равно надо подумать.

***

В Берестове, небольшом поселении в шестидесяти аржах на юго-восток от Киева, работали сразу восемь крогов. В обычное время это были просто сараи, но во времена военных сборов их срочно чистили, ставили печи, вешали ставни, и втаскивали подгнившие, но еще прочные, дубовые столы. Всему населению поселка находилась работа. Рук не хватало. На сборы со всех близлежащих селений съезжались желающие заработать – ремесленники, портные, оружейники, пивовары, и, конечно, купцы. Воеводы приводили войска, и войска перед походом нуждались в увеселении. За околицей спешно ставились шатры и столичные хорловы терема посылали в эти временные филиалы женщин похуже, цинично полагая, что людям военным все равно, как выглядит объект желаний. Вояки из благородных родов кривились, но в конце концов смирялись.

Добрыня пребывал в своем доме в Берестове четвертый день и чувствовал себя неуютно, не зная, как воспринимать отношение к нему Владимира, оставаться ли в Киеве, идти ли в поход в качестве рядового воина, как издевательски предложил ему князь. Иногда он выходил погулять, разговаривал с воинами, обменивался мнением с воеводами по поводу радения и подготовки – и чувствовал себя нелепо. К вечеру четвертого дня он против обыкновения направился в крог. Охрана его, хорошо обученная, следовала не сразу за ним, и не рядом с ним, но зонально. Все двадцать человек распределились в радиусе полу-аржи от начальника таким образом, чтобы не привлекать внимания, но иметь возможность подавать друг другу сигналы. Таким образом, все, что двигалось поблизости от Добрыни, ходило, бегало, ползало, прыгало, качалось, лезло с луком и стрелами на возвышение, – учитывалось, проверялось, и, если нужно, быстро обезвреживалось.