Добровольцы
Шрифт:
Таково ощущение внутреннее, а снаружи… Болят мышцы груди. Это после того, как волок на пару с казаком Сашкой П. положенного на одеяло убитого Костю Б. Правду говорят, будто покойники становятся тяжелее. Его убило ровно на двадцатой минуте боя. Осколком. В голову. Не спасла чудом раздобытая Костей каска. Не спасли иконки, что бережно хранил он в нагрудном кармане. Осколок залетел под каску, снес верхнюю часть лба. Каска полна мозга и темной загустевшей крови. В этой же крови перепачкан и новенький китель Кости. Все это случилось с парнем в неполный двадцать один год. В Югославии он не пробыл и недели.
Двумя днями раньше мы ездили вместе в маленький городок Р. звонить в Россию. Костя звонил матери и своей девушке. С матерью говорил не больше двадцати секунд — отрывисто
В разговоре на обратной дороге выяснилось, что, уезжая в Югославию, Костя не сказал домашним об истинных целях поездки. Наврал, будто едет что-то строить, восстанавливать дома, короче, в «гуманитарный стройотряд». Берег сердце и нервы родителей, которые уже были к тому времени в разводе [7] .
7
Ложь Кости была неумелой и неубедительной. Через двадцать лет после гибели Константина его мать рассказывала мне, что, провожая сына, предчувствовала что-то недоброе. Трагический финал югославской «командировки» предвидел и отец Кости. На Киевском вокзале он шепнул бывшей жене: «Костю больше не увижу…»
Еще одна иллюстрация к вечно существующему и никем не объясненному феномену, мистике все видящего и все знающего родительского сердца.
Двое других погибших вчера — Володька-Перископ и Димка-Мент. Тот самый Перископ, под началом которого бороздили мы не так давно склоны боснийских гор. Прости, Володька, за все недобрые слова в твой адрес. Прости за все хлопоты и волнения, что причинили мы, твои подчиненные, тебе — командиру за время этого рейда. Кто же знал, что все так случится!
В Питере у Перископа остались двое детей. Каким запомнили они своего отца? Знали, куда и чего ради отправляется он? Судьба… Когда-то Володька удивлял всех чудным пятнистым американским бронежилетом. Легким, прочным, элегантным. Каким образом попал он к Перископу, нам было неведомо. Скорее всего, Володька выменял его у кого-то из сербов-каптеров. Предмет нашей зависти не спас Перископа. Первая и единственная пуля стала для Володьки последней, смертельной. Она угодила в шею. В аккурат на сантиметр выше кромки воротничка-стойки бронежилета.
Другой погибший — Димка-Мент — тоже из Питера. Совсем еще пацан. О нем известно немного. Выпускник какого-то эмвэдэвского училища. В органах проработал совсем немного. То ли попал под злосчастное сокращение штатов. То ли оказался неугоден постперестроечным начальникам-жуликам. Семьей, кажется, обзавестись не успел.
Димка и Володька прибыли в Югославию недели на две раньше, чем мы. «От службы не отлынивали, на службу не напрашивались». Помню, как Перископ искренне и горячо молился перед тем, как повести нас на операцию. Помню, как безропотно, с полуулыбкой таскал Димка по горным склонам свой пулемет.
Похоже, в последнее время Володька и Димка не поделили что-то с Мишкой Б. и прочими нашими, близкими к рангу полевых командиров. В итоге свою вахту на «положае» они несли не вместе с нами, а дальше по соседству с оборудованным сербами пулеметным гнездом. Местом ночлега и базирования им служил деревянный, рубленный из мощных бревен бункер. Несколько дней тому назад, возвращаясь из разведки, мы заходили туда. Посидели на добротных нарах, похлопали по могучим стенам. Бункер по сравнению с нашими утлыми хижинами представлялся уютной и надежной крепостью. Кто-то даже позавидовал вслух:
— Хорошо устроились. Нам бы так…
Кто знал, что этот вызывающий нашу зависть бункер станет для Димы и Володи последним пристанищем. Ночью мусульмане подобрались метров на тридцать к его стенам. Около семи утра они открыли огонь. Пуля застигла Перископа прямо в бункере. Димка успел выскочить, но укрыться за стволами деревьев не смог. Слишком тонки были стволы,
и слишком близко оказались мусульмане. Фактически Димку расстреляли в упор. Серб, видевший это, рассказал, что сначала Димка, обнимая ствол дерева, опустился на колени, потом уронил голову на руки. Мусульмане продолжали вгонять в него пули даже тогда, когда было ясно, что он мертв. То ли со страха. То ли в хищном азарте боя.Был в том бункере и еще один наш — Пашка Т. Спокойный, плотного сложения питерский парень. Из боя он вышел живым, но легко раненным. В спину. Пуля угодила в спину не потому, что он уходил из боя, и не потому, что мусульмане умудрились зайти в тыл. Когда начался бой, Пашка успел выскочить из бункера. Разумеется, не с пустыми руками, а с пулеметом и несколькими патронными коробками. Отстреливался сначала лежа, потом поднявшись в полный рост. Ручной пулемет использовал как автомат. Поливал слева направо и справа налево. При стрельбе корпус разворачивал едва ли не на 180 градусов. В момент одного из подобных поворотов мусульманская пуля и ужалила Пашку в спину. Рана неопасная. Задеты только мягкие ткани.
В бою Пашка не только сдерживал натиск наступающего врага. Попутно он, мягко сказать, преподал урок мужества и самообладания нескольким оказавшимся рядом сербам. Последние, ночевавшие в том же бункере, в начале боя изрядно струхнули. Потом они освоились, но не настолько, чтобы принять участие в обороне. При первой же возможности они попытались попросту сбежать. Их намерения не остались для Пашки незамеченными. В сложившейся ситуации ему ничего не оставалось делать, кроме как направить на них ствол пулемета и потребовать совсем немного: а) оставаться на месте; б) включаться в бой.
Несмотря на невладение Пашкой братскими славянскими языками, сербы прекрасно поняли, что от них требуется. С позиции они уходили вместе с Пашкой. Только после того, как получен приказ об оставлении высоты.
Уже вечером стали известны некоторые нелицеприятные подробности развития событий на том фланге, где погибли Дима и Володя. Оказывается, бункер, который они занимали, был вовсе не самым крайним форпостом на линии сербско-мусульманского фронта. Метрах в пятидесяти от этого бункера, в сторону расположения боснийцев, находился еще один мини-«положай» (палатка и сложенные из камней брустверы), на котором традиционно нес службу караул, состоявший из сербов. В ночь накануне мусульманского наступления пять сербов, перед этим заступившие туда… ушли. Ушли ночевать в более комфортные (теплые и защищенные от ветра) блиндажи в глубь сербских позиций. Бросили пост, оставили доверенный им участок передовой. Оставались бы они на месте — значит, первыми встретили бы атакующих огнем, по крайней мере, подняли шум. В любом случае помогли, а скорей всего, спасли бы Диму и Володю.
По сути, на мини-«положае» имело место мини-предательство. Хотя приставка «мини» здесь неуместна. В этом понятии нет масштабов. Ни мини — ни макси. Предательство — оно и есть предательство. Однако никто из нас не слышал о каком-либо разбирательстве, тем более хотя бы об отдаленной перспективе военного трибунала. Странная позиция сербского командования. Неужели за всем этим — система жесткого деления на «своих» и «чужих», «чистых» и «нечистых», «достойных к сбережению» и «обреченных на роль пушечного мяса»? В головах многих добровольцев уже созрели ответы на эти вопросы. Хотелось, чтобы мы ошибались.
Дико, жутко, стыдно, но Димка и Володька-Перископ остались непогребенными там, где их застала смерть, на самом краю правого фланга линии нашей обороны. Виноватых нет. Бункер, где находились ребята, стоял на отшибе, в значительном отрыве от наших палаток-блиндажей. Сюда мусульмане подобрались вплотную. Бой напоминал дуэль. Только силы по сторонам барьера были неравны. С одной стороны питерский парень Пашка Т. в полный рост с пулеметом наперевес. (Плюс пара струхнувших и не скоро опомнившихся сербов с автоматами.) С другой — едва ли не сотня наступавших с трех сторон мусульман. Когда по приказу Пашка и сербы отошли, наступавшие моментально заняли бункер. Володька и Димка остались там, где их застала смерть.