Добрый

Вот я лежу на диване — на боку, в позе эмбриона, — уставившись в одну точку. Мне плохо. Наверное, напился чего-то сильно ядовитого. Отдавать яд из себя уже не чем, да и просто не хочется. Лежу и медленно умираю. На меня пристально смотрят глаза... Стоп. Глаза. Да, глаза! Мысленно дорисовываю образ Хлои-кошки. Получается плохо. Образ рассыпается на детали и не получается единой картинки. Остаются только глаза. Но это её глаза. Именно вот той Хлои, которую я увидел сейчас. Глаза Хлои-человека на кошачьей мордочке. Мне становится легче. Действие яда постепенно проходит. Меня забирает в объятия спасительный сон. И сквозь пелену сонного дурмана я вижу, как глаза становятся кошачьими.

Она уже тогда спасала мою никчёмную жизнь.

— Молодец, сладенький, — щелчок коготка Мары по моему носу вернул меня в действительность. — Да, — многозначительно хмыкнула она, и мне стало до безумия стыдно.

— И не говори, — только и смог я выдавить из себя.

— Я, конечно, понимаю, что это твоё дело, но зачем же так издеваться над собой? Захотел умереть, умри достойно — в бою. Но чтоб вот так медленно и монотонно, изо дня в день убивать себя медленным ядом. Для этого нужно совсем с головой поругаться.

— А у вас спиртные напитки не пьют? Вы типа ангелы? — остатки моего достоинства попытались встать на мою защиту.

— Пьют хмельное, да, — согласилась Мара, — для веселья или когда болеют. Но не убивают им себя.

Теперь даже остаткам моего принципиального достоинства стало стыдно, и я понуро повесил голову.

Мара же стала вышагивать по комнате, выцокивая коготками методичный ритм о каменный пол. Лапки она заложила за спину. Шёрстка на ней немного взъерошилась, отчего принцесса стала ещё более пушистой.

А вот интересно, если её окунуть, то на кого она будет похожа? На жалкий скелетик, как выкупанная кошка, или всё же на мокрый шарик, облепленный волосиками?

Данные мысли, пробежавшие в моей голове, были столь внезапны, что заставили безграничный стыд уползти в тайные уголки моего самосознания и затаиться там до поры до времени. Я представлял Мару в разных мокрых ракурсах; даже хмыкнул пару раз, пытаясь подавить смешок.

— Почти всё сходится, — внезапно изрекла Мара, резко остановившись на одном месте.

— Что сходится? — полюбопытствовал я.

— Хлоя была там, — продолжала вслух говорить Мара. — Это точно была она, правда в образе какого-то зверя. Но глаза были её точно.

— Да точно, точно, — попытался вклиниться я, но понял, что меня не слушают.

— Если представить, что второй зверь это Хван, а он был там долго, часто мелькал, то можно предположить, что и Хлоя была рядом, но это не факт. И всё-таки можно сделать вывод, что Хлоя не врёт. А если это так, — принцесса почесала у себя за ушком, — тогда о войне она может и не знать... Как-то гладенько всё получается. Мало доказательств, мало.

Мара снова зацокала коготками в чётком ритме, начиная очередной круговой поход по комнате в поисках истины. Её лапки снова вернулись за спину и сплелись в цепкий замок.

Я осторожно проскользнул мимо неё к окну и спокойно уставился на окрестности.

Хотя кому я вру. Спокойно. Ага, как же. Представьте самый высокий дубайский небоскрёб, который возвышается среди бескрайних изумрудных лесов в гордом одиночестве. То там, то здесь эти леса прорезают прожилки многочисленных полноводных широких рек. (Должны быть полноводные и широкие, судя по той высоте, с которых я их обозревал.) Все эти реки текут к обширному горному обрыву и грациозно ныряют вниз искрящимися водопадами, впадая в гигантское озеро. Спросите, почему не море? А вот первое, что приходит на ум. Озеро, и всё тут. Далее опять изумрудно поблёскивала полоска горизонта, слева меняя цвет на изумрудно-желтоватый. Скорее всего, там была та степь, из которой нас и доставили. Сам дворец рассмотреть не удалось. Из моего наблюдательного пункта я мог только видеть ровную отвесную стену, уходящую круто вниз и теряющуюся в клубившейся у земли дымки тумана. Вот был бы поэтом, уже бы шестое четверостишие дописывал под впечатлением нахлынувшего чувства прекрасного. А так только стоял, лупал распахнутыми глазками и держал в руках упавшую челюсть, стараясь потише переводить дыхание.

— Нравится? — поинтересовалась Мара, впрыгивая на самый край подоконника.

Челюсть моя, точным броском, вернулась на место. А руки мгновенно вцепились в меховую шкурку принцессы, спасая её от неминуемой гибели.

— Эй, эй! Полегче, шёрстку попортишь, — щёлкнула меня по верхним конечностям Мара, впрочем, несильно. — И вообще, кто тебе позволил лапать особу царских кровей? За такое пяткой в лоб не отделаешься.

— Отойди, опасно, — выдавил я, так и не разжав руки.

— Конечно, опасно, — заговорщически прошептала Мара, — вот увидит кто, и всё.

— Что «всё»? — не понял я.

— Да, в мужья тебя придётся брать, — ещё более заговорчески продолжала принцесса. — Закон такой. Покусился на честь девушки — всё, женись, если, конечно, она согласна. Ну а если нет, то лучше самому скончаться по-быстренькому. Так оно безболезненнее будет.

— На какую честь, что ты несёшь? — опешил я.

— Не, ну нахал, а! Ты меня за что держишь? Я же создание юное, ранимое, от одних пылких взглядов краснею и в обморок падаю, а тут такое...

И вот в этот момент я ощутил, что в моих ладонях находится не только стиснутая шёрстка, но и два упругих шарика. Учитывая размеры Мары... Озарение пришло мгновенно, и мои верхние конечности рванули за мою спину с такой скоростью, что шлёпнули меня, их хозяина, за пятую точку. Кровь же, напротив, рванула резко в мою бестолковую голову и там пожелала остаться.

— Эй, эй, эй, вкусненький! Не надо так сразу умирать. — Мара проворно спрыгнула с подоконника и, подскочив ко мне, стала обмахивать меня лапками. — Так уж и быть, спишем на неопытность. Простим на первый раз. И забудем. Ведь не видел никто, правда?

— Угу, — нечленораздельно промычал я, неопределённо мотнув головой.

— Вот. — Принцесса выставила в мою сторону указательный коготок, как будто ставя точку. — Никто не видел. Я никому не скажу. Ты никому не скажешь. Будем считать, что ничего не было. Согласен?

— Да, — пробормотал я. Цвет моего лица понемногу менялся от размалёванного индейского до слегка сгоревшего на солнце европейского.

— Нет, а всё-таки, — немного погодя продолжила Мара. Она наконец перестала махать лапками, но прежде убедилась, что я уже на пути в себя, — ты откуда такой впечатлительный? То у него истерики. То обмороки. То своими стадами мыслей готов свести с ума всех окружающих. Может, ты ещё и кусаешься? Может, заразный? И где тебя Хлоя такого отыскала?

— На Земле.

— Где?

— Мой мир называется Земля.

— Земля, — просмаковала Мара, явно новое для неё слово. — Звучит неплохо. Правда, если все там такие припадочные, то стоит, наверное, вас истребить, чтобы на других эта дурь не перекидывалась. С другой стороны, если все там такие вкусненькие, то можно попробовать и полечить. Вдруг чего путное получится. — Мара снова на секунду задумалась, но только на секунду. — Всё равно: где твоя Земля — неизвестно, а нам тут свои проблемы надо решать. Вот решим и тобой на досуге займёмся. Вставай давай.