Добыча золотого орла

Максимий, стоявший позади середины строя когорты, воззрился на Макрона с горьким негодованием и презрительно процедил:

– Ты не удержал брод.

Впрочем, времени на споры, препирательства и оправдания не было: Макрон снова повернулся к своим бойцам, готовя их к отражению очередной волны варваров, катившейся через брод навстречу фронту когорты. Они обрушились на преграждавшую выход на сушу линию римских щитов, неистово разя мечами и копьями.

Некоторое время легионеры, хоть и выбившиеся из сил, стойко удерживали позицию. Жестокая муштра не пропала даром, доведя их умение до автоматизма: на счет «раз-два» двинуть щитом вперед, тут же отдернуть его и нанести врагу колющий удар мечом. Потом короткая пауза для контрудара и повторение того же действа. Это срабатывало, но лишь до тех пор, пока римляне удерживали сплошной строй. Именно сплоченность придавала их действиям смертоносную эффективность, но стоило линии щитов дрогнуть и прорваться, все преимущества, связанные с дисциплиной и выучкой, были бы утрачены, в то время как дикари могли бы рассчитывать на свою силу и неистовую ярость.

По мере того как из-за реки подходило все больше и больше варваров, когорта под давлением возрастающего численного превосходства начала отступать назад. Казалось, совсем чуть-чуть, почти незаметно, но Катон, занимавший позицию на крайнем фланге и пока не участвовавший в сражении, видел, что центр римского строя начал прогибаться. Это не укрылось и от Максимия, который тут же повернулся к декуриону и кучке спасшихся кавалеристов.

– Найдите легата и доложите обстановку. Живо!

Декурион отдал честь и, приказав своим бойцам следовать за ним, направил коня вниз по реке. Уже отъезжая, он оглянулся через плечо и, обращаясь ко всем товарищам по когорте, сказал:

– Удачи вам, ребята.

С этим он и отбыл: очень скоро топот конских копыт стих, заглушенный звоном оружия и яростными криками воинов, сошедшихся в беспощадной схватке.

– Держать строй! – призывал Максимий, размахивая мечом. – Держать строй, ублюдки! Не отступать ни на пядь!

Однако ярость его приказов уступала ярости вражеского напора, и римляне, пусть медленно, шаг за шагом, отходили назад. Хуже того, некоторые легионеры, по большей части новобранцы, не успевшие привыкнуть к жестокой реальности сражений, начинали нервно оглядываться. Бросив взгляд на заднюю шеренгу, Катон вдруг увидел фигуру, отступившую на шаг, покинув строй. Правда, командир когорты тоже это увидел и, подбежав к нарушителю дисциплины, огрел его по голове мечом плашмя.

– А ну назад, в строй! – проревел Максимий. – Еще раз такое сделаешь, я сам снесу твою чертову башку с плеч!

Легионер прыгнул вперед: страх перед командиром когорты пересилил даже ужас перед врагом. Но он был далеко не единственным, кого страшила перспектива пасть жертвой свирепых бриттов. И по мере того как римлян теснили назад, все большее число из них начинали задумываться о пути к спасению.

Со своей позиции на крайнем фланге Катон увидел, как один солдат из центурии Максимия внезапно бросил на землю щит, повернулся и побежал.

– Вернись на место! – заорал вдогонку беглецу Максимий.

Солдат обернулся на голос, но вместо того, чтобы выполнить приказ, принялся расстегивать ремни, крепившие к голове шлем. А справившись с ними, сорвал шлем с головы, отбросил в сторону и припустил к ближайшим зарослям чахлого утесника.

Максимий в ярости ударил мечом плашмя по своему посеребренному наколеннику и заорал вслед бегущему:

– Ну, погоди, предатель! Жалкий трус! Бежать с поля боя?! Я тебя запомнил и, когда все кончится, лично приведу в исполнение смертный приговор!

Однако Катон понял, что это бегство породит эффект лавины. Так и произошло – то один, то другой солдат начинал пятиться, виновато поглядывая на товарищей. Теперь римляне отступали все быстрее; враги же, напротив, наседали все с большей решимостью. По мере того как они оттесняли римлян все дальше от брода, у них появилась возможность расширить фронт в наступлении, то есть ввести одновременно в бой больше воинов. Было очевидно, что скоро они оттеснят от брода не только центр, но и крылья когорты, после чего она будет окружена и неминуемо уничтожена.

Максимий прекрасно видел надвигающуюся опасность и понимал, что ради спасения своей когорты должен действовать быстро: времени на размышления у него не оставалось. Требовался ловкий маневр, и такую возможность давало ему то, что стоявшие на крайних флангах Первая и Шестая центурии еще не были задействованы в сражении.

– Первая центурия, покинуть левый фланг!

Когда его собственное подразделение перестроилось, встав под углом к центурии Туллия, Максимий повернулся к другому концу строя и прокричал Катону:

– Шестая центурия, разворот налево!

– В колонну по два становись! – приказал своим бойцам Катон. – Бегом марш!

Обежав когорту с тыла, они пристроились к центурии Максимия, тоже под прямым углом, параллельно солдатам, продолжавшим сражаться с бриттами. После завершения этого маневра Максимий в последний раз оценил ситуацию и предпринял решающий шаг.

– Когорта, напра-во! Выходим из боя!

Шаг за шагом когорта начала смещаться вниз по течению. Подразделения, продолжающие противостоять бриттам, сосредоточились на поддержании строя, а не на нанесении ущерба врагу. Сейчас главное, чтобы отход осуществлялся организованно. Разорвав контакт с противником, Пятая центурия совершила круговой маневр и пристроилась к бойцам Катона. Однако теперь когорта сместилась вдоль берега настолько далеко, что на левом фланге образовался разрыв, чем немедленно воспользовались бритты, вступившие в схватку и с бойцами Первой центурии. Непрерывный поток варваров, пересекающих брод, грозил римлянам окружением, и Максимий бросил взгляд направо, обеспокоенный тем, что может не успеть завершить перестроение когорты из линии в прямоугольник до того, как варвары окажутся у него в тылу. Наконец Четвертая когорта покинула брод и, совершив обход, заняла свое место, завершив построение защитного каре. Прикрытый со всех сторон щитами прямоугольник начал медленно отходить от брода по дороге, туда, где должны были находиться основные силы легиона – единственная надежда на спасение.

Все больше и больше варваров, беспрепятственно пересекая реку, обрушивались на отступающих римлян. Катон, стоявший в первой шеренге своей центурии, следил за тем, чтобы щиты были сомкнуты сплошной стеной. Как и все его бойцы, он медленно отходил под беспрерывно сыпавшимися на выпуклую поверхность щитов ударами, не упуская при этом ни малейшей возможности сделать выпад своим коротким мечом. Не раз и не два эти удары достигали цели, свидетельством чему были то крик боли, то рев ярости. Однако и когорта, по мере отступления от брода, несла потери. То здесь, то там раненый воин выпадал из строя, но его место тут же занимал боец из задней шеренги. Раненых, которые могли идти, перемещали в центр каре; остальных, увы, оставляли лежать на земле, обрекая на верную смерть от рук безжалостных варваров.

Когда-то, в начале службы, это казалось Катону ужасным бессердечием, но теперь он воспринимал подобные действия как суровую неизбежность войны. Как бы ни ужасала его возможность, получив тяжелую рану, оказаться брошенным в беспомощном состоянии, Катон понимал, что не вправе требовать, чтобы остальные жертвовали своими жизнями ради его спасения. Таков был суровый кодекс легионов.

Слева от него раздался резкий крик боли. Катон не оглянулся, не рискнув даже на миг отвлечь внимание от врага, однако он понял, что еще один боец рухнул на землю, и отступил еще на шаг вместе с другими.

– Не бросайте меня! – послышался умоляющий, полный ужаса голос. – Во имя милосердия, не бросайте!

Неожиданно чья-то рука ухватила Катона за лодыжку.

– Командир!

Катон бросил взгляд вниз. Один из его подчиненных, новобранец, чуть постарше годами самого Катона, лежал на земле, приподнимаясь на локте. Удар вражеского меча, пришедшийся под колено, рассек мышцы и сухожилия, свалив несчастного наземь и лишив способности двигаться.

– Командир! – с мольбой взывал легионер, цепляясь изо всех сил. – Спаси меня!