Добыча. Всемирная история борьбы за нефть, деньги и власть

Но к этому времени политическая обстановка в стране изменилась – началась революция, и в 1911 году президент Диас был свергнут. В результате последовала ожесточенная борьба, которая существенно ослабила желание иностранцев делать инвестиции в мексиканскую экономику. И. Дж. Сэдлера, представителя „Джерси“ в Мексике, бандиты захватили в дороге, когда он вез платежные документы компании. Его жестоко избили и бросили умирать. Каким-то образом он выжил и добрался до лагеря. Однако после этого случая он никогда не брал с собой больше двадцати пяти долларов наличными, всегда носил дешевые часы, которые не жалко было бы потерять, и приобрел стойкое отвращение к планам расширения деятельности в Мексике. Принадлежавшие „Мексикэн игл“ лагеря нефтяников были опустошены и некоторое время удерживались восставшими, а некоторые из сотрудников были убиты. В октябре 1918 года (в последний месяц Первой мировой войны) от имени Генри Детердинга с Каудраем связался Калуст Гульбенкян. Он сообщил, что „Ройял Датч/Шелл“ хотела бы приобрести значительную долю „Мексикэн игл“, взять ее под свое руководство и таким образом оставить лорда Каудрая в совершенном спокойствии.

Нефтяные разработки в Мексике за два десятка лет принесли Каудраю не только усталость, но и страх перед риском. Англичанин получил достаточно. Как он объяснил представителю британского правительства, у него пропало желание „в одиночку нести в условиях неопределенности бремя этого огромного бизнеса“. Ка-удрай легко принял предложение Гульбенкяна и отошел в сторону – если и не „в совершенном спокойствии“, то во всяком случае с чувством некоторого удовлетворения и со значительным пополнением личного капитала. Оказалось, что „Мекси-кэн игл“ вряд ли относилась к числу лучших приобретений „Шелл“. В большие нефтеносные пласты, купленные „Шелл“, стала поступать соленая вода. Это была весьма плохая новость – она означала падение добычи. Тот же процесс наблюдался и у других нефтяных компаний. С проблемой можно было справиться, сделав дополнительные капиталовложения, улучшив технологии и организовав новые разведочные работы. Но в гуще революционного беспорядка иностранным компаниям не хотелось увеличивать инвестиции. Действительно, их дни в Мексике были сочтены. Развернулась ожесточенная борьба между мексиканскими националистами и революционерами, с одной стороны, и иностранными инвесторами с другой.

Конфликт создал устойчивую линию фронта между правительствами и нефтяными компаниями. Вскоре это стало нормой во всем мире. В Мексике проблема свелась к двум темам: соблюдению соглашений и вопросу суверенитета и собственности. Кому доставалась прибыль от нефти – вот в чем состояла суть вопроса. Мексиканцы хотели восстановить принцип бездействия. До 1884 года подземные ресурсы страны („недра“) принадлежали прежде всего короне, затем – нации. Режим Порфирио Диаса отменил эту законодательную традицию, передав владение богатствами недр фермерам и прочим землевладельцам. Те в свою очередь приветствовали иностранный капитал, который, в конце концов, стал контролировать 90 процентов нефтяных ресурсов. Одной из основных целей революции было восстановление национальной собственности на эти ресурсы. Статья 27 Конституции Мексики, принятой в 1917 году, провозгласила и закрепила это завоевание революции, вокруг которого и завязалась борьба. Мексика снова „забрала себе нефть“, но не могла добывать и продавать ее без участия иностранного капитала. Инвесторы же не имели большого желания рисковать и нести расходы по разработке без надежных контрактов и предсказуемых доходов.

Помимо национализации недр, конфликты с нефтяными компаниями провоцировались и другими действиями сменяющих друг друга мексиканских режимов – регулированием и налоговыми выкрутасами. Под предводительством Эдварда Доэни некоторые компании начали настраивать общественность в Вашингтоне в пользу военной интервенции, чтобы защитить „жизненно важные“ запасы в Мексике, находящиеся в собственности американцев. Ситуацию еще более запутали попытки Мексики увеличить доходы государства и расплатиться с иностранными займами. Ведущим американским банкирам необходим был возврат мексиканских долгов, а Мексике для этого требовались доходы от нефти. Поэтому банкиры приняли сторону Мексики в пику американским нефтяникам и выступили против призывов последних к интервенции и штрафным санкциям.

„Нефтяная“ конфронтация отрицательно влияла на отношения между Мексикой и США. Вашингтон регулярно отказывал сменяющимся мексиканским режимам в дипломатическом признании, и не раз казалось, что две страны близки к войне. С точки зрения американцев, угрозе подвергались их серьезные интересы и права, в том числе право частной собственности, нарушались контракты и договоры. Когда Вашингтон смотрел на Мексику, он видел нестабильность, отсутствиебезопасности, бандитизм, анархию, угрозу поставкам стратегического ресурса и необязательность в исполнении контрактов. Когда же Мексика смотрела на Вашингтон и американские нефтяные компании, то видела иностранную эксплуатацию, унижения, нарушение суверенитета. Она чувствовала огромный вес, давление и силу „империализма янки“. Нефтяные компании ощущали себя все более уязвимыми. Постоянная угроза привела к сворачиванию инвестиций, прекращению деятельности и вывозу персонала. Все это скоро сказалось на объемах добычи, и Мексика вскоре перестала быть мировой величиной на нефтяном рынке.

ВЕНЕСУЭЛЬСКАЯ „ГАСИЕНДА“ ГЕНЕРАЛА ГОМЕСА

Прогнозы, предчувствие дефицита, новая роль нефти как основы могущества наций и, разумеется, ожидаемые прибыли – вот основные факторы того, что „Ройял Датч/Шелл“ назвала в своем годовом отчете“ борьбой за новую добычу“. „Мы не можем проиграть борьбу за новые территории… наши геологи везде, где есть малейший шанс на успех“. Венесуэла открывала список перспективных территорий, и не только для „Ройял Датч/Шелл“. Изменение политической ситуации в Мексике стимулировало массовый поход бизнесменов-нефтяников в Венесуэлу. Здесь много веков назад первые испанские путешественники видели, как индейцы использовали выступавшую на поверхность нефть, чтобы смолить и чинить свои каноэ. Теперь Венесуэла, в отличие от Мексики, предлагала дружественный политический климат. Это было исключительной заслугой генерала Хуана Висенте Гомеса – жестокого, коварного и алчного диктатора, правившего Венесуэлой двадцать семь лет и все эти годы думавшего лишь об обогащении.

Венесуэла была малонаселенной бедной сельскохозяйственной страной. С 1829 года, с момента освобождения страны из-под власти Испании, ее областями управляли местные каудильо. В середине девяностых годов прошлого века из 184 членов законодательного органа как минимум 112 были генералами. Став президентом в 1908 году, Гомес занялся централизацией власти и превращением страны в личное феодальное владение, персональную „гасиенду“. Он правил страной с помощью своих друзей и родственников. Он назначил вице-президентом своего брата, который занимал пост до тех пор, пока не был убит сыном Гомеса. Перед Первой мировой войной Гомес восхищался охотничьим костюмом Тедди Рузвельта. Во время войны он был настроен прогермански и в одежде подражал кайзеру. Вудро Вильсон называл его „негодяем“. И это было еще мягкой характеристикой для человека, державшего страну в жестокости и терроре. Британский посол в Каракасе описывал Гомеса как „абсолютного монарха в самом средневековом смысле слова“. Гомес знал, чего хотел, а хотел он, кроме абсолютной политической власти, еще и огромного богатства. Его бедная страна нуждалась в доходах и для экономического развития, и для личного обогащения ее хозяина. Две цели слились в одну. Иностранный капитал означал доходы. Шансом Гомеса была нефть, он быстро понял, что для привлечения иностранных инвесторов ему придется гарантировать стабильные политические и фискальные условия.

К 1913 году „Ройял Датч/Шелл“ уже работала в Венесуэле в окрестностях озера Маракайбо, а первая коммерческая добыча началась в 1914 году. В 1919 году „Джерси Стандард“ послала своих разведчиков осмотреть страну. Руководитель группы решил вообще не изучать бассейн Маракайбо. „Всякий, кто находится здесь хотя бы несколько недель, – объяснял он, – почти точно заразится малярией либо заболеваниями печени и кишечника, которые, вероятнее всего, станут хроническими“. Он не рекомендовал делать инвестиции в Венесуэлу. Но менеджер „Джерси“, участвовавший в походе, не согласился с ним. Для него куда больше, чем малярия, значили успешные вложения „Ройял Датч/Шелл“. „Тот факт, что они потратили здесь миллионы, приводит нас к предположению, что в этой стране есть значительные запасы нефти“, – указал он в своем отчете. Неудача в развитии нефтедобычи в Латинской Америке могла поставить под угрозу способность „Стандард ойл“ оставаться главным поставщиком нефти.

Получение концессии от генерала Гомеса оказалось нелегкой задачей. Представителю „Стандард ойл“ удалось встретиться с генералом лично, избежав обычного пути через толпы посредников. Генерал, казалось, выглядел ободряюще, и представитель компании, соблюдая некоторую конфиденциальность, сделал предложение. Но в тот же день аналогичное предложение сделал некий Хулио Мендес, оказавшийся приемным сыном Гомеса. Он и получил концессию – и сразу продал ее другой компании. В конце концов „Джерси“ получила-таки кусок земли приличных размеров – частично от других американских компаний, частично от Хулио Мендеса. Туда входили и 4200 акров дна озера Маракайбо, что в компании сочли большой шуткой. Представитель „Джерси“ предложил купить лодку, чтобы работники компании могли заняться рыбной ловлей, если 4200 подводных акров окажутся бесполезными для добычи.

Даже на суше искать нефть в Венесуэле было трудно и опасно. По дорогам этой страны можно было передвигаться разве что на воловьих повозках. Геологи путешествовали на каноэ или мулах. Не существовало точных карт. Обнаружилось, что указанные на картах реки отсутствуют совсем или же являются притоками совсем других рек. „Нигде я не видел таких жутких и крупных москитов“, – вспоминал один из американских геологов. Неприятности доставляли и другие насекомые, откладывавшие яйца под кожу человека. Медицинская помощь была недоступна, примитивна или попросту не существовала. Ко всему прочему, геологи и пришедшие вслед за ними буровики столкнулись с враждебно настроенными индейскими племенами. Один буровик был убит стрелой на террасе столовой, после чего было приказано вырубить все джунгли на расстоянии полета стрелы. В 1929 году „Шелл“ защитила кабины своих тракторов несколькими слоями специальной ткани, достаточно плотной, чтобы остановить индейские стрелы.

Стремление Гомеса привлечь иностранный капитал заставило его правительство при содействии американского посла в Каракасе и американских нефтяных компаний принять так называемый Нефтяной закон. Закон определил условия концессий, налоги, арендную плату. Таким образом, Венесуэла под управлением Гомеса обеспечила политическую предсказуемость, административную и налоговую стабильность, что резко контрастировало с ситуацией в Мексике. Но даже в 1922 году, когда уже был принят Нефтяной закон, все еще стоял вопрос, будут ли вообще в Венесуэле вестись какие-либо серьезные нефтяные разработки. Результаты разведочных работ были интересными, но не более того. В 1922 году несколько американских геологов, потративших четыре года на картографирование страны по заказу „Шелл“, дали удручающую оценку перспективам нефтедобычи в Венесуэле и на всем южноамериканском континенте. Они оценили увиденное здесь как „мираж“. По их словам, десять центов, затраченные на развитие добычи в США, „более продуктивны, чем доллар, затраченный в тропиках“. Они дошли до того, что стали доказывать, будто добывать нефть из сланцев в США дешевле, чем бурить скважины в Венесуэле и вообще в любом месте Латинской Америки.