Дочь Эрлик-хана

Глава 3 СТАРЫЕ СЧЕТЫ

Восход едва окрасил небо бледно-серыми красками, когда маленький лагерь, неподалеку от которого остановился Гордон, пришел в движение. Тлеющие костры вновь ожили, над углями заплясали яркие язычки пламени. Потом воздух наполнился аппетитным запахом жарящейся баранины. Сухопарые жилистые люди в шапках из лисьего меха и подпоясанных кушаками кафтанах суетились возле лошадей. То один, то другой подбегал к котлу и совал в него чумазую пятерню, стараясь выудить лакомый кусочек. Женщин среди них не было. Не было почти никакой утвари, а поклажу составляла пара жалких тюков. Догадки Гордона снова подтвердились: это был лагерь местных разбойников — одного из них американец застрелил вчера в роще.

Солнце поднялось невысоко, когда туркмены начали седлать коней. Свои тяжелые сабли они приторачивали к луке седла, вместо того, чтобы носить на поясе. Момент был как раз подходящий, и Гордон, неторопливо спустившись со склона, внезапно появился перед ними.

Громкий вой, который раздался при виде американца, отражал целую гамму чувств — от недоумения до злорадства. Несколько разбойников тут же взяли его на прицел. Однако чужак вел себя слишком самоуверенно и держался слишком спокойно. Пальцы застыли на курках, но никто не попытался выстрелить. Гордон по-прежнему неторопливо ехал им навстречу, хотя понимал, что уподобился человеку, бегущему по раскаленным углям: стоит ему по-настоящему помедлить и остановиться хоть на миг — и его тело прошьет десяток пуль. Так же нетороплив был шаг коня, на котором к нему приближался предводитель. Когда между ними было лишь несколько футов, оба остановились. Туркмен смотрел на пришельца с неприкрытой злобой. Ястребиный нос и рыжая от хны борода придавала его облику нечто сатанинское. Внезапно глаза разбойника вспыхнули, лицо перекосилось, и Гордон понял, что его узнали. Правда, остальные по-прежнему не сделали ни единого движения.

— Юсуф-хан? — небрежно осведомился американец, обращаясь к предводителю. — Неужели это ты, сын собаки, позор суннитов? Неужели я все-таки нашел тебя?

Юсуф-хан выпятил вперед рыжую бороду и зарычал, словно волк.

— А ты лишился разума, Аль-Борак?

Туркмены переглянулись, потом кто-то охнул, как эхо:

— Аль-Борак!

Переполох позволил Гордону выиграть время. Любопытство взяло верх над жаждой крови. Имя Аль-Борака было у всех на устах от Стамбула до Бутана, оно повторялось во множестве самых невероятных легенд и преданий, обрастая самыми фантастическими подробностями.

Юсуф-хан был в замешательстве: похоже, такой встречи он не ожидал. Туркмен зорко поглядел на вершину холма, с которого спустился американец. Он привык к тому, что христиане хитры и вероломны, — так чего было ожидать от Аль-Борака, который выбирался живым из любых ловушек? Подобно многим, Юсуф-хан боялся этого человека так же сильно, как и ненавидел. Гордон понимал это. Подозрительность, ненависть и страх делали предводителя опасным, как раненая кобра.

— Что тебе здесь надо? — спросил Юсуф-хан. — Говори быстрее, пока мои воины не содрали с тебя шкуру!

— Хочу свести кое с кем старые счеты.

Еще минуту назад у Гордона не было сколько-нибудь определенных планов. Однако, неожиданно встретив здесь своего давнего врага, американец не слишком удивился. По всему Востоку у него было множество врагов — равно как и преданных друзей. Юсуф-хан презрительно усмехнулся.

— Ты уподобился разумом ишаку, который…

Гордон не дал ему договорить. Увесистая пощечина прозвучала словно удар хлыста. Юсуф-хан сильно качнулся в седле, взвыл и схватился за пояс. Но ярость — плохой советчик. Выбирая между ножом и револьвером, туркмен замешкался. В эту секунду Гордон легко мог пристрелить его, но у американца были другие планы.

— Стоять! — крикнул он, прежде чем кто-либо из разбойников решился вмешаться. — К вам у меня нет вражды. Я свожу счеты лишь с вашим предводителем.

Если бы эти слова произнес кто-нибудь другой, они не возымели бы должного действия — скорее всего, он просто не успел бы ничего сказать. Но их произнес Аль-Борак, а это было совсем другое дело.

— Держите его! — завопил Юсуф-хан. — И поджарьте заживо!

Несколько туркмен шагнули к нему, но Гордон лишь громко расхохотался.

— Моя смерть не сотрет оскорбления, которое я нанес вашему вождю! — крикнул он. — Все кругом будут говорить: ими командует хан, которому дали пощечину, а он стерпел! Как можно избавиться от такого позора? Юсуф-хан не думает об этом, он просто призывает своих воинов отомстить за него. Неужели он трус?

Разбойники вновь остановились, нерешительно поглядывая то друг на друга, то на своего хана. Тот дрожал от ярости, на губах у него выступила пена. Подобное оскорбление можно смыть лишь кровью того, кто его нанес, и только в поединке. Если бы эта волчья стая заподозрила кого-нибудь в трусости, это было бы равносильно смертному приговору. Вместо того, чтобы принять вызов Гордона, Юсуф-хан действительно мог приказать своим людям разделаться с американцем, и им бы оставалось лишь повиноваться, но позор предводителя не был бы забыт. Уничтожив Гордона, Юсуф-хан подписывал себе смертный приговор.

Это Юсуф-хан понимал — как и то, что Гордон хитростью вынуждает его к поединку. Однако ответить уловкой на уловку он уже не мог: дикая, безумная ярость затмила разум хана. Он забыл о том, что на холмах могут прятаться помощники Аль-Борака, и желал лишь одного — собственными зубами вырвать черные, полные презрительной насмешки глаза своего врага.

— Будь ты проклят! — взревел туркмен, выхватывая саблю. — Я убью тебя, как собаку!

Он пришпорил коня, и его плащ вздулся за плечами, как крылья. Разбойники поспешно расступились, освобождая место для поединка. Лишь сам Гордон по-прежнему оставался спокоен и невозмутим и лишь похлопывал по холке своего встревоженного скакуна.

Юсуф-хан являл собой поистине великолепное зрелище. Казалось, он слился со своим могучим скакуном. Гордон мысленно похвалил себя за то, что дал коню отдохнуть и попастись. Противники закружили вокруг невидимой оси, обмениваясь стремительными выпадами, в воздухе стоял несмолкаемый звон стали. Это была бешеная схватка двух кентавров, которые сошлись в ритуальном поединке-танце под смертоносную чечетку сабельных ударов.

— Собака! — дико вопил Юсуф-хан, выкатив налитые кровью глаза, словно одержимый демоном. — Я вывешу твою поганую голову на шесте моего шатра, чтобы все видели… а-а-а!

Из сотни столпившихся людей едва ли дюжине удалось увидеть, как взметнулся клинок Гордона. Но все видели, как сабля опустилась на голову хана, и услышали тошнотворный хруст его черепа, оборвавший предсмертный вопль. Конь испуганно заржал и взвился на дыбы, сбросив на землю своего мертвого, залитого кровью седока.

Ответом было лишь глухое рычание — без злобы, без радости. Гордон кружил по крошечному ристалищу. Он взмахнул саблей, точно священник кропилом, и капли брызнули на лица зрителей.

— Юсуф-хан мертв! — крикнул Гордон. — Кто хочет смыть его позор и продолжить поединок?

Туркмены окончательно смешались. После того, как непобедимый Аль-Борак разделался с их предводителем, ожидать можно было чего угодно. Они еще переглядывались, не в силах произнести ни слова, когда Гордон сунул саблю обратно в ножны и улыбнулся. Инцидент был исчерпан.

— Ну, а теперь… кто поедет со мной за богатством, какого вы и во сне не видели?

В глазах разбойников на мгновение вспыхнула жадность… которая тут же сменилась недоверием.