Дочь есть дочь
Шрифт:
– Не думаю.
– У племени матаваяла период ухаживания составляет по меньшей мере полтора года.
– Очень предусмотрительный народ. А мне-то казалось, что дикари подчиняются самым примитивным порывам.
– Ну, матаваяла никак не назовешь дикарями, – поправил Джеффри Фейн, явно шокированный невежеством собеседницы. – Их культура заслуживает величайшего уважения. А брачные обычаи такие сложные. Накануне свадебной церемонии – м-м-м – подружки невесты… Впрочем, лучше не вдаваться в такие подробности. Хотя это и в самом деле очень интересно и свидетельствует
Нет-нет, не стоит продолжать. Поговорим лучше о свадебном подарке. Что бы вы хотели получить в подарок от меня, Энн?
– Ах, Джеффри, право же, не беспокойтесь ни о чем.
– Обычно дарят что-нибудь из серебра, не так ли? Помню, как-то я дарил серебряный кувшин, впрочем, нет, нет, то было по случаю крестин. Так, может, ложки? Или подставку для тостов? О, придумал – вазу для цветов. Но, Энн, дорогая, знаете ли вы что-нибудь об этом человеке?
От общих друзей, к примеру? Ведь сейчас читаешь о таких неприятных случаях.
– Он подобрал меня не на паперти, а я не застраховала жизнь в его пользу.
Джеффри Фейн снова с тревогой взглянул на Энн, но, убедившись, что она шутит, успокоился.
– Ну хорошо, хорошо. Боюсь, я вам надоел. Но осторожность никак не помешает. А как воспринимает это событие девочка?
Лицо Энн на миг затуманилось.
– Я написала Сэре – вы же знаете, она в Швейцарии, – но ответа пока не получила. Конечно, ответ, возможно, еще не дошел, но я думала… – И Энн осеклась.
– Помнить о том, что надо ответить на письмо, чрезвычайно трудно. А мне тем более. Меня, к примеру, попросили прочитать курс лекций в Осло. В марте месяце.
Я собирался ответить, но позабыл. Только вчера обнаружил письмо, совершенно случайно, в кармане старого пальто.
– Ну ничего, времени впереди еще масса, – утешила Энн.
Джеффри Фейн огорченно взглянул на нее добрыми голубыми глазами.
– Но приглашали ведь на прошлый март!
– Ах, Джеффри, да как же все это время письмо могло оставаться в кармане пальто незамеченным?
– Это очень старое пальто, один рукав почти оторвался. Носить его стало неудобно, и я надел другое.
– Все же, Джеффри, хорошо бы за вами кто-нибудь присматривал.
– Нет, я предпочитаю, чтобы за мной не присматривали. Была у меня как-то очень старательная экономка, готовила превосходно, но была помешана на чистоте и порядке. Так она ненароком выкинула мои записки о колдунах племени бальяно, вызывающих дождь. Потеря невосполнимая. В оправдание себя она сказала, что записки лежали в ведре для угля. «Но ведь ведро для угля вовсе не мусорная корзина, миссис.., миссис.., как там ее звали…» возразил я ей. Боюсь, что вы, женщины, лишены чувства меры и потому придаете наведению чистоты абсурдно большое значение, превращая его в какое-то ритуальное действо.
– Так думают многие. За примерами ходить далеко не надо. Лора Уитстейбл – вы ее, не сомневаюсь, знаете – однажды привела меня в ужас своей негативной оценкой людей, которые моют шею два раза в день. По-видимому, она считает, что, чем грязнее
у человека тело, тем чище сердце.– Неужели? Но мне пора. – Он вздохнул. – Мне будет вас недоставать, Энн, больше, чем я могу выразить словами.
– Почему же «недоставать», Джеффри? Я ведь никуда не уезжаю. Ричард нашел работу в Лондоне. И я уверена, что он вам понравится.
Джеффри Фейн вздохнул снова.
– Это будет уже не то. Нет, нет, когда красивая женщина выходит замуж за другого мужчину… – Он крепко сжал ее руку. – Вы значили для меня очень много, Энн. Я даже иногда осмеливался надеяться – но, нет, нет, это была несбыточная мечта. Такой старый чудак, как я. Вы бы умерли со скуки рядом со мной. Но я предан вам всей душой, Энн, и, поверьте, совершенно искренне желаю вам счастья. Знаете, что мне всегда приходило на память при мысли о вас? Вот эти строки из Гомера.
И он с наслаждением, не торопясь, продекламировал по-древнегречески.
– Вот, – произнес он, сияя.
– Спасибо, Джеффри, – сказала Энн, – я, правда, не понимаю, о чем это…
– О том, что…
– Нет, нет, не переводите. На английском они не могут быть так же благозвучны, как на греческом. Какой красивый язык! До свидания, дорогой Джеффри, большое спасибо… Не забудьте шляпу… Зонтик, зонтик положите на место, это не ваш, а Сэрин! Подождите минуточку, вот ваш портфель.
Она закрыла за ним дверь, и в ту же минуту из кухни высунулась голова Эдит.
– Ребенок беспомощный, да и только, правда ведь? – сказала она. – А в своем деле небось соображает, вовсе даже не дурак. Правда, эти его дикие племена, которыми он занимается, не иначе как развратники. Помните, он принес деревянную статуэтку? Так я ее подальше в комод, под белье, засунула. Ей бы лифчик надеть да фиговый листок дать. А у старика ничего такого на уме нет. Хотя и не старик он вовсе.
– Ему сорок пять лет.
– Вот видите! Это у него от науки все волосы повылазили. У моего племянника тоже так было, но от болезни.
Стал лысый, как яйцо. Но выздоровел, и они обратно отросли. Вот, вам два письма.
– Письмо пришло обратно?! – воскликнула Энн, беря конверт в руки. – О Эдит, это мое письмо Сэре. Что я за дурочка! Адресовала его в гостиницу в Швейцарских Альпах, а названия не написала. Не понимаю, что со мной происходит в последнее время.
– Зато я понимаю, – многозначительно промолвила Эдит.
– Я совершаю столько глупостей! А второе от дейм Лоры. О милая Лора! Как великодушно с ее стороны. Надо мне ей позвонить.
Она пошла в гостиную и набрала номер телефона.
– Лора? Только что получила твое письмо. Право же, это слишком. Да, я всегда мечтала, чтобы у меня над письменным столом висел подлинник Пикассо. Лучше ничего не придумаешь. Ты так добра ко мне, Лора. Ах, знаешь, я такая идиотка! Написала Сэре подробное письмо, в котором рассказала обо всем, и вдруг оно вернулось обратно. Я забыла указать название гостиницы, только-то и всего, представляешь? Глупее ничего не придумаешь.
– Гм, интересно, – хмыкнула Лора.