Дочь Клеопатры

— Давай переодевайся, — обронил нумидиец во время очередной остановки.

Я знала, что он меня не увидит, и все-таки щеки вспыхнули от смущения. Однажды, в Голубом гроте, я стояла перед нумидийцем в нагрудной и нижней повязках, силясь отвести взгляд от его полуобнаженного тела в воде.

— А куда эти грязные…

— Я возьму. Поспешим.

И мы продолжили путь. Мой спутник дышал все тяжелее.

— Куда ты отправишься из храма Весты? — спросила я.

— На Палатин.

— Что скажешь о своей ране?

— Солдаты стреляли во всех подряд, — бросил он. — Меня примут за случайную жертву.

Мы наконец достигли конца тоннеля.

— Думаешь, Август поверит?

Мне показалось, Юба хотел ответить, но в последний миг передумал. Вместо этого, наклонившись, он протянул мне кинжал.

— Это еще зачем?

— Забыла свою первую прогулку по холму в одиночестве?

— Так то было ночью!

— А днем, по-твоему, преступники растворяются в воздухе? Я буду сзади, — заверил нумидиец, — но ты иди первой. Если дорога свободна — свистни мне. И шагай не оглядываясь. До самого Палатина.

Дрожащей рукой я взяла кинжал, надежно упрятала его за пояс, открыла дверь и ступила в портик храма Весты. Невероятно: дорога и в самом деле была свободна. Все убежали смотреть на пожар. Я коротко свистнула и, услышав, как за спиной хлопнула дверь, зашагала вперед. Галлия знала, куда я направляюсь. Возможно, Тиберий тоже что-то услышал. Если вернуться на Палатин вместе с Юбой, только глупец не догадается связать концы с концами.

Люди со всех концов города спешили на Форум. Даже торговцы бросали лавки, желая поглазеть на пламя, пожиравшее базилику. Мне все время хотелось проверить, идет ли Юба следом, но я собрала волю в кулак и не оглядывалась. Вот и вилла Октавии. В портике не было ни души. Я сразу догадалась, куда все ушли, и тоже направилась к возвышенному помосту перед виллой Августа, но тут навстречу выбежала Галлия с криком:

— Где он?

Думая лишь о Юбе, беспомощно истекающем кровью в собственном доме, я напустила на себя равнодушный вид.

— Кто?

Галлия смерила меня пристальным взглядом.

— Юба!

Я подалась вперед.

— Откуда ты?..

— Мы были вместе с первого дня, когда появился Красный Орел, — торопливо сказала она. — Кто, по-твоему, вешал свитки в его отсутствие? Скажи, он уже в безопасности?

Я поведала о случившемся. Галлия побледнела.

— Оставайся здесь, никому ни слова.

Меня охватил страх.

— А ты куда?

— Поищу учителя Веррия.

Я поднялась на помост, старательно избегая подозрительного взгляда императора.

— Где ты была? — одновременно воскликнули Юлия и Марцелл.

— Отстала от вас, меня затолкали в толпе…

Оставалось надеяться, что мои актерские данные не уступают таланту Августа.

Август впился в меня глазами. Мы не виделись почти целый год.

— Они боялись, что тебя затоптали на пожаре, — произнес он.

— Конечно нет! Я выбралась.

— А сотням зрителей не повезло, — вмешалась Юлия. — Видела?

Я покачала головой.

— Зато, наверное, видела, как разбежались галлы из клеток? Прямо-таки новое варварское нашествие! — выдохнула она.

Август ожидал моего ответа, но мое лицо оставалось непроницаемым, и он повернулся к Ливии.

— Я буду у себя.

Октавия вызвалась его проводить, и тут я заметила, что Агриппа с Тиберием куда-то запропастились.

Когда император ушел, я спросила у Юлии:

— Кажется, он заболел?

— Отец никак не оправится после Иберии. Заявил, что сегодня умрет, и велел Агриппе любой ценой разыскать этого Красного Орла.

— Говорят, мятежника ранили, — вставил Марцелл. — Тиберий даже решил, что ты побежала за ним.

— С какой стати? Это же преступник!

— Я так и сказал. А Тиберий думал, будто ты решила устроить побег.

Мне действительно больше всего на свете хотелось сбежать на виллу к Юбе, но обстоятельства вынуждали стоять на холме и смотреть на пожар. Наконец даже Юлии наскучило это зрелище, и она поинтересовалась у Клавдии, ожидать ли нам пира.

— Нет. Твоему отцу нужен отдых. Может быть, через несколько дней, как только будет казнен Красный Орел, тогда и устроят большое празднество.

Юлия повернулась ко мне.

— Поужинаешь с нами?

— Не сегодня. Что-то нездоровится, — солгала я в который раз.

И поспешила к себе в надежде, что Галлия уже там. Но комната оказалась пустой. Или нет? Под подушкой что-то темнело. Я достала маленький ларчик черного дерева и прочитала приклеенную на крышке записку. «На всякий случай, ведь завтра может и не настать». В потайном отделении обнаружилось ожерелье из розового морского жемчуга, прощальный подарок матери. То самое, ценой которого я просила Юбу купить свободу Галлии. Когда жемчужины вновь засверкали на шее, мой взгляд затуманили слезы. Он оставил послание утром, не зная, доживет ли до вечера. И вот теперь его жизнь — в руках богов.

Охваченная отчаянием, я расхаживала взад и вперед по комнате. Где же Галлия? Это был мой первый вопрос сестре Цезаря, когда та вернулась.

— Ушла к себе домой, — ответила Октавия. Под глазами у нее темнели полумесяцы, как после долгих бессонных ночей. — В Риме свирепствует лихорадка. Галлия рассказала, что Веррий и Юба уже слегли. По мнению лекарей, брат тоже мог заразиться. Хорошо, что ты в безопасности. — Она ласково погладила мою щеку, влажную от слез, и тоже заплакала. — Помолимся?

Октавия отвела меня в ларарий, зажгла благовония, и мы преклонили колени. Она зашептала молитву Фортуне, а я беззвучно взывала к Исиде. Чего только я не сулила богине! Что пойду замуж за любого, кого бы ни выбрал Август, хоть за злющего старика, лишь бы Юба остался в живых. Что буду переносить страдания молча, без ропота, даже украдкой не плача от жалости к себе. Только бы он поправился.

Ночь миновала без новостей. Наутро Галлию было нигде не найти. Я мерила шагами библиотеку, пока Витрувий не отложил стиль и не посоветовал мне выйти на свежий воздух.

— Если это из-за учителя Веррия, то не волнуйся. Мы виделись утром: он жив и здоров.

— Виделись? Где? — вскрикнула я.

Наставник странно посмотрел на меня.

— На Палатине. Он возвращался от Юбы.

— Говорил что-нибудь?

— Что Юбе нездоровится.

— А Галлия была с ним?

Витрувий покачал головой.

— Нет, не припомню такого.

Я устремилась к портику в надежде увидеть учителя Веррия, но к вилле Октавии спешил один-единственный человек — Агриппа. Увидев меня, он улыбнулся и с гордостью заявил: