Дочь лесника

Впереди главной колонны генерал Штудигетт развернул завесу из всех своих конных егерей. Они получили приказ не столько вести разведку (этим в основном занимались малые дирижабли), сколько прикрыть движение войск от мерасков, либо по каким-то причинам еще не ушедших на зимовье, либо вернувшихся в степь, получив известие о вторжении имперцев. Таковых мерасков полагалось выявлять и уничтожать, не допуская их просачивания за завесу.

Действия завесы поддерживали малые дирижабли, вовсю пожинавшие плоды привыкания мерасков к воздушным кораблям. Раньше имперские походы в Мераскову степь проводились в основном силами кавалерии, дирижабли применялись почти исключительно для разведки, и мераски нашли способ противодействия воздушному противнику - передвигались по ночам, а днем прятались и маскировались в оврагах. Нельзя сказать, что такая маскировка обманывала имперских воздухоплавателей, все же не лес, но нашлись в воздушном флоте умные головы, запретившие до поры бомбить такие укрытия. Хотя, кто его знает, может, просто тогдашним дирижаблям и бомбить-то было особенно нечем, слишком маленькими по сравнению с нынешними они были. В этой кампании даже малые воздушные корабли намного превосходили своих предшественников, так что привычка мерасков, спасавшая их раньше, сейчас, наоборот, становилась гибельной. Овраги проверялись с воздуха целенаправленно, и при обнаружении укрывшихся в них кочевников засыпались либо мелкими осколочными бомбами, либо вообще флешеттами. (2) А на тех, кто успевал выскочить из превратившегося в ловушку укрытия, экипажи дирижаблей наводили конных егерей.

(2) Флешетта - заостренная оперенная стальная стрела чуть короче и чуть толще карандаша. В массовых количествах флешетты сбрасывались с летательных аппаратов на живую силу противника. Падая с высоты около километра, флешетта пробивала насквозь всадника вместе с конем. Появилась в Первой мировой войне, широко применялась во время гражданской войны в России.

Завеса подкреплялась тремя батальонными колоннами егерей, продвигавшимися несколько позади, причем по три роты в каждом батальоне ехали на повозках. Скорость этой эрзац-мотопехоты не воодушевляла, но все же так получалось несколько быстрее, чем пешком, а главное, такое решение одновременно позволяло экономить на количестве лошадей. Если дюжине кавалеристов требовалась дюжина же лошадей, то повозку с двенадцатью егерями везли четыре лошади. Или коня? До сих пор не разберусь, когда в армии надо говорить 'кони', а когда можно сказать 'лошади'. Но именно они, четвероногие непарнокопытные, были главными потребителями груза многочисленных обозных повозок. Лошади на сутки требуется от одиннадцати до семнадцати кило корма, и потому обоз по большей части перевозил как раз-таки фураж, и не только для верховых и упряжных лошадей, но и для своих собственных тоже. Так что любое, хоть и самое малое, сокращение конского состава было никак не лишним.

Вместе с егерями шли конные саперы, чтобы при необходимости облегчить движение кавалерии и егерей. Обычно это делалось путем подрыва крутых стенок оврагов, если таковые становились поперек пути.

Далее по направлению кратчайшего пути к долине Филлирана дружным шагом топала обычная пехота, за ней топтали и укатывали землю саперы, полевая артиллерия и обозы. Всю конную артиллерию и три роты картечниц Штудигетт выделил на усиление завесы, еще три роты картечниц придал егерским батальонам, оставшиеся четыре роты шли вместе с полевой артиллерией и ракетными станками. Охранение этой походной колонны обеспечивал легкоконный полк.

Кстати, для меня стало легким шоком, что в отличие от обозов, сопровождавших передовые части, основную тягловую силу обоза, шедшего с главными силами, составляли гусеничные трактора! Да-да, настоящие железные чудовища на гусеницах, тащившие грузовые прицепы! Правда, лишь часть этих машин имели двигатели внутреннего сгорания на светильном газе, хватало и паровых. По грузоподъемности прицепа каждый такой трактор заменял три-четыре повозки, на шесть-восемь голов сокращая количество потребителей овса и сена. Это если считать по пароконным обозным повозкам, по артиллерийским зарядным ящикам экономия на лошадях выходила и выше.

Снабжением наземных частей пришлось, помимо разведки и бомбардировок, заниматься и имперским воздухоплавателям - большие дирижабли периодически совершали челночные рейсы между армией и Коммихафком, пополняя загрузку обоза, а малые чередовали боевую работу с частичным сокращением этой загрузки, перевозя припасы передовым частям. Впрочем, такое использование дирижаблей рассматривалось как временная мера, и уже скоро они должны были приступить к бомбардировке зимовий.

А еще скорость марша ограничивалась погодой. Сильных морозов не было, но температура воздуха около минус пяти градусов днем и намного холоднее ночью, да при сильном ветре, требовала регулярно давать людям возможность согреться. С наступлением сумерек солдаты ставили большие лагерные палатки, оборудованные железными печками, либо работавшими на масле, либо изготовленными с расчетом экономии дров, лошадей укрывали попонами, а с утра все это приходилось разбирать, и такой монтаж-демонтаж занимал немало времени, к которому добавлялась еще и раздача горячего питания с его употреблением - перед разборкой палаток утром и после их установки вечером. И еще солдат кормили днем, на большом часовом привале. Сытый человек, как известно, мерзнет куда медленнее, чем голодный, так что поесть - один из лучших способов погреться.

Связь между участвующими в походе частями осуществлялась при помощи имперского хай-тека - радио. Да, каждая из радиостанций требовала конной повозки для себя и еще двух для источников питания - аккумуляторов и генератора, приводимого в действие педалями на манер велосипедных, да, радиус их действия особой протяженностью не блистал, однако же для связи штаба с завесой его хватало, как и для взаимодействия с воздухоплавателями. Но для связи с Коммихафком саперы тянули телеграфный кабель.

Штаб двигался за саперами и перед артиллерией. Мне это создавало некоторые сложности, поскольку люди и имущество полевого осведомительного отряда шли с обозом, так что приходилось мотаться туда-сюда, впрочем, не так чтобы уж очень часто.

'Борзописцы' мои уже добились первого успеха. Перед выступлением в поход мы распечатали и распространили в войсках листовки с приказом генерала от кавалерии Штудигетта, где солдатам разъяснялась необходимость этой кампании для наделения крестьян землей, и объявлялось, что участники похода смогут получить в степи землю на льготных условиях. Таких листовок напечатали не особо много - по одной на роту, эскадрон или батарею, чтобы командиры прочитали приказ своим подчиненным. А вот листовки, в которых на одной стороне излагались общие условия получения земли, а на другой - льготы для тех, кто эту землю завоюет, я приказал напечатать большим тиражом, еще и на газетной бумаге, чтобы солдатикам было сподручнее пускать их на самокрутки да наматывать на ноги для утепления, после того, естественно, как прочитают, и не по одному разу. В итоге моральный дух войск был возведен на должную высоту, и трудности похода солдаты переносили пока что вполне стойко.

Офицеры штаба в беседах, которые я часто с ними заводил, говорили, что пока больших конных отрядов неприятеля, двигающихся навстречу, не наблюдается. Что ж, это хорошо. Скоро у даянов народу прибавится... Даяны, кстати, если не вспоминать об их, мягко говоря, неприглядной роли в провоцировании этой войны, выглядели по сравнению с мерасками посолиднее. Кочевниками поголовно они вовсе не были, оседлых среди них более чем хватало, причем даже городского населения аж в целых четырех городах. То есть несмотря на традиционное для кочевников именование своей верховной власти 'великой даянской вежей' (2) даяны представляли собой все-таки не орду, а государство. Да и то, как они обвели вокруг пальца своих незадачливых соседей, говорило о наличии дипломатии и каких-никаких спецслужб. В общем, даяны вполне тянули на почетное звание варваров в отличие от мерасков, все еще пребывавших в статусе дикарей. Третий кочевой народ, живший западнее пока еще нынешней имперской границы, калабаши, проблем Империи не доставлял. Отделенные от мерасков невысоким горным кряжем, калабаши вели себя куда скромнее и приличнее. Они даже торговали с Империей и дозволяли ставить на своих землях фактории имперских купцов. Бывали, конечно, конфликты и с калабашами, но как я понимаю, этих Империя присоединит мирно и скоро. А в недалеком будущем настанет очередь и даянов - понятия естественных границ великих держав никто не отменял, а для Империи таковая граница проходит по берегу Закатного океана. Хотя, возможно, даянам какую-то ограниченную автономию оставят.

(2) Вежа - старое русское название переносного жилища кочевых народов.

Все происходящее напоминало присоединение к России Туркестана в девятнадцатом веке, когда кто-то входил в состав империи миром, а кого-то приходилось загонять штыками. Разницу я видел лишь в том, что кампаний такого масштаба русские войска не проводили. Если я правильно помню, стрелковые батальоны и казачьи сотни в тех походах считались поштучно и до десятка их число никогда не дотягивало. Но там и цели были несколько иные. Никто не ставил задачей захват земель без населения, поэтому поступали проще: разгромят противника в поле, возьмут город-другой или несколько крепостей, а затем продиктуют местному правителю условия мира. Бывало, что русские ограничивались превращением бывшего противника в вассала. Но у нас тут своя специфика...

В очередной раз я мысленно пожелал всех и всяческих благ добрым людям, в свое время подсказавшим мне мысль пошить утепленную шинель. Те расходы, что я тогда понес на оплате этого необязательного предмета обмундирования, сейчас с лихвой возвращались ко мне теплом и удобством. Еду я на идущей шагом Птичке, ноги мои до самых пяток укрыты длинными полами шинели, ватиновая подкладка приятно согревает душу, воротник поднят почти до глаз и застегнут, а прямо поверх него обмотаны вокруг шеи концы шерстяного башлыка, совсем как у старой русской армии. А поскольку верхняя часть башлыка надета еще и на зимнее кепи из такого же толстого, как и шинель, сукна, то погодные условия никак меня не напрягают. В том числе и потому, что перчатки у меня тоже утепленные, да сапоги по размеру чуть больше, чем вроде бы положено, чтобы суконные портянки можно было накрутить.

– Феотр, я к лейтенанту Лоди, - Лорка легко догнала меня на своей гнедой лошадке, - он просил вечером с его солдатами поговорить.

– Ужинать там будешь или со мной?
– поинтересовался я.

– Не знаю, - она беззаботно отмахнулась, - если предложат, отказаться неправильно будет.

При чем тут Лорка? Да вот, отправилась со мной. Было же у меня перед свадьбой предчувствие, что она какую-то очередную выходку задумала, и вот, пожалуйста, не ошибся. О своем решении не разлучаться на время войны женушка сообщила мне прямо в нашу первую в законном браке ночь, и хоть я весь измотался, задаривая ее приятными дополнениями к уговорам не дурить, не отказывалась от него ни в какую. Обращение к разуму с напоминанием о том, что она теперь не лихая лесная девчонка, а взрослая замужняя женщина, не помогло от слова совсем, потому как не основывалось на истине - лихой девчонкой была, ею же все еще и оставалась. В ответ на угрозу привлечь к попыткам оставить ее дома отца, мать и брата я получил обещание эпического скандала и последующего бегства к любимому мужу. В общем, прикинул я и так, и этак, а потом взял, да и согласился. Она бы ведь точно сбежала, ей такое отмочить - вообще нет вопроса, так уж лучше пусть с самого начала при мне будет. Так всем спокойнее.